Я твердо пообещал исправно посещать церковь, окончательно порвать с Клавкой, чем еще больше развеселил внутренний голос.
– Ты хочешь внешним смирением подкупить Бога?! Ты ему поклоны, свечки – а он тебе чудо? Как на рынке?! А если тебе придется ожидать чуда не одно десятилетие? Можно ведь и не дождаться!
Я честно признался, что так долго ждать не готов. Внутренний голос порекомендовал:
– Если надо быстро, это будет сделка. Бог на это не пойдет. Зато сатана…
– Я душу не продам!
– Речь идет не о продаже, а об обмене. Кроме этого ты еще будешь иметь…
– Нет! – Я был категоричен, и голос умолк.
Я рассмеялся вслух: сам с собой спорю! Неожиданно мне вспомнились слова покойной бабушки Фроси: «Не поддавайся искушению беса желаний, не верь ему, не корми его, иначе он вырастет, окрепнет и будет мучить тебя, ты станешь его рабом, и он упечет тебя в ад на вечные муки».
С Лизонькой я был поразительно боязлив: никак не мог набраться смелости признаться ей в своих чувствах, в последний момент по-детски робея. Однажды, после чудесного пикника в лесу, я довез ее на извозчике до съемной квартиры на Васильевском острове. При прощании Лизонька произнесла: «Ах, какой вы, право, несмелый!» – и, став на цыпочки, быстро прикоснулась губами к моим губам, подарив легкий поцелуй. Чудесный аромат, исходящий от нее, вскружил мне голову, но, вместо того чтобы сжать ее в объятиях, я, как глупец, остолбенел. Лизонька рассмеялась и поспешила наверх, в свою квартиру, где в тот вечер была одна, так как Ксения-Ася уехала на несколько дней к родным в Кострому.
Я не последовал за ней, вернулся «домой», в мансарду, где меня уже поджидала Клавка-Белошвейка. Взволнованный чудесным поцелуем Лизоньки, я не хотел иметь отношений с проституткой, но она стала срывать с меня и с себя одежду и настояла на своем. Подозреваю, что именно это ей больше всего нравится во мне: покоряясь другим и терпя унижения от них, она властвует надо мной, для этого и «подпитывает» меня деньгами. Закрыв глаза и обнимая ее, я находился в фантазиях далеко отсюда и два раза подряд назвал ее Лизонькой, что сильно ее разгневало. Пару раз больно лягнув, словно норовистая кобыла, она столкнула меня с кровати на пол. Тут же заспешила, быстро оделась и, перед тем как выскочить за дверь, вылила приготовленный таз с водой на постель. А я продолжал витать в смелых фантазиях, не принимая реалий жизни. Без сомнения, родители Лизоньки будут категорически против моей кандидатуры в качестве жениха.
А за неделю до моего отъезда произошло ЭТО…
Я столкнулся с Лизонькой, идущей под ручку с каланчеподобным, тощим мужчиной средних лет, в пенсне, котелке и серой клетчатой «тройке». Они вышли из дверей дешевых меблированных комнат, сдающихся почасово для любовных свиданий. Мужчина ступал гордо, торжествуя, с видом удовлетворенного самца, а рядом, млея от счастья, явно вся растворяясь в нем, точнее, до сих пор чувствуя в себе его присутствие, семенила моя Лизонька. Лицо этого господина показалось мне знакомым, но в то мгновение я не придал этому значения.
«Моя Лизонька! Моя?!»
От этого воспоминания у меня перехватило дыхание, и я уже не замечал яростного шторма, играющего с катером, как будто пока не решившего, как с ним поступить: отправить на дно или отпустить?
У Лизоньки изменилось выражение лица, когда она увидела меня: маска счастья уступила место удивлению, страху, стыду и отчаянию. Да! Отчаяние можно было прочитать в ее взгляде, когда она отшатнулась от рядом идущего мужчины.
– Это совсем не то, что вы подумали, – пролепетала она. – Совсем не то!
– Вы, сударь, подлец! – взорвался я, избегая умоляющего, просящего прощения взгляда голубых глаз Лизоньки.
– А вы – дурак и позер! – все также торжествуя, с ехидной усмешкой на устах ответил мужчина в пенсне. Он по-хозяйски поймал Лизоньку за талию, заставив ее идти рядом подобно рабе, и, не оглядываясь, проследовал дальше.
– Это совсем не то, что вы думаете! – со слезами в голосе, обернувшись напоследок, вновь воскликнула Лизонька и, печально уронив голову, покорно пошла за этим страшным человеком.
Лишь дома я вспомнил, кого мне напомнил этот тощий тип в пенсне – студента-самоубийцу Николая Сиволапцева из моего далекого детства! Химика-недоучку с претензией на мировые открытия!
Чем больше я напрягал память, тем более утверждался во мнении, что это он и есть. Та же зловещая улыбка, ядовито-колючий взгляд за стекляшками пенсне. Он постарел за прошедшие годы, но был вполне узнаваем. Ведь то, что студент покончил с собой, подтверждали лишь его записка и фуражка, обнаруженная возле болотных топей. Ему ничего не стоило таким образом обмануть полицию, чтобы избежать дальнейшего преследования. И теперь наши пути вновь пересеклись…
На смену воспоминаниям пришли фантазии.
Я лежу, навечно упокоившись, в гробу, а возле меня рыдает безутешная Лизонька, коря себя и нервно теребя складки траурного платья. Но тут (черт возьми!) рядом с ней появляется бывший студент Сиволапцев! За печальной миной он прячет торжество, а сразу после похорон везет ее в меблированные комнаты мадам Кокоревой, где траурный наряд, сорванный нетерпеливой мужской рукой, вскоре оказывается на полу, а любовники – в постели.
Картинка была настолько яркой, что я даже заскрипел зубами от злости и невозможности чем-либо ему досадить.
После той злополучной встречи меня несколько дней и ночей мучила депрессия, разбавляемая вспышками неистового гнева. Я хотел убить Лизоньку, себя, Сиволапцева! Затем горел желанием срочно увидеть ее; если бы она пришла, я бы ее простил, стерев злополучную картинку из памяти, но она все не приходила. Однажды Лизонька все же нанесла визит и, не застав меня дома, оставила письмо. Вернувшись и получив конверт из рук язвительно улыбающейся хозяйки, не читая, я тут же сунул его в печку, торжествуя в душе, что смог пересилить себя. А через несколько мгновений готов был голыми руками вытаскивать горящее письмо вместе с раскаленными углями, но было уже поздно. Оно сгорело дотла.
В тот же вечер из газеты мне стало известно о нападении эсеров-боевиков на отделение городского ломбарда на Финляндском проспекте. Ограбив кассу, убив посетителя и ранив полицейского надзирателя, боевики бежали, стреляя в пытающихся задержать их жандармов. В ходе погони один из боевиков был убит, а другому удалось скрыться. Однако полиция арестовала шесть человек, причастных к нападению, в том числе их руководителя – описанные приметы явно указывали на товарища Сергея. Вот тогда я ощутил РЕАЛЬНЫЙ СТРАХ, меня бросило в холодный пот в ожидании неизбежного – появления жандармов, ареста, каторги.
«Почему каторга? Ведь я ничего предосудительного и противоправного не совершил! Я не член их партии, совсем посторонний им человек!» Но страх не отступал, даже потеснил мысли о Лизоньке. Теперь она приходила ко мне только во сне.
Меня стало упорно преследовать убеждение, что, если я отправлюсь в противочумную лабораторию, то арест мне там не грозит. И я с нетерпением ожидал отъезда, считая часы, ощущая, как медленно тянется время. В институте, заметив мое болезненное состояние, превратно сочли, что я робею из-за предстоящей работы в опасной лаборатории.
– Мил человек, не так страшен черт, как его малюют, – пытался успокоить меня Мефодий Акакиевич, мой временный начальник. – Я сам пару годков отработал в таком же заведении, и ничего, живой! Поначалу бывало страшно, потом свыкся – человек ко всему привыкает, и к хорошему, и к плохому. Главное, меры предосторожности соблюдайте, а Бог вам поможет. Езжайте и не бойтесь, Господь с вами!
Я никак не мог дождаться дня отъезда, вконец изведя себя страхами. Глубокой ночью, усталостью превозмогая бессонницу, я проваливался в тревожный сон, и в сновидениях мне являлась Лизонька. Иногда я даже видел ее обнаженной, мог сосчитать родинки на животе, видел мягкий пушок, прикрывающий промежность, небольшой шрам на внутренней стороне бедра, оставшийся, по ее словам, от детских шалостей. Она упрекала меня, что я вел себя с ней как болван, как евнух, держась от нее на расстоянии. Вспоминала, как сама поцеловала меня, и, возможно, позволила бы многое, если бы я тогда поднялся вслед за ней. Прошлой ночью она тоже явилась во сне, но уже с «милым». Оказавшись на двуспальной кровати, они сорвали друг с друга одежду, расшвыряв ее по всей комнате, так что даже очень интимные предметы туалета оказались на полу, а затем предались безудержной страсти. Время от времени Лизонька поворачивалась ко мне лицом:
