Правота древнего покойника была неоспоримой. Помрем конечно все, и все там будем. Однако Ипатий любил сочинения любомудра не за это. А за то, что, сравнивая свою жизнь с печалями древнего предшественника, понимал, - его личные дела идут не так уж плохо. Сын радовал и умом и здоровьем, а жена-царица тяготела к монастырям и молитвам, нежели к любовным похождениям.
Однако в данный момент, Ипатий использовал книгу Марка-Философа не как духоподъёмное чтиво, а как источник поэтического вдохновения. Задумалось ему написать о славном Марке поэму, дабы оставить в веках славу о себе, не только как о мудром правителе, но и талантливом деятеле культуры. Поэтому, покусывая кончик павлиньего пера, и невразумительно мыча, дабы лучше уложить слова в размер, Ипатий бодро клал строчки на прижатую грузиками бумагу самой лучшей выделки. Строки лились рекой.
...На трон был молодым ты избран,
К радости солдат.
Но для того ли ты был создан?
Был ли сам ты рад?
Сын стал любителем арены,
Его ты упустил,
Жене простил ее измены,
На Рим хватило б сил.
Ты просыпаешься с надеждой,
Дожить до теплых дней.
Но только ночи, как и прежде,
Все больше холодней.
И что-то путаются мысли,
Кружится голова.
И хорошо бы, чтоб простуда.
Но кажется чума.
Ты не подвел народ и войско,
А мог ли довести?
Но разве можно, чтоб навечно,
Империю спасти?
Мы только можем, - то что можем;
Всегда идти вперед.
И нечто за собой оставить,
Что с нами не умрет.
Ах Марк Аверлий, Марк-Философ...
Тут живой ток пера Ипатия прервался, и он, отложив перо, задумался, подперев рукой щечку. Выходило неплохо. Можно даже сказать, - хорошо. Но теперь как-то следовало перекинуть мостик от древних дел, - к современности. Вернее, - от Марка Аврелия к самому Ипатию. Чтобы, значит, показать некую преемственность благородного духа. Марк - и Ипатий. Точнее даже - Ипатий и Марк, да... Ипатий снова решительно ударил пером.
Ах Марк Аверлий, Марк-Философ,
Ты встретил бога там?
Придет пора, и я вопросы,
Создателю задам.
Отлично! Теперь еще следовало...
В дверь покоев вдруг раздался громкий настойчивый стук.
Ипатий недовольно обернулся к двери, машинально засунув перо в чернильницу, и зашарил ногой под столом, в поисках улетевшего в порыве вдохновения тапочка. Он ведь просил никого его сегодня не беспокоить, - разве что по делам наиважнейшим и безотложным. Видимо такое дело нашлось... Он уже представил, как сейчас в дверь втечет кто-то из ближайших сановников, - и обязательно расскажет какую-нибудь гадость. Это хорошие новости редко бывают неожиданными, а плохие - сколько угодно.
Тапочек наконец изыскался, и водворился на царственную ногу.
- Войдите! - Величаво приосанившись, приказал Ипатий.
Призыв, однако остался без ответа. Вместо этого снова постучали. Да как! Вломили так, что в двери прогнулся золотой лист, а с притолоки пыльно обвалилась украшение в виде переплетенной травы и листьев. И тут же из-за двери раздался разъярённый рев, будто завопило стадо разъяренных медведей.
Голова Ипатия ушла в плечи. В животе разлилась свинцовая тяжесть. Соображал император всегда быстро, а потому сразу осознал несколько вещей. Так стучаться к наместнику бога на земле не принято, а значит - попытка дворцового переворота, и мятеж. У дверей должна стоять охрана. И раз она не мешает молотить, - значит, либо подкуплена, либо уже мертва. И главное: - кто бы ни был сейчас с той стороны, - он ломился в открытую дверь. Буквально - в открытую. Дверь в эту комнату императорских покоев запора не имела. Если бы многосильный силач, прекратил долбить внутрь, и просто потянул на себя, - дверь бы открылась безо всяких сложностей.
От недругов Ипатия отделяла только их глупость.
В дверь снова долбанули. Золоченый лист сорвался, и отлетел, чуть ли не через всю комнату, аккурат под ноги испуганному императору. Брызнула деревянная щепа. В проломе показалось лезвие огромной секиры.
Ипатий вскочил на ноги. Стул, лишившись равновесия, шумно рухнул за спиной. Черт с ним!.. Правитель заозирался. На стене висел меч! Побежав к стене, Ипатий дернул его из ножен. Великолепный пехотный полумеч2 с идеальным балансом и преотличной выделкой клинка. Ну... по крайней мере так сказал Ипатию родич, по имени Андроник, который и всучил ему этот меч по какому-то забытому поводу. Сам Ипатий был, прямо сказать, не мастер фехтования. Поэтому единственное что он ощутил, оттягивающую руку железяку, которая нисколько не прибавила ему уверенности.
Ба-бах! Секира снаружи нанесла очередной удар, выбив из двери целый кусок. В новоявленном отверстии показалась чья-то рожа. И вот тут Ипатий напугался еще больше, - хотя казалось, больше уже некуда. Сквозь пробитую дыру на него бешено зыркал пьяный русский. Всклокоченные усы, и масляные бельма глаз, веяли первобытной дикостью.
Чем Ипатий всегда гордился, так это способностью помнить имена и лица. В подражание Кесарю, - тому самому, первому, который знал по именам всех сотников в ромейском3 войске... Поэтому ему не составило труда узнать пьяную рожу. Того звали Добромер. Он был рус. Служил в отдельном отряде личных императорских дружинников-телохранителей, известных как варанги4. По идее его работой было защищать повелителя, а не рубить его дверь...
Добромер тем временем страшно зашевелил усами, и натужно покрутив осоловелыми очами, наконец ухватил взглядом застывшего посреди комнаты императора.
- А-аа! - Жарко пропыхтел Добромер, так что до Ипатия докатилась волна сивушного дыхания. - Воот о-он!
- Не уважает! - Отпихнув Добромера в сторону пьяно завопила в дыру другая рожа. - Загордился! Пройдет мимо, - головы не повернет!.. Думает, купил нас с потрохами!..
Император, совсем обмер от страха, но машинально сделал в уме галочку, что вторую варяжью рожу в дыре - звали Путята.
- ..А нам не денег нужно! - Прорычал вновь отвоевавший место у дыры в двери Добромер. - Нам уважение!.. Чтоб с понима-аанием!.. С душо-оой!..
- Дайте, я ему рожу начищу!!! - Пролаял, вновь отжимая могучим плечом Добромера Путята. - Государь, тоже мне! А ну вылазь сюда, царская твоя рожа!..
На краткий миг еще кто-то смог отпихнуть Добромера с Путятой от заветной дыры. Показавшаяся императору среди разбитых досок двери физиономия была настолько перекошена спиртным, что Ипатий сперва и не признал владельца. Но потом все же уловил: - в дыру сувался рылом уже не русский, а ромей; а именно - сотник экскувиторов5 по имени Феодор.
"А этот-то как сюда вылез?" - Охнул про себя Ипатий. - "Неужто и отряд экскувиторов ударился в бунт?"
Феодор тем временем тоже подключился к пламенным воззваниям:
- А-та-та-а!.. - Булькнул сотник, пьяно пережевывая свои губы, и погрозил императору пальцем, будто расшалившемуся ребенку. - Нехорошо-о!.. Ик!.. Ты-то так... А надо так...
На этом мысли и силы у Феодора закончились. Он огорченно заглянул в пустой кубок, зажатый в левой руке, снова назидательно погрозил пальцем Ипатию правой, и ослабнув ногами, сполз куда-то вниз, под дверь, сокрывшись из вида. Судя по звукам, на него тут же наступили Добромер и Путята, чьи рожи опять заполнили дыру. Добромер снова занес свою ужасную секиру для удара.
