- О, барышня. У меня горячая кровь, - дурашливо, подражая говору деревенского паренька, ответил он. - Вот, потрогайте, - с этими словами Артур прижал мою раскрытую ладонь к своей груди, прямо к сердцу.

      Я озадаченно посмотрела на него. Видел ли он то, что видела я, когда он велел мне взглянуть на свои руки? Или мне вновь всё привиделось?

      Моя ладонь была по-прежнему прижата к его груди, сердце билось под ней, точно молот; я чувствовала вибрации его тела, тихое-тихое гудение, похожее на то, что иногда издаёт потревоженная земля.

      И этот жар, что исходил от него... Артур был крупным, крепким и светлым, точно солнечный луч. Я невольно потянулась навстречу.

      Он казался таким нежным, какими могут быть лишь очень большие и сильные мужчины.

      А я устала мёрзнуть и тонуть.

      Высвободив другую ладонь, согретую теплом и порозовевшую, я прижала её к его щеке. Глаза Артура, обращённые ко мне, были ясными и серьёзными. Ветер пел у меня в ушах, сдувал выбившиеся локоны с плеч, и они щекотали лицо.

      Он смотрел на меня, но не прикасался, затем вдруг закрыл глаза, словно ему сделалось невыносимо смотреть дольше, а когда раскрыл их - они горели передо мной, как раскаленное железо.

      - Не высекай искры, если не хочешь потом спасаться от пламени, - сказал он, и я почувствовала в его словах проявление силы, вполне осознающей, но сдерживающей себя; это был вызов и побуждение, в котором не заключалось требования.

      - Может быть, я хочу сгореть? - смело ответила я, и это была чистая правда. Лучше так, чем двигаться и качаться в чёрной воде, быть слепой волной, призываемой близящимся штормом.

      Артур отнял мою руку от своего лица, прижался губами к ладони, а затем одним резким движением усадил меня к себе на колени. Он крепко прижал меня к груди, не говоря ни слова, и я чувствовала, что пульс у него на шее бился так же сильно и часто, как и у меня. Он отстранил меня от себя, чтобы ещё раз взглянуть мне в лицо.

      У меня немного закружилась голова.

      «Сила иссушит тебя, измучает и, в конце концов, всё равно возьмёт своё. Впусти её».

      И я впустила. Губы мои приоткрылись навстречу его губам; я впустила силу и приняла её, приняла от всего сердца и вызов, и побуждение, и то сладостное напряжение от воздержания, что впервые ощутила сегодня утром, когда старик поцеловал меня.

      Старик не был стариком, а Артур - не только Артур, но и ещё кто-то. Ещё что-то.

      Мне хотелось испить его пламя, вобрать его в себя.

      После долгого поцелуя он поднял голову и расплылся в широкой и дерзкой улыбке. Я обхватила его за плечи, притянула к себе, и он, опустив голову и приоткрыв рот, прильнул к вырезу моего платья. Я ощутила на груди его горячее дыхание и отклонилась назад, удерживаемая его руками.

      Артур осторожно уложил меня на землю; густая пыль, золотившаяся в солнечном свете, парила в воздухе вокруг его головы. Он наклонился и вновь поцеловал меня уже не слишком нежно и продолжал целовать, пока боролся с завязками на моём платье.

      С сомкнутыми на его спине руками, с ногами, охватившими его бедра, с колотящимся в ушах сердцем, я вновь была волной, как бы тому ни противилась, - медленно двигалась вверх-вниз.

      Мы боролись, во всяком случае, больше всего это походило на сражение двух стихий: огонь шипел, трещал, но не гас, вода противилась, кипела, но не отступала.

      Артур распахнул моё платье от ворота до пояса, втянул в себя воздух сквозь сжатые зубы и охрипшим голосом произнёс только одно:

      - Словно белый бархат.

      А затем вдруг запустил руку мне под юбку, вверх по бедру, к мягкому, открытому теплу.

      Я смотрела на него сквозь приоткрытые веки. У него было красивое лицо: чёткие линии скул, ровные брови, широко расставленные светлые глаза, а в их глубине - тут я вздрогнула и сжалась - светилось что-то мрачное и знакомое.

      Я вспомнила, как увидела нечто мерцающее в плотной толще воды, почти на самом дне озера.

      И глаза Артура вдруг стали глазами старика: бесцветными, водянистыми и больными...

      Вскрикнув, я засучила ногами и отползла назад. Артур отшатнулся, ошарашенный моим поведением, а затем вновь потянулся ко мне.

      - Довольно! Довольно! - выпалила я, задыхаясь и уворачиваясь от его рук.

      Он сжал кулаки и замер на месте. Его взгляд задержался на моём горле.

      Запахнув воротник платья, я поднялась на ноги, а Артур так и остался сидеть на земле. Он откинулся назад, расправил плечи и положил руки ладонями на колени. Когда Артур поднял на меня глаза, они вновь были его - живые, выразительные и блестящие. Он смотрел на меня строго, с недовольством и удивлением.

      Терзаемая стыдом и виной, надрывавшими мне сердце, я отвернулась, не в силах больше сдерживать на себе этот тяжёлый взгляд. Он словно говорил: я могу быть нежным с тобой, но отказывать мне нельзя. Я чувствовала, что мне следовало объясниться, сказать хоть что-нибудь, но вместо этого я только сильнее сжала губы.

      Маленькие язычки невидимого пламени всё ещё жалили шею и грудь - там, где Артур касался меня губами, - и время от времени я вздрагивала, будто бы вот-вот собираясь разрыдаться, но глаза мои оставались сухими. Я вся теперь была высохшей и обожжённой, как глина после печи - твёрдая и прочная.

      Но мне вновь сделалось мучительно холодно, мурашки поползли по стянутой коже, которая ещё совсем недавно была разгорячённой.

      Я наклонилась, чтобы поднять с земли сумку. Платок с травой лежал чуть поодаль, рядом с Артуром, и я не решилась приблизиться.