— Ничего, вы вряд ли бы могли меня выделить среди других девушек, ведь были так задумчивы, что даже пару раз не слышали, как вас окликали, — она застенчиво улыбнулась. — Отчасти поэтому я вас хорошо запомнила: у вас был такой одухотворённый вид…
«Стало быть, вот как я выгляжу, когда придумываю способы изощрённого убийства», — фыркнул про себя Адлер и развёл руками.
— Порой я бываю рассеян, признаю.
— После я много слышала о вас от знакомых, обучающихся в Дурмстранге. Они все рассказывали, что вы очень талантливы: лучший студент школы, лучший дуэлянт — в стенах замка для вас нет ничего невозможного! А затем от Эльзы я с удивлением узнала, что романы, подписанные «А. Г.» — ваши. Почему же вы не издаёте их под своим именем?
— А вы полагаете, многие станут читать романы о простых людях и их жизнях, если они вышли из-под пера правнука последнего европейского Тёмного диктатора? Вот если бы я надумал написать нечто о прадеде… — он выдержал паузу и спросил: — Вам они понравились? Романы?
— Да. У вас красивый слог.
«А что смысл?..» — хотелось спросить, но тут их окликнули — к молодым людям приближалась Эльза.
— Пришла выручить тебя, Катрин, — произнесла она, насмешливо глядя на Адлера. — Кузен так нагло похитил тебя, мы волновались.
— Всё в порядке, Адлер показывал мне парк, — Катрин светло улыбнулась и взяла её руку в свои. — Мы замечательно проводим время, не стоило беспокоиться.
— В любом случае, — Эльза потянула подругу к себе, вынуждая подняться, — нас зовут пить чай. Нас всех, — особенно выделила она тоном, вновь посмотрев на Адлера.
— С пирогами, надеюсь, — беспечно откликнулся он.
Следующим утром он встал затемно, быстро оделся, открыл окно и, ловко, сноровисто цепляясь за выступы на стене (уже давно наколдованные для подобных целей и надёжно скрытые от любопытных глаз разросшимся плющом), спустился со второго этажа на землю. Убедившись, что не был замечен никем, Адлер поспешил к калитке, служившей боковым выходом с территории поместья, обнесённой забором. Той пользовались не очень часто — разве что слуги, когда ходили в деревню, да сам Адлер, — но петли исправно смазывались сердобольными эльфами, так что механизм не скрипнул, когда юноша вышел. По тропинке, начинавшейся прямо от калитки, он прошёл через рощу и остановился на опушке, ожидая.
Пунктуальность всегда его отличала, поэтому Влад появился в тот самый момент, когда часы на башне в деревне, хорошо просматриваемой отсюда, с холма, начали отбивать шесть.
— Принёс, что я просил? — без предисловий спросил Адлер.
— Принёс, — Влад передал ему мелкий флакон, а затем посмотрел очень настороженно. — Но зачем тебе это зелье?
— Необходимо для решения одной проблемы, — отмахнулся от него Адлер.
Нахмурившись, Влад заговорил очень серьёзно:
— Я не знаю, что у тебя за проблема, но наверняка могу сказать, что метод, которым ты собрался её решать, раз задействуешь именно такое снадобье, аморален…
— Довольно нравоучений, — перебил его Адлер, но юноша неожиданно не послушался.
— Это же твоя семья — разве она для тебя не свята? Неужели ты сможешь спать спокойно, сотворив с родными людьми нечто… да всё равно что! С семьёй нельзя поступать так, даже ты не можешь…
— Не смей мне говорить, что я могу, а что нет! — рявкнул Адлер, всё-таки выведенный из себя. — Я ведь уже предупреждал тебя против этого.
— Но я не могу молчать! — порывисто воскликнул Влад; он раскраснелся, нервно подёргивал щекой — переход на повышенные тона явно дался ему нелегко, отнимал много душевных сил. — Ты заблуждаешься, Адлер, если думаешь, что семья неважна, ах, как же ты заблуждаешься! Человеку плохо одному, когда некому поддержать его в трудную минуту, помочь, защитить…
Он вскрикнул от боли, когда тёмномагический хлыст стеганул его по плечу, рассёк ткань рубашки и кожу. Зажав рукой рану, Влад прикусил губу, ссутулился, глядя на Адлера, указавшего на него палочкой.
— Я предупреждал, — проговорил Адлер с холодной яростью. — Не оспаривай моих действий. Какова твоя роль в группе? Проповедник? Нет. Так вот чаще напоминай себе, почему и для чего ты в Семёрке. Сейчас иди, но больше я так снисходителен не буду.
Низко склонив голову, Влад попятился от него и трансгрессировал, а Адлер, круто развернувшись, зашагал обратно. «Спокойнее, спокойнее, — мысленно твердил он себе. — Нужно взять себя в руки… А не был я чересчур мягок? Спускать такое нельзя, он ведь уже второй раз пытается прочесть мне нотацию… Ладно, если осмелится на ещё один — преподам полноценный урок».
К тому времени, как добрался до дома, он уже совладал с собой. Вернувшись в комнату тем же способом, что и покинул её, Адлер, посомневавшись немного, положил флакон в карман и отправился в малую гостиную. В отличие от другой, где родственники его встречали накануне, эта была обставлена довольно просто: несколько массивных кресел, чей цвет обивки перекликался с тяжёлыми бордовыми шторами, небольшой стол из тёмного дерева, камин и рояль. В детстве именно здесь и на этом инструменте Адлер учился играть; старому герру Зольбергу нравились строгие линии окружающих предметов и отсутствие за окном чего-нибудь интересного, что могло бы отвлечь ученика от занятий, а мальчику — атмосфера этой мрачной комнаты, одной из немногих, что остались в поместье не переделанными на новый, утончённо-аристократичный лад. Здесь всегда особенно хорошо было играть что-нибудь сильное из Баха…
Музыка как всегда помогла отвлечься, привести мысли в порядок. Его, Адлера, план действий верен, а Влад говорил ерунду: раз родственники относятся к нему, как к вещи, то с чего бы ему самому воспринимать их иначе? Разумеется, не с чего…
— Удивлена, что ты играешь так рано, — Адлер невольно напрягся, когда раздался голос. Погрузившись в мысли он не слышал, как мать вошла и опустилась в одно из кресел; похоже, она ждала конца партии, чтобы заговорить.
— Я разбудил вас? — отзвук замолк, и он негромко начал новую мелодию. — А ведь, кажется, накладывал на дверь заглушающее.
— Нет, не разбудил. В нашем доме гости, и я хочу быть уверена, что их пребывание пройдёт идеально. Но почему не спишь сам?
— Матушка, мне вчера сообщили, что я женюсь. Волноваться по этому поводу и не спать нормально.
— А разве ты волнуешься?
— Пожалуй.
Мать помолчала, а затем сухо заметила:
— Не знаю, что у тебя на уме на самом деле, но на Катрин ты произвёл хорошее впечатление. Она, конечно, во многом ещё неразумный ребёнок, но уже сейчас тянется исключительно к тем, кто перспективен и что-то из себя представляет. Как она пришлась тебе?
— Милая девушка, — ответил Адлер. — Впрочем, разве моё и её мнение имеет значение, когда обо всём уже договорено?
И вновь повисла тягучая пауза. Он надеялся, что мать, наконец, уйдёт, исчерпав свой лимит общения с ним, но та вдруг сказала весьма серьёзно:
— Ты можешь не любить жену, но ты обязан её уважать, как, разумеется, и она тебя. В противном случае семья рухнет.
— Так вот, значит, как наша ещё держится… — саркастично протянул Адлер и закрыл клавиатуру. — Не беспокойтесь, матушка, я сделаю всё, как подобает, и не посрамлю честь рода.
Под всё тем же благовидным предлогом лёгкого мандража перед помолвкой он удалился в библиотеку, где провёл половину дня, обложившись старинными фолиантами о чарах, на деле же перечитывая «Графа Монте-Кристо». Отвлечься от романа и прикрыть его пергаментами пришлось, когда в дверь робко постучали.
— Вы не спустились на обед, — пояснила Катрин; у неё в руках был поднос, на котором стояли тарелка с ещё дымящимся рагу и кувшин. — Я решила принести его вам сюда.
— Благодарю за заботу, но, право, не стоило утруждать себя.
— Мне вовсе не трудно! — возразила девушка и, поставив поднос на свободный край стола, опустилась на стул. — Что вас так захватило, что вы не пришли?
— Как и всегда, мысли и книги, — он обвёл широким жестом извлечённые с полок тома. — Только они и могут отбить у меня аппетит.
