Вообще– то было глупо ехать в аэропорт только для того, чтобы увидеть столь скучную и малозначащую процедуру, но она венчала два десятка лет непрерывных усилий, и этот мужчина, хотя и посвятивший свою жизнь Богу, Махмуд Хаджи Дарейи, все-таки оставался человеком и хотел собственными глазами увидеть плоды своего труда. Он потратил на это всю жизнь, но даже теперь задача была выполнена едва наполовину. А его жизнь подходила к концу…

Как это случается с каждым человеком, напомнил себе Дарейи, жизнь уходит секунда за секундой, минута за минутой, час за часом, день за днем, одно и то же для всех, но ему почему-то казалось, что, когда тебе за семьдесят, время бежит быстрее. Он посмотрел на свои руки, морщины говорили о прошедшей жизни, одни из них были естественными, другие – нет. Два пальца ему сломали в казематах тайной полиции «Савак», службы безопасности шаха, подготовленной для него израильтянами. Какой мучительной была боль, но не без удовлетворения он тут же вспомнил, как расплатился с теми двумя, которые тогда допрашивали его. Дарейи не произнес ни единого слова. Он молча стоял, неподвижный, как статуя, когда их повели на расстрел. Вообще-то они не заслуживали памяти. Мелкие людишки, простые исполнители, делающие работу, порученную им другими, не задумываясь над тем, кто он и почему они должны ненавидеть его. Перед казнью с каждым по очереди молился имам, потому что отказать человеку в возможности примириться с Аллахом – это преступление. К тому же, разве это так уж трудно? Они умерли одинаково быстро, как и остальные. Один крохотный шаг в жизненном пути человека, хотя жизни этих людей в конечном итоге оказались намного короче, чем у него.

Все эти годы были потрачены для достижения одной цели. Хомейни отправился в эмиграцию в Париж, но Дарейи поступил по-другому. Он оставался в тени, координируя и направляя действия своего лидера. Один раз его арестовали, но затем освободили, потому что он молчал, как молчали и остальные, близко связанные с ним. Это был промах шаха, один из многих. В конце концов правитель Ирана был вынужден сдаться, потому что проявил нерешительность. Он был слишком либеральным в своей политике, чем вызвал негодование исламских священнослужителей, слишком реакционным, по мнению своих западных союзников, безуспешно пытался найти компромисс в той части мира, где человек может выбирать лишь одно из двух. Нет, одно из одного, никакого выбора, поправил себя Дарейи, наблюдая затем, как «гольфстрим» оторвался от земли и начал набирать высоту. Ирак предпочел другой путь, не пожелал прислушаться к Слову Бога, и чего добился? Хуссейн начал войну с Ираном, думая, что эта страна ослабла в отсутствие лидера, и потерпел неудачу. Затем он бросил свои войска на юг, и его поражение там оказалось еще более сокрушительным. Все это он делал ради достижения временной власти.

Но Дарейи вел себя по-другому. Он не упускал из виду главную цель, как не упускал ее Хомейни, и хотя великий аятолла умер, дело его продолжало жить. Дарейи смотрел на север, зная, что его цель лежит позади него, слишком далеко, чтобы увидеть ее, но все-таки находится там, где ей надлежит находиться. Это священные города Мекка и Медина…, и Иерусалим. Он побывал в двух первых, но не в третьем. Еще юношей, молодым и благочестивым, он хотел увидеть камень Авраама, но по какой-то причине – сейчас он не помнил почему – отец, который был купцом, не смог отвезти его туда. Может быть, еще придет время, и он побывает там. Зато он видел город, где родился пророк и, разумеется, совершил паломничество в Мекку – хадж, – причем не однажды, несмотря на политические и религиозные разногласия между Ираном и Саудовской Аравией. Дарейи хотел снова побывать в Мекке, чтобы помолиться перед Каабой. Но даже в этом заключалось нечто большее.

Дарейи, номинальный глава государства, стремился к большему, и не только для себя. Нет, ему хотелось перед концом своей скромной жизни стать свидетелем осуществления Великой Цели. Ислам простирался с крайнего запада Африки до крайнего востока Азии, не считая небольших территорий, населенных людьми, преданными исламу, в Западном полушарии, однако эта религия не была единственным сверкающим факелом и единственной целью человечества на протяжении более тысячи лет. Дарейи с болью в душе думал об этом. В мире только один Бог и только одно Его Слово, и Аллах страдал, наверно, из-за того, что Его Слово встретилось с таким трагическим непониманием. Это было единственной причиной, по которой не все население Земли сумело понять суть подлинной Веры, и если ему удастся изменить это, то он сможет изменить мир, просветить все человечество и привести его к истинному Богу. Но для того, чтобы сделать это…

Мир был всего лишь миром, несовершенным инструментом с несовершенными правилами для несовершенных людей, но таким его создал Аллах, и с этим ничего не поделаешь. Хуже того, есть люди, которые будут сопротивляться всему, к чему он стремится, правоверные или иноверцы, еще одна причина для грусти, а не для гнева. Дарейи не испытывал ненависти ни к саудовцам, ни к жителям остальных государств по ту сторону Персидского залива. Они не были плохими людьми. Более того, они были правоверными, и, несмотря на расхождения между ними и его страной, не лишили Дарейи доступа в Мекку. Но их вера не была истинной верой, и с этим тоже трудно что-нибудь сделать. Они разжирели и разбогатели, прогнили от коррупции, и вот это следует изменить. Дарейи должен взять Мекку под свой контроль, чтобы реформировать ислам. Но сначала необходимо подчинить себе мир. Это означало, что у него будет много врагов. Однако тут не было ничего нового, и он только что выиграл первую крупную битву.

Лишь бы на это не уходило столько времени. Дарейи часто говорил о терпении, но для достижения своей цели он потратил всю жизнь, и сейчас ему было семьдесят два года. Он не хотел умирать, как умер его учитель, когда труд жизни выполнен лишь наполовину. Когда наступит час предстать перед лицом Аллаха, он должен рассказать о том, чего достиг, о том, что успешно выполнил самую благородную задачу, стоящую перед любым человеком, – объединение всех правоверных в Подлинной Вере. Ради достижения этой цели Дарейи готов был пойти на все. Даже он сам не знал, какие усилия нужно предпринять для этого, потому что были заданы еще не все вопросы. Поскольку его цель была такой чистой и сияющей, а у него осталось так мало времени, он никогда не спрашивал себя, насколько глубоко готов погрузиться во тьму, для того чтобы пройти через нее и выйти к свету Веры.