– Все будет в порядке, – сказал ван Дамм, заметив выражение боли на лице Райана и зная, о чем думает новый президент.

Нет, не будет, подумал Райан, но не смог произнести этого вслух.

Зал Рузвельта был назван в честь Теодора Рузвельта. Там на восточной стене висела его Нобелевская премия мира, присужденная ему за «успешное» посредничество в заключении мирного договора, положившего конец русско-японской войне 1904-1905 годов. Ныне историки утверждают, что эти усилия американского президента только разожгли имперские амбиции Японии и нанесли такой тяжелый удар России, что Сталин, который вряд ли симпатизировал династии Романовых, счел необходимым отомстить за унижение его страны. Впрочем, премия мира, учрежденная Альфредом Нобелем, всегда играла скорее политическую, чем реальную роль. Обычно зал использовался для небольших торжественных ланчей и заседаний, а его близость к Овальному кабинету способствовала этому. Пройти в зал Рузвельта оказалось труднее, чем ожидал Джек. Коридоры Белого дома слишком узкие для здания такого назначения, тем более когда в них кишат агенты Секретной службы. На этот раз они хоть не держали в руках оружие – и Райан почувствовал от этого облегчение. Он прошел мимо десяти новых агентов, не входивших в состав его личной охраны, что вызвало вздох недовольства у «Фехтовальщика». Сейчас все изменилось, все представлялось внове, и агенты личной охраны, которые раньше казались ему деловитыми, иногда даже до забавности, сейчас превратились в очередное напоминание о том, что его жизнь кардинально переменилась.

– Что дальше? – спросил Джек.

– Войдите сюда. – Агент открыл перед ним дверь, и Райан увидел перед собой президентскую визажистку. Обстановка была здесь едва ли не домашней, у визажистки – женщины лет за пятьдесят – все необходимое находилось в большом чемодане из искусственной кожи. Джеку нередко доводилось и раньше выступать по телевидению – особенно после того как он стал советником по национальной безопасности, – и процедура наложения макияжа всегда претила ему. Потребовалось немалое самообладание, чтобы не двигаться, пока на лицо мягкой губкой накладывали жидкую основу для макияжа, за этим последовала пудра, лак для волос и тому подобное. Женщина делала все это молча, не произнося ни единого слова, готовая расплакаться в любую минуту.

– Мне он нравился тоже, – мягко заметил Джек. Ее руки замерли, и женщина посмотрела в лицо Райана.

– Он всегда был таким добрым. Эта процедура не нравилась ему, как не нравится и вам, но он никогда не жаловался и обычно даже шутил. Иногда я гримировала детей – просто так, для забавы. Им это доставляло удовольствие, даже мальчику. Они играли перед телевизионными камерами, операторы снимали их и отдавали им видеокассеты, и…

– Не расстраивайтесь. – Райан взял ее за руку. Наконец-то он встретил человека из обслуживающего персонала, которая относилась к нему с теплотой, и потому он не чувствовал себя обитателем зоопарка. – Как вас зовут?

– Мэри Эббот. – По ее щекам текли слезы, и ей хотелось извиниться за свою слабость.

– Вы давно работаете здесь?

– Я пришла сюда незадолго до окончания срока президентства Картера. – Миссис Эббот вытерла глаза и взяла себя в руки.

– Может быть, мне понадобится ваш совет, – произнес он мягко.

– Ну что вы, я ничего здесь не понимаю. – На ее лице появилась смущенная улыбка.

– Я тоже. Думаю, что мне придется все начинать сначала. – Райан посмотрел в зеркало. – Вы закончили?

– Да, господин президент.

– Спасибо, миссис Эббот.

Его усадили в деревянное кресло с подлокотниками. Софиты были уже включены, и в помещении ему показалось жарко. Осторожными движениями, едва прикасаясь к нему, как и миссис Эббот, техник прикрепил к галстуку Райана микрофон с двумя головками. По-видимому, это объяснялось тем, что рядом с каждым сотрудником телевизионной компании стоял агент Секретной службы, причем Андреа Прайс, стоявшая у дверей, не спускала с них глаз. Ее взгляд был полон подозрения, несмотря на то что все оборудование, внесенное в зал Рузвельта, подверглось самой тщательной проверке, а за каждым посетителем непрерывно следили такие же внимательные и напряженные глаза, как и у хирурга. Вообще-то можно изготовить пистолет из неметаллических композитных материалов – относительно этого кинофильмы были правы, – однако такой пистолет занимал все-таки немало места. Напряжение, испытываемое телохранителями, передалось телевизионщикам. Они держали руки на виду, и движения их были замедленными. Внимание агентов Секретной службы могло заставить нервничать почти любого.

– Осталось две минуты, – произнес продюсер, услышав напоминание в наушнике. – Только что начался рекламный блок.

– Вам удалось поспать прошлой ночью? – спросил старший корреспондент телевизионной компании Си-эн-эн, аккредитованный при Белом доме. Подобно всем остальным, ему хотелось как можно быстрее и точнее понять нового президента.

– Всего несколько часов, – ответил Джек, внезапно почувствовав себя напряженным. На него были направлены две камеры. Он положил ногу на ногу и сжал руки на коленях, стараясь избежать нервных движений. Какого впечатления ждут от него? Может быть, он должен казаться серьезным? Потрясенным горем? Спокойным и уверенным? Ошеломленным происшедшим? Сейчас менять что-либо было уже слишком поздно. Почему он заранее не спросил у Арни?

– Тридцать секунд, – послышался голос продюсера. Джек постарался собраться. Положение в кресле не позволит телу двигаться. Только отвечай на вопросы, сказал он себе. Ты уже не раз делал это.

– Семь часов восемь минут утра, – произнес корреспондент, глядя прямо в камеру из-за спины Райана. – Мы находимся в Белом доме с президентом Джоном Райаном.

– Господин президент, это была долгая ночь, не правда ли?

– Пожалуй, да, – согласился Райан.

– Вы можете рассказать нам о ней?

– Вы знаете, что продолжают извлекать тела из-под обломков. Тело президента Дарлинга еще не удалось обнаружить. Ведется расследование, во главе которого стоит ФБР.