-Товарищ генерал вы арестованы, немедленно сдайте свое оружие.-

-Он мой заместитель!- сопротивлялся этому приказу Петров:

-Вы не имеете ни какого права!-

-Имею! - визжал в ответ разъяренный Чирясов:

-Еще как имею, вы забываете, что подчиняетесь мне, я ваш непосредственный начальник, я первый заместительначальника оборонительного района и мне подчинена ваша армия!-

Он топал ногой. А Петров напрасно все еще пытался его убедить:

-Пойми ты, Петр Кузьмич только что приехал с фронта, он за эти дни там измотался как проклятый, не спал, не ел толком, устал как черт. Он сам не в себе, все тут и так на нервах, а он просто потерял над собой контроль!-

Но упрямого Чирясова было не переубедить. Он был оскорблен.

-Что он себе позволяет! Да он под трибунал пойдет!- кричал контр-адмирал из-за спины Петрова, все еще стоявшего как рефери на боксерском поединке, между ними.

И чуть остыв и придя в себя, в окружении сбежавшихся офицеров, Чирясов все же подошел к Родионову, возбужденный и злой, он, вытирая кровь рукой с разбитой губы, стал требовать немедленных прилюдных извинений.

-А ну, извинись! Быстро проси у меня прощения! - настаивал он и в ответ вместе с отчаянным плевком генерала себе в лицо, услышал в свой адрес:

-Сука ты, -

Чирясов было хватался за пистолет, безуспешно пытаясь вытащить его из своей кобуры, но тут же, остывая и успокаиваясь, позволил чьим-то предупредительным рукам остановить себя в этом нелепом уже запоздавшем порыве. На плечах Родионова повисли крепкие матросы.

-Иван, я арестовываю его,- сказал контр-адмирал Петрову, вытирая от плевка лицо, заботливо уже кем-то поданным ему платком:

-Сам понимаешь, я должен обо всем сообщить командующему. Про этого - он показал на задержанного генерала:

- Я давно слышал, что он больной, психически ненормальный, контуженный, но не знал что на столько! -

Пальцами Чирясов тронул рассеченную губу и поморщился от боли:

-Это все не должно быть безнаказанно, ударить старшего по должности! Так завтра у нас все, чуть, что им не так, начнут бить морду и в лицо им плевать! своим командирам! Ничего пусть остынет пока! -

Бойцы увели арестованного Петра Кузьмича по длинным темным переходом к выделенному под камеру помещению.

Чирясов тут же приказал всем немедленно расходится, объявив, что тут не цирковое представление, а штаб флота, и, схватив раздосадованного Петрова за локоть, потащил обратно к Октябрьскому. Разгневанный адмирал жарко шептал командующему на ухо, притягивая его к себе как можно ближе:

-Представляешь, что может придумать этот идиот, если он попадет в ставку или в штаб Буденного? Да нам головы не сносить! -

Петров с ненавистью отбросил от себя его руку:

-Вы, товарищ адмирал, - первый заместитель Октябрьского. А я как его заместитель по Севастопольскому оборонительному району, конечно же, обязан вам подчиняться. Но я не понимаю. Я вообще отказываюсь понимать ваши слова, чего я должен бояться лично? И ответьте мне, как мой заместитель может не попасть в штаб Буденного. Он что обязательно должен погибнуть? Его вы, что расстрелять хотите? Или может, проще сразу по немецкие снаряды отправить, и потом следом меня? -

Перепуганный его словами контр-адмирал как ошпаренный отпрянул в сторону:

-У вас там, что Иван Ефимович в штабе армии, перегрелись вы там все? Да у всех нервы сдают, понимаю, конечно, но нужно быть как-то спокойнее! Война есть война! -

Октябрьский уже вернулся к себе, но как, ни странно, он больше интересовался телеграммой, чем всем случившимся, хотя временный арест Родионова подтвердил своим устным приказом.

-Дай сейчас всем тут волю, мы друг друга, похоже, перебьем - вздохнул он. Но тут, же дал указания о случившемся инценденте молчать и вообще никуда не сообщать об этом никакой информации. Сейчас погибала армия, а это все могло вполне подождать до лучших времен. Чирясов согласился, решили подержать Родионова под арестом до завтра, мол, пусть отдохнет, в войсках от него толку не было сейчас никакого.

6

Вечером 30 июня 1942 года в кают-компании цитадели состоялось последнее заседание Военного Совета Севастопольского оборонительного района, в официальных документах именовавшегося сокращено - СОР, на котором было принято решение об эвакуации всего командного состава на Кавказское побережье. Остальная армия должна была сражаться, а потом пробиваться к партизанам в горы. Эвакуация из-за огромного риска для флота была признана не целесообразной. 'Сохраним флот и ценные кадры' - эти фраза, стала лейтмотивом, перекочевывающим из уст в уста высоких начальников. Члены военного совета быстро пришли к единнному мнению. И тут вице-адмирал ознакомил их с разрешением Ставки на запланированное мероприятие. На военном совете был утвержден план эвакуации высшего и старшего командного состава армии и флота, крупных партийных работников.

В тот же день началось уничтожение тыловых запасов: горели ярким пламенем и взрывались бочки с бензином, в этот огонь тут же летели запасы вещевого имущества, продовольствие, сколько могли, раздали в подразделения, еще что-то нужное срочно утопили в море вблизи Стрелецкой Бухты, а оставшуюся солярку вручили танкистам. У тех было еще несколько 'живых' танков. Теперь тыловикам возить уже было не только не куда, но и не чего, - они бросили свои ненужные грузовики вдоль обрыва скал Херсонского полуострова.

-Иногда так бывает в шахматной партии под названием война, - сказал кто-то из высоких командиров в тот день Кузову:

-Пешки нужно жертвовать, чтобы спасти от удара более крупные и ценные фигуры, те самые которые могут решить исход игры. На подготовку старшего и высшего офицера уходят десятилетия, а рядовой состав можно обучить за несколько месяцев - мы не имеем никакого права разбрасываться ценными кадрами!-

Ночью Кузова лично вызвали к начальнику штаба армии и вручили в руки эвакуационный талон. Ему было строго указано, что после 24.00 он должен прибыть на рейдовый причал 35 батареи береговой обороны и ожидать возле пирса буксировочный катер, на котором его и доставят к подводной лодке. Так же приказали никаких вещей с собой не брать и оставить все, кроме документов. Врученный посадочный талон - это пропуск на подводную лодку, без которого на ее борт никого пускать не будут.

И оглушенный разочарованием полковник побрел темными коридорам цитадели, а выданный посадочный талон - такой вот жалкий пропуск на жизнь, огнем горел, мучил сложенный вчетверо в нагрудном кармане гимнастерки. Он так сильно тяготил его. Клеймо позоа и предательства были на нем. 'Смерть на войне бывает разная, бывает - случайная даже шальная, а бывает неотвратимая, такая когда, ты спокойно понимаешь, что умереть просто должен и все. А вот такая вот жизнь, подаренная ему судьбой, зачем для чего она нужна? Что с ней делать теперь? ' - думал тогда он, не находя себе места: 'Жить дальше? А как? Жить дальше, оставив тех, с кем еще вчера делил воду и пищу, жизнь и окоп?' Он не мог так. И Кузов понял, что никуда он не поплывет, а останется тут, потому, что иначе он не мог. Иначе это будет не он, и никакой жизни для него уже не будет. Илья Матвеевич повернул в медпункт батареи. Но он знал что делать, мысль об Але, о его любимой женщине, платонический роман с которой длился уже полгода, вернула его к действию. В медпункте штаба зашивались от наплыва раненных.

-Где медсанбат 108 дивизии? - спросил он у худого незнакомого военврача с петлицами майора. Тот ответил, что раненных бойцов из этой дивизии еще днем стали вывозить к Херсонесскому маяку. Кузов немедленно поспешил туда, до отправки время еще было достаточно, и он теперь знал, кому отдать свой посадочный талон, он решил твердо решил от него отказаться. У маяка на берегу в ночи разгружали подводы с раненными, -громко ржали лошади, раненные стонали при перекладывании, просили пить.

-Спокойнее миленький, спокойнее!- утешали их заботливые сестрички. Звучали команды врачей. Раненных с подвод выкладывали на голую землю рядами, и тут же лошадей гнали назад, где-то там еще оставались люди.