Может быть, это и была та самая ночь, когда Артур впервые отвернулся?

      Однако я пришла сюда не из-за него.

      Медлительная сила сонной воды уносила лодку прочь от меня, к торговым портам Лондиниума, а вместе с ней - и годы, минувшие с той памятной ночи, когда меч вошёл в камень, а камень тот схоронила под собой река.

      Я с возрастающим нетерпением взглянула в сторону чёрной башни Вортигерна, вспарывавшей серое предрассветное небо. Я чувствовала волнение Тёмной реки - вода отступала прочь, обнажая дно. Легенда оживала.

      Я знала, что будет дальше. Я хотела увидеть другое.

      Воспротивившись моей порывистости, ручей нежно обвил мои запястья.

      «Мы соблюдаем порядок, заложенный мирозданием. От озера - к рекам, от реки - к ручьям».

      От отца к сыну.

      Артур был высок и плечист, в бороде и на висках у него поблёскивала ранняя седина, а ресницы по-прежнему оставались густыми и длинными.

      Я уже видела его таким: кожаный камзол, золотой королевский венец и ладонь в перчатке - на рукояти меча, - и всё же не могла не испытать замешательства. В моём представлении, Артур из Лондиниума на троне должен был смотреться, как ребёнок, занявший стул себе не по размеру. Однако вот он был передо мной - величественный, с горделивой осанкой, преисполненный сдержанности, достоинства и строгости.

      Это был спокойный момент торжества - я ощутила слабость в ногах, спина так и норовила согнуться в поклоне. Я стискивала кулаки и держалась. Не мне опускаться на колени перед королями людей, не мне чтить их как отцов и защитников. Я сама стану слушать молитвы, принимать подношения и наблюдать за празднествами в свою честь на берегу Нимуэ.

      Боги будут благоволить Артуру. Его королевство, прежде изнывавшее от тирании и одолеваемое междоусобными войнами, снищет себе славу процветающих земель. Лучшие рыцари мира соберутся за его Круглым Столом, и они не будут знать раздора и зависти к заслугам друг друга. А сам король за свою храбрость будет вознаграждён семейным счастьем, неподвластным годам. После тяжёлого дня ноги будто сами будут нести его в супружеские покои, от его твёрдой и вальяжной походки не останется и следа.

      Мне, может быть, и хотелось ещё одним глазком понаблюдать за любовными страстями Артура, да только теперь уже ручей нетерпеливо увлекал меня вперёд. В конце концов, я всё это ещё увижу.

      Меня поразило стремление истории повторять саму себя: мальчик в лодке и мальчик в резной дубовой колыбели - одно лицо. Те же светлые вихры, ресницы, те же мягкие черты, которые со временем огрубеют и обострятся.

      Тамезис не боялся держать глаза открытыми, и они, тёмные и бездонные, как озёрная гладь, взирали на меня с любопытством. Словно он мог видеть меня, словно река времени не стояла между нами, как на страже.

      Тамезис... Само имя звучало, будто прыжок в воду: сначала глухой всплеск, а затем шипение вздыбившихся пенных волн.

      И я вдруг вспомнила или, наоборот, увидела то, чему ещё только предстояло произойти, - как Артур, взбешённый моим неповиновением, с яростью и остервенением будет лупить мечом озёрную воду.

      «Выходи, Вивиан! - приказывал он. - Выходи, или я выволоку тебя силой!».

      Позабавленная этой глупой выходкой, я стала смеяться, и юный Тамезис, не сводя с меня осмысленного взгляда, расплылся в ответной улыбке.

      Вот, что значило его имя, - тёмная растревоженная вода.

      Ещё мгновение я смотрела на его нежное заспанное лицо, а затем вдруг вновь оказалась в долине, среди зелени и беспорядочного нагромождения каменных плит. Солнце поднялось высоко, и теперь здорово припекало мне спину. Башмаки промокли насквозь, подол платья потяжелел.

      С радостью и удивлением я вдруг заметила, каким светлым и приветливым был мир вокруг. Тот обычный мир обыденностей вроде пробуждения по утрам, умывания, неспешной пешей прогулки и прочего. Я не без содрогания вспомнила об озёрном дне. Нет, мне совсем не хотелось возвращаться туда, кем бы я ни была по рождению.

      Я брызнула ледяную воду себе в лицо, чтобы охладить чувства. Никогда прежде мне не приходилось так остро ощущать себя, принадлежащей этому миру, и радоваться этому так искренне и беззаветно.

      Любовь, потаённая и непритязательная, покорная и пылкая, вошла в моё сердце. И ничто на свете, на том или на этом, не могло с ней сравниться.

 2 

      - Думаешь, он твой, а ты его? - спросил старик, стоило мне появиться на пороге дома. - Нежное, наивное дитя. Мне не следовало надолго покидать тебя.

      - Где ты был? - сухо спросила я.

      - В Тёмных землях.

      Пока я переливала набранную в ручье воду, старик стоял и наблюдал за мной, загадочно и тепло улыбаясь. Он держал в руках свой старый посох, но было видно, что он более не нуждался в опоре. Годы слетели с него, словно шелуха. Лицо разгладилось, спина выпрямилась, глаза светились здоровым блеском.

      - И что ты видел там, Мерлин? Какие тайны ты постиг?

      - Ах, Нимуэ, ну что за нетерпение? - он шагнул вперёд, раскинув руки в радушном жесте. - Тем более что исход всего тебе известен наперёд. Однажды я откроюсь - а ты ответишь подлостью.

      Он протянул мне свою длинную белую руку, и я, невольно повинуясь, прикоснулась губами к костяшкам его пальцев.

      - Безумная, как страсть, спокойная, как вечный сон, - тихо, нараспев, произнёс Мерлин. - А я, повергнутый, склоню свои колени.

      Я холодно взглянула на него. Он взял меня за руку и прикрыл глаза.