Моей первой записью в Книге стало предложение: «Мне брат на день рождения подарил розовую таблетку».

Сашка пришёл к нам в Башню через полтора часа и, раздражённо хмурясь, велел:

– Ольга, сотри эту запись.

– Почему? – расстроилась я. И было из-за чего расстраиваться: за полтора часа я на одном предложении заработала больше ста элов.

– Потому что это глупость. Тебе вчера исполнилось десять. Конечно же, тебе подарили твою первую таблетку. Её всем дарят на десятилетие. Наше положение не позволяет нам быть предсказуемыми.

– Неправда! – возмутилась я. – Видел, сколько у меня элов?

– Малыш, – он тяжело вздохнул и покачал головой. – Это не тебе элы, а цесаревне, понимаешь?

– Я и есть цесаревна! – выкрикнула я, с трудом удерживаясь от того, чтобы некрасиво разреветься.

– Ты моя Осенька, а не цесаревна. Иди сюда, покажу что-то…

Он извлёк из кармана супертонкую таблетку и быстро вывел на экран общую страницу Книги.

– Сейчас… погоди минутку… – он водил пальцем, отбрасывая ненужные сообщения в сторону, а потом, наконец, повернулся ко мне. – Смотри.

На странице осталось десять записей.

Моя: «Мне брат на день рождения подарил розовую таблетку».

Незнакомой мне Татьяны: «Мне мама с папой таблетку подарили».

Виталик: «Ура! У меня теперь своя таблетка».

И в таком же стиле ещё семь предложений. И только моё собрало более ста элов.

– Теперь понимаешь? – спросил Сашка, и я кивнула вместо ответа, хотя на самом деле поняла, чего он от меня хотел, только спустя несколько лет.

А между тем разговором и моим осознанием действительности было ещё много стычек и упрёков. Например, насчет пэпов. О, вожделенные пэпы. Покажите мне хоть одного десятилетку, который не мечтает обменять свой первый пэп на настоящий, «взрослый» золотой!

– Я и без всяких пэпов знаю, Осенька, что ты у меня умница, – говорил Цезарь, когда я на первых порах обижалась и не понимала почему он не хочет, чтобы я активно заполняла страницы своей Книги. – Я понимаю, тебе хочется признания. Я признаю тебя, малыш, это должно быть для тебя самым главным признанием. А на остальных – плевать.

Мне плевать не хотелось. Тогда я мечтала о том, чтобы кто-то перепечатывал мои слова или восхищался моим чувством юмора и неземной красотой.

Про красоту пришлось забыть сразу.

– Никаких фотографий, Оська, – категорично стукнул по столу Сашка. – Это пошлость. Мы занимаем слишком высокое положение, чтобы опускаться до пошлости. Хочешь заполнять страницы? Заполняй их со смыслом.

Со смыслом, значит.

Я ухмыльнулась, глядя на подмигивающий экран. Ну, что ж. Смысл тоже бывает разным.

Хотя насчет фотографий Цезарь был прав. Никаких фотографий!

Осторожно я освободилась от Зверских объятий и, похлопав парня по плечу, сообщила:

– Извини, Зверёныш, но не сегодня. Давай мой разврат отложим на другой день. У меня тут одна идея появилась… не до разврата мне сейчас.

Участники рассаживаются по кругу, соблюдая очерёдность «мальчик-девочка». По центру круга кладут на бок стеклянную бутылку – и несильно, но уверенно раскручивают её. Когда, проделав несколько вращений, она останавливается, определяют, на кого из сидящих в кругу показывает её горлышко. Далее таким же образом определяется следующий «активированный» – и после этого случайно сформированной паре полагается торжественно поцеловаться, не выходя из круга.

– Девять! – равнодушным голосом произнес Светофор и хлестнул по напряжённой обнажённой спине сложенным вдвое кожаным ремнем. – Десять!

– Я не могу на это смотреть, – простонала я сквозь зубы и закрыла глаза.

– Прекрати! – немедленно прохрипел Зверь и сжал мои пальцы, нисколько не заботясь о том, что делает мне больно. – Возьми себя в руки, пока не поздно.

Я выдохнула и распахнула глаза.

– Одиннадцать!

Север не кричал и не стонал, он вообще не произносил ни звука, а только вздрагивал, когда на кожу опускался ремень.

– Двенадцать!

Справа от меня несдержанно всхлипнула Лёшка, и Берёза грубоватым движением зажала ей рот ладонью. Затем на всякий случай прижала девчонку лицом к своей груди.

– Тринадцать!

Когда же это закончится? Почему так медленно тянется время? Пятнадцать ударов по спине растянулись в мучительную бесконечность. Я заметила в толпе Котика, его правый глаз подпух и налился бордовым, оригинально оттеняя его необычный цвет. Данила стоял, сверля меня молящим о прощении взглядом. Но я не была настроена на всепрощение. Мягко говоря. На самом деле, мне хотелось убить его прямо сейчас.

Поэтому я просто отвернулась, успев обратить внимание на то, как напрягся Зверь, заметив мой мимолётный интерес.

– Послушай, Старуха…

– Четырнадцать!

И снова чёрная кожа ремня опускается на смуглую спину, рассекая до крови. Я закусила губу, почти физически ощущая чужую боль, а Север по-прежнему молчал и сосредоточенно рассматривал землю у себя под ногами. И мне хотелось стать этой землёй в тот момент, хотелось взорваться, заорать… Не знаю. Всё, что угодно сделать, только бы он посмотрел на меня, чтобы понять, что он меня за всё это не ненавидит. Понять, о чём он вообще думает.

– Замолчи, пожалуйста, Зверёныш. Без сопливых скользко.

– Пятнадцать!

Наивная. Как будто по его взгляду можно что-то понять.

С последним хлёстким ударом Северов поднял глаза и выпрямился, отталкиваясь от флагштока за который держался. Слегка шатаясь, он повернулся в нашу сторону, скользнул по мне непонятным взглядом. Ядовито произнёс, обращаясь к своему другу:

– Всё-таки, Светофор, тебе надо чаще практиковаться. Клянусь, я бы с этой задачей справился лучше.

– Иди лесом, Север, – парень в бешенстве швырнул своей жертве под ноги орудие наказания. – Иногда ты в своем скотстве превосходишь даже самого себя, – сплюнул сквозь зубы и стремительным шагом покинул Облезлую площадь.

Спустя минуту за ним потянулись и остальные.

У флагштока остались только мы вшестером да ещё Мастер Ти, хотя в её присутствии уже не было никакой необходимости. Светлана ощущалась тут как совершенно лишний элемент. Похоже, она и сама чувствовала себя рядом с нами не в своей тарелке, потому что бросила недовольный взгляд и буркнула, надеясь остаться с Севером наедине:

– Ну, чего ждём, попутного ветра?

– Стоять, – Север остановил наш порыв немедленно смыться и повернулся к Мастеру:

– Цветочек, – поморщился, когда подскочивший к нему Соратник отработанным до автоматизма жестом приложил к израненной спине холодное полотенце. – Мне надо решить пару вопросов со своими. Поэтому уйди отсюда, а?

Девушка некрасиво покраснела и прошипела сквозь зубы:

– Забыл, кто тебя сделал?

Теперь уже не только Светлана чувствовала себя не в своей тарелке. Мне лично, тоже совсем не хотелось присутствовать при этом довольно личном разговоре, но кто меня спрашивал? Когда же я попыталась незаметно смыться, воспользовавшись тем, что Север на секунду зажмурился, Зверь резко дернул головой из стороны в сторону, придерживая меня за руку. Заметивший попытку побега глава Фамилии буквально пригвоздил меня взглядом к месту. И уже затем, нехотя отведя от меня глаза, ответил Мастеру Ти:

– Детка, – он попытался улыбнуться, но вместо этого болезненно скривился. – Эй, осторожней там… Это всё-таки моя спина… Детка, ты путаешь понятия. Не ты меня, а я тебя, довольно регулярно и весьма приятно, не спорю. Но, откровенно говоря, я как-то подустал.

– Ой, баран… – едва слышно выдохнул Зверь.

Ситуация из плохой стремительно превращалась в очень плохую, потому что даже Север не может себе позволить разговаривать с Мастером в таком тоне. И плевать, что этого Мастера связывают с ним какие-то личные отношения… А может и не плевать. Может это просто мой мозг ещё не вышел из ступора, когда Светлана минут тридцать назад огласила вердикт: