Студенты завтракали необычно быстро и сматывались из Большого зала — отчасти это было из-за Гриндевальда, отчасти из-за желания занять лучшие места на трибунах.
«Ах, кажется, Минерва права, и я и вправду стар, — подумал Альбус с весёлой насмешкой, обращённой к себе самому. — Только мудрым старцам к лицу такие размышления». Геллерт, судя по лицу, ни о чём подобном не думал; он с тщательно скрываемым, но от этого не меньшим наслаждением — Альбус знал это его лицо, поэтому угадывал за гневом удовольствие — тихо и бесстрастно разносил по какому-то поводу доктора Шурле. Бедняга виновато бормотал что-то в оправдание, но каждое его слово наверняка находило в устах Гриндевальда едкий контраргумент — когда он входил во вкус, спорить с Геллертом или доказывать ему что-то становилось невозможно, причём уже даже не из-за упрямства, а по причине нескончаемого потока завуалированных или явных колкостей, в который вставить слово и не получить ответ было нереально.
«Наверное, стоит доктора спасти», — благородно (или корыстолюбиво?.. нет, первое, он всё-таки гриффиндорец) решил Альбус и попросил Минерву и Помону отвести к арене Гарри и Седрика. Тут же сделавшись очень серьёзными, волшебницы встали из-за стола и направились к чемпиону каждая со своего факультета. Дождавшись, когда они выведут из зала юношей, Альбус и сам поднялся, разгладил мантию, бороду и подошёл к столу Гриндевальда.
— Кхм, — деликатным покашливанием прервал он продолжавшийся по-немецки разнос. — Уже пора идти, Геллерт.
— Wunderbar! [1] Наконец-то я могу избавиться от общества этих болванов, — Геллерт уничижительно глянул вначале на доктора, затем на охрану, а после резким движением поднялся из-за стола, тут же развеяв его и стул — эльфы среагировали мгновенно и переместили блюда и чашку обратно на кухню прежде, чем они грохнулись на пол. Альбус расплылся в довольной улыбке, за что и сам получил колкий взгляд Гриндевальда — а ведь он всего-то порадовался расторопности домовиков!
— Как ты себя чувствуешь? — покровительственно спросил Альбус, когда они пересекли Большой зал и вышли в холл; свита следовала за ними, но держалась на расстоянии. — Готов?
— Ты за кого меня принимаешь? — с намёком на возмущение проговорил Геллерт. — За твоего двенадцатилетнего?..
— Гарри четырнадцать, если ты о нём. И кстати, в двенадцать лет мальчик смог одолеть…
— Страх перед Букой, приходящим по ночам?
Альбус вскинул бровь.
— Кто такой Бука?
Геллерт только отмахнулся. Понервировать его вопросами о собственных детских кошмарах — он-то знал, что почва для острот благодатная — хотелось очень, но Альбус героически сдержался; к ним торопливо шагал через лужайку Игорь Каркаров, бережно неся какой-то свёрток.
— Ставлю жизнь твоего павлина, это мне и однозначно «с глубоким смыслом», — негромко заявил Геллерт.
— Не издевайся над Фоуксом — он птица умная и может отомстить, — строго-строго наказал Альбус и повернулся к подошедшему коллеге-директору. — Игорь! Доброе утро!
— Доброе, — его воодушевление явно напрягло Каркарова, но тем не менее он собрал достоинство в кучку и протянул Геллерту свёрток. — Герр Гриндевальд, это вам.
Прежде, чем взять, что дают, Геллерт смерил Игоря таким взглядом, словно был удивлён, отчего муравей с ним разговаривает и даже протягивает какую-то щепку. Впрочем, он состроил милостивое выражение и мелко кивнул, после чего с лёгким налётом брезгливости в движениях развернул свёрток — им оказался красивый глубокого чёрного цвета плащ с алым подбоем. На спине был вышит золотой орёл со словно горящими красными глазами — герб Дурмстранга.
Геллерт оглядел плащ, не меняясь в лице.
— Сами вышивали, герр директор?
Игорь вспыхнул. Очень может быть.
— Очень прошу вас надеть его, — пропел Игорь, и сирены, услышав его бархатный тон, поняли бы, что завлекать не умеют. — Вы оказываете школе честь, представляя её, и было бы великолепно, если бы вы продемонстрировали это, нося на себе наш знак…
— А этот плащ не помешает в предстоящем испытании? — Альбус с сомнением взял предмет гардероба за край — Мерлин и Моргана, какая ткань! — и слегка оттянул, критично рассматривая. — Он такой длинный и вовсе не кажется удобным…
— Странно, но этот старый сумасшедший прав, — протянул Гриндевальд, не обращая внимания, что оскорбляет одновременно чувства двух директоров. — Но ваш порыв похвален, Каркаров, — он властно махнул рукой, и один из его хмурых стражей приблизился. Геллерт небрежно кинул ему плащ и, попросив (приказав) отнести в его покои, повернулся на каблуках и по жухлой траве направился к опушке Запретного леса, куда тянулся поток учеников.
Альбус послал Игорю взгляд, как бы говорящий: «Я понимаю твои чувства». Его иностранный коллега на это как-то странно поёжился и тут же заторопился вслед за Гриндевальдом — уговаривать сделать на мантии хотя бы нашивку с гербом школы.
— Ну-ну, Игорь, ну-ну, — пробормотал себе под нос Альбус, неторопливо зашагав в ту же сторону.
— Нунукаете вы очень многозначительно, Альбус, — весело заметил Филиус; он вместе с большинством других профессоров нагнал директора.
Вместо ответа Дамблдор озорно улыбнулся и махнул рукой. Потому что подозревал, что не избежать новой масштабной дуэли, если Геллерт узнает, что Альбус рассказал хоть кому-нибудь про тот раз, когда они сдуру поспорили — уже и не упомнить, из-за чего именно спорили и, кхм… под каким воздействием они были, — и проигравший должен был вытатуировать у себя на плече герб родной школы. «И с той поры он не надевал ничего с коротким рукавом и не ходил без рубашки… Эх-эх, и вот чего Геллерт стесняется?» — подумал Альбус, глядя на прямую спину Гриндевальда, который как раз сейчас скрылся в шатре, приготовленном для участников. Сам-то он после пары часов бубнежа проигравшегося друга с улыбкой (и, признаться, с удовольствием) набил себе герб Хогвартса — чары, благо, заменяли иглы и позволяли быстро и безболезненно сделать практически любой рисунок, только что тату получается не особо отдираемое. Аберфорт, конечно, крутил пальцем у виска, когда увидел… зато какой патриотизм!
В общем, отношения с гербом школы у Геллерта сложные. Так что Игорю вряд ли светит уговорить его.
Заняв место на специально отведённой для судей трибуне — инструктажем перед испытанием занимался Людо, — Альбус окинул взглядом арену. Всё было надёжно, он проверял сам, а щиты после появления на сцене дракона поднимут одновременно он, Олимпия и Игорь. Последний, кстати, как раз рухнул рядом с ним с самым что ни на есть убитым видом.
— Не хочет… — бормотал он едва слышно. — Не желает, видите ли… А что мне потом спонсорам говорить?..
Альбус вновь участливо посмотрел на него и даже похлопал по плечу. На сей раз Игоря конкретно так передёрнуло, и он поспешил отодвинуться подальше.
Наконец, все судьи собрались, на арену вывели первого дракона (Альбус понятия не имел, что это за порода, хотя подозревал, что ему должны были говорить), и был дан сигнал к началу — зрители взревели.
Номером один оказался Седрик Диггори. Он вышел на арену очень осторожно, палочка наизготовку, а затем, едва увидев дракона, нырнул за ближайший камень — да, дополнительные лекции Помоны о перестраховке явно имели эффект!
И дальше Седрик не отошёл от славных канонов пуффендуйского боя: он сидел в засаде и выжидал удачный момент, пока трансфигурированная им из камня собака отчаянно лаяла, чем, кажется, начала уже сводить со всего его ящерного ума дракона. В конце концов большая тварь не выдержала и, сорвавшись с гнезда, напала на маленькую, и в тот же момент Седрик, выскочив из укрытия, рванул на всей своей немалой скорости (всё-таки капитан сборной факультета по квиддичу, форма что надо) к яйцам, чтобы схватить золотое. Но в самый последний момент, когда пальцы юноши уже коснулись путёвки во второй тур испытаний, дракониха решила, что человек всё же должен быть вкуснее собаки, поэтому выстрелила потоком огня в Седрика.
