Только теперь я заметила крытую повозку и тёмную недвижимую фигуру возничего. Было просто удивительно, как они сумели не наделать шума. Ни в одном окне на всей улице не зажегся свет.
А затем я вновь взмыла в воздух, луна скрылась за тканевым пологом повозки, в нос ударил запах сырого дерева. Артур забрался следом, и всё тут же пришло в движение. Я выглянула, чтобы в последний раз посмотреть на таверну - больше мне никогда не придётся бывать здесь, - но ничего не увидела, потому что перед глазами у меня плыли чёрные круги.
Я сбросила с себя мех, мне сделалось жарко, а потом мы оба, я и Артур, внезапно потянулись друг к другу в темноте. Он привлёк меня к себе - самым нежным, яростным и сосредоточенным объятием, - целуя, целуя, куда придётся, куда попадал, оттого что маленькая повозка ходила ходуном, и я смеялась, потому что меня ужасно забавляла вся эта глупая возня. А потом я приникла щекой к его плечу и с вялым удивлением поняла, что вот-вот сумею заснуть снова, словно и не было ничего странного и волнительного в этом ночном происшествии.
Одинокая мысль лениво пошевелилась в моей разом опустевшей голове. Она была о девушке, которую похитил разбойник, о её загадочной судьбе. Может быть, она не забыла запереть дверь. Может быть, она оставила её открытой намеренно.
Артур отвернулся от лунного света. Я подняла голову, чтобы ещё раз взглянуть на него, прежде чем уснуть. Все косточки и черты его лица были намечены одним росчерком. Губы его не улыбались, он смотрел на меня прямо и серьёзно. И я знала, чувствовала, что он не просто любил меня такой, какой знал или какой видел, а всю целиком, и, может статься, что ту часть меня, которая была ему чужда, он любил больше всех других.
Странные это были раздумья, у меня от них голова шла кругом. Но была среди всего этого одна идея, самая странная и самая вдохновляющая, самая прекрасная на свете - я вдруг подумала о том, что, в сущности, свой первый подвиг Артур совершил не тогда, когда сумел достать меч из камня, а в тот день, когда ребёнком выдернул меня из уличной толпы, выкрав тем самым наши судьбы из рук предопределения. И отныне я чувствовала, что он был вверен моей заботе, что я могла предпринять что-то, чтобы спасти его.
Отныне всё для меня шло непредсказуемо.
XIII
Шёл снег. В блеске первых утренних лучей мы с Мерлином гуляли вдоль заново отстроенной восточной стены замка. Ланселот сопровождал нас, держась чуть поодаль.
- Я помню, как мы с тобой беседовали на этом самом месте несколько десятилетий назад, в день коронации Утера Пендрагона, - на губах Мерлина блуждала лёгкая улыбка. Теперь ни у кого бы язык не повернулся назвать его стариком. Густые русые волосы, спускавшиеся на лоб до самых бровей, светлое, гладкое лицо, ясные глаза, прямая спина, - он выглядел столь же молодо, как и я. - Ты не пожелала присутствовать на церемонии. Ты не благоволила новому королю.
Мы остановились. Я смахнула ладонью снег с каменных зубцов на стене.
- Утер принимал расположение магов как должное. Он думал, мы станем ему служить. Вортигерн был умнее и наблюдательнее.
- Твой взгляд всегда направлен в сторону тени, - заметил Мерлин. - Ты поэтому выбрала его в качестве объекта своего покровительства? Или потому, что я выбрал Утера в качестве своего?
- Вортигерн был магом, - ответила я. - Кто, как не он, мог обеспечить прочный мир в Камелоте? Утер прокладывал дорогу по одному камню и дальше последнего ничего не видел. Вортигерн же умел творить порядок из хаоса. Мне жаль, что мы его потеряли.
Мерлин покачал головой.
- Тебе следовало держать свои симпатии при себе. Ты вскружила голову юному принцу своими речами о бесконечных возможностях магии, а затем вверила Экскалибур Утеру.
- Я сделала ровно то, что ты велел, - вспыхнула я. - И Вортигерн обрушил весь свой гнев на меня. Это меня он лишил памяти.
- Ты уязвила его самолюбие. Не нужно было давать ему ложных надежд. В последнее время я часто думаю о том, как бы поступил Артур, узнай он о твоей причастности к смерти его родителей.
Я взглянула на него с настороженностью и некоторой обидой.
- Но он никогда не узнает. Это была всего лишь череда случайностей, а не злой умысел.
- Я знаю, я знаю, - печально отозвался Мерлин. - Иногда мне кажется, что ты преследуешь драконий род, словно тяжёлый и неодолимый рок. Но в случае Артура... - он сокрушённо вздохнул. - Я не понимаю тебя. Променять своё величие на смертного! Он вторгся в твои владения, он лишил тебя невинности, запер в каменных стенах. Он станет приказывать тебе, а ты не посмеешь перечить его воле, ибо отныне ты - его собственность.
- Если кто-то завидует тому, что хотел бы иметь сам, то он старается всячески это обесценить, - с лёгкой улыбкой заметила я.
Мерлин повернулся и взглянул на меня с удивлением. Его глаза теперь имели тот цвет, каким обычно окрашивается кромка на горизонте перед самым рассветом. Но они были пусты, они ничего не излучали, скорее, наоборот, вбирали меня в себя.
- Любовь, созидающая и управляющая миром, как бы это удивительно ни звучало, по своей сути является абсолютно бесстрастной. Безусловной. Такая любовь - это любовь без права обладания, восхищение без поклонения. Безусловная любовь не создаёт отношений зависимости между тем, кто любит, и предметом его любви.
- Ты встречал такую любовь?
- Я чувствую это. Я люблю тебя именно так.
На тёмных ресницах Мерлина, словно слёзы, сверкали растаявшие снежинки, он быстрым движением руки смахнул их.
- Отчего тебе никогда не бывает достаточно этого? Ни Марк Антоний, ни Цезарь, ни Луций Арторий Каст, ни Риотамус, ни Аврелиан, ни Артуир мак Айдан, - никто из них, кроме твоего тела, ничего не видел. Для меня же ты всегда была бестелесна, как стихия.
Я взглянула на браслет, что накануне подарил мне Артур, - ряд крупных неровных жемчужин, помещённых между переплетёнными золотыми цепочками. Он сказал с нахальной улыбкой: «Добродетельная женщина - это жемчужина великой цены, она стоит дороже рубинов». Я ответила, что это самое глупое изречение, какое я когда-либо слышала. А ведь оно даже не принадлежало Святому Павлу.
