Таковы общие предпосылки исследования. Однако, говоря о мифе в контексте отражения им пространства как одной из составляющих Мироздания, мы оказываемся в некотором затруднении. Миф – не только и не столько символ, как полагал А. Ф. Лосев. Миф – нечто гораздо большее.
«Одна из важнейших функций мифа – способствование нахождению человеком своего места-в-мире, формирование его путем моментального схватывания-осознания, заставания себя-в-мире в определенном месте и в определенной ситуации, раз и навсегда данным. Миф – способ вписывания себя в мир, нахождение в нем своего топоса, изначально и естественно человеку присущего (топос человеческого – “естественное место” человека). Способ вписывания – отождествление себя со своим местом-вмире, и собственно с миром (предельный случай – мифологема тождества микро- и макрокосма). Миф, в том числе миф о происхождении, есть способ этого отождествления» (Саврасов, 2000, с. 84).
Почему интересен именно древнейший пласт мифа? Если вновь обратиться к параллелям из области психологии, он в известной степени тождествен моменту индивидуации, тому, можно сказать, катарсису, который испытывает человек в миг осознания себя как думающей, мыслящей личности. При этом личности не только отдельной, но и такой, которая является частью сообщества (семьи, рода, племени или иного объединения людей). Именно в таком соединении человек и становится тем, чем он в значительной степени является: отдельной индивидуальностью и частью большего целого1. Полагаем, подлинный – если угодно, изначальный – миф оказывается тем инвариантом, который органично, естественным образом, объединяет несоединимое, позволяя находить взаимосвязь множества процессов и явлений. Это, с одной стороны, позволяет отличить обрывки мифов и доподлинно архаичные мифологические сюжеты от современных подделок под них, а с другой открывает возможность проследить те или иные реалии окружающей действительности, осмысление которых приводило к складыванию мифа.
Вообще объяснять появление мифа какой-либо одной причиной, скорее всего, бесперспективно. Миф описывает совокупность явлений, которые представляются в рамках мифологического сознания связанными между собой, пусть даже с точки зрения научной они не родственны.
Хотя «в основе мифа, так и в основе так называемой научной данности лежит некоторый изначальный, первичный, более или менее или же совершенно скрытый таинственный факт, исходный момент – “вещь в себе”, “изначало”» (Ильин, 1930, с. 13), миф и наука видят многое по-разному. И ещё очень большой вопрос, какое именно описание и в каких случаях ближе человеку – мифологическое или научное.
На наш взгляд, любой мифологический образ является многоуровневым. Не всегда схожие понятия воплощают одно и то же явления. Такова характерная черта подлинного мифа. Однако внимательное изучение и обобщение представлений о различных «Древах» – Мировом, Жизни, Смерти и т. п. – показывает их глубинное сущностное единство. По крайней мере, с точки зрения смысловой нагрузки (ось, центральная точка Вселенной) это представляется очевидным, хотя из индоевропейских мифологических источников наиболее или менее целостное и полное представление мы вроде бы имеем только об Иггдрасиле – благодаря сохранившимся текстовым памятникам.
Видный антрополог Ю. Берёзкин, в целом скептически относящийся к утверждениям о широком распространении мифологемы Мирового древа, указывает:
«…Мировое древо есть мотив, специфический для Северной Евразии от Скандинавии до Нижнего Амура и отсутствующий в большинстве других регионов планеты. Помимо древних скандинавов, данный образ был определенно известен чувашам, мордве, селькупам, алтайцам, хакасам, якутам, эвенкам, удэгейцам, нанайцам и ульчам. <…> Южная граница области распространения мифологемы мирового древа в Евразии неопределенна. В древних иранских и индийских источниках речь скорее идет о древе жизни, но его расположение на горе рядом с водоемом напоминает образы мифологии поволжских финнов и народов Сибири. Космология центральной и южной Евразии на протяжении многих веков систематизировалась и дорабатывалась религиозными специалистами и ее трудно сравнивать напрямую с финно-угорской и тем более индейской. <…> Ясно одно – во всех евразийских космологиях есть много общих мотивов, конечные истоки каждого из которых обычно трудно определить» (Берёзкин, 2003)2.
Разные авторы не раз ставили знак равенства между образами Мирового древа и Мировой горы. Мы всё же в силах проследить присутствие в славянской мифологии и того, и другого архетипов, найти примеры их сочетания (совмещения), различия и проявления.
Незыблемым центром пространства считается Мировой камень, скала Времён, Мировая гора, а у восточных славян – Алатырь-камень. При всей яркости и, казалось бы, интуитивной понятности образа, они не так просты, как может показаться.
Прорисовка сибирского шаманского бубна. Верхний мир отделён от срединного небесными водами. По центру проходит вертикальная Мировая ось, на ней – шаман с бубном и колотушкой
«…Ни мировое дерево, ни мировой столп, ни мировая гора даже по определению не имеют внутреннего пространства. Их основное назначение – представление центральной, опорной конструкции мира. В отличие от них, в реконструированной архаической модели Вселенной существует внутреннее пространство. Помимо центральной опоры, эта модель представляет саму Вселенную как вместилище: в небесной чаше помещаются до-тварные воды, в ядре – божества: творцы и управители, под куполом неба – земной мир» (Терехова, 2007, с. 6).
А вот здесь возможно, стоило бы и поспорить. Внутреннее пространство, скорее, всё же существует у разных проявлений (символов) Мировой оси, но существует скрыто, непроявленно. Иначе то же Древо не могло бы одновременно быть и тем, и другим, и третьим. Своеобразие мифообраза как раз в том и заключается, что он непротиворечиво заключает в себе взаимоисключающие вещи… Именно многогранность делает символ неоднозначно-ёмким. Например: «В особенности лес, со свойственной ему тайной пространства, уходящего в бесконечность за пологом листвы и стволов, пространства, скрытого от взгляда, но прозрачного для действия, является поистине психологическим трансцендентом» (Башляр, 2004, с. 87).
Но зачем нужна Мировая ось?
Естественно, этот образ – следствие, во-первых, развития самой личности человека.
Осмысление человеком Мироздания всегда начинается с одного и того же: «Я хочу кушать (я сыт), мне больно (приятно), мне светло (темно), тепло (холодно)» и так далее. Это ещё не осознаваемые ощущения, скорее – инстинкты. Краски, звуки, разнообразные ощущения чрезвычайно важны, но первичны самые простые потребности и желания.
Ребёнок предельно эгоцентричен, лишь потом, по мере воспитания и научения, его «я» расширяется до пределов семьи или сообщества по роду занятий (интересам). В этом смысле вполне современный малыш отчасти повторяет путь осознания своего места в окружающей действительности народами прошлого.
На каком уровне развития индивидуума начинается абстракция «я существую», сменяющая, «я ощущаю» для нас сейчас не очень важно. Важно, что в этом эгоцентризме заложена в том числе и предпосылка к появлению идеи Центра. Центра Вселенной. Опоры Мироздания.
Поцелуй Земли (картина Н. К. Рериха)
Далее мы можем упрощённо считать, что постепенно этот центр-точка на основе опыта развивается в представление об Оси. Вначале выстраивается иерархия центров – как только что было сказано от я-центра к семье-центру, роду-центру и т. п. Человек осознаёт мир по горизонтали. Потом появляется и вертикаль. «Третье измерение». Ось. Тем более, что и окружающее даёт для такого мнения немало оснований – как тех, что становятся вполне очевидными, стоит лишь приложить небольшие мыслительные усилия, так и скрытых, не всегда очевидных. Но главное, конечно же, это видимое вращение мира, в котором живёт человек, вокруг некой оси, что упирается в Полярную звезду.
