Мы все вместе дошли до дому. Работы по нему на сегодня были явно прекращены, наши помощники разошлись по своим домам, остались только двое, кому до дому далеко идти, но работать всё равно не стали. На столе в саду отец поставил литровую бутылку с самогоном, бабушка накидала закуски. Да, день не однозначный. И взрослые стали квасить, к ним ещё дед присоединился, похоже, они прекрасно представляли, что это за война будет. А вот молодёжь школьного возраста ввела меня в ступор – они бегали, кричали «Ур-ра-а-а!». Это вообще как? Война, столько смертей… Мозгов вообще нет, да и те, что старше, кто уже школу окончил, тоже были в приподнятом настроении и рвались к военкомату. Их стремления меня радовали, но не настрой.

Пока отец сидел с мужиками и дедом в саду, я собрал инструмент и во дворе прибрался.

Утром отец с больной головой запряг Ветерка и ускакал в город, к начальству, ну а я потопал в райцентр по тропинке, по которой мы бегали в школу. Директриса была на месте, немного нервная, по радио передавали обстановку на границе, но только общее, идут бои, а у неё там, на Западной границе, сын служил. Меня она выслушала внимательно и согласилась выдать подписанные табели с оценками мне с сестрой и двум младшеньким. Вопросов не задавала. У меня почти все пятёрки были, только одна четвёрка. И в прошлой жизни, и в этой черчение мне так и не давалось.

Все документы я спрятал, не стоит их пока показывать. Ещё следует маму, бабушку и деда отвезти в райцентр решить вопрос насчёт паспортов, ни у кого документов не было, но с отцом это не прокатит. Может что-то заподозрить. Хотя мама у меня умница, намёками можно попробовать воздействовать на неё, нам документы кровь из носу нужны. Оба родителя у меня беспартийные были, даже не комсомольцы. Ладно, позже решим.

Таня в Москве нервничала, но мама по телефону убедила её не ехать к нам, а спокойно дожидаться начала учебного года и учиться. К моему удивлению, отца призвали не сразу, почти две недели прошло. До такой степени тянули, что стало слышно, как громыхает вдали артиллерия. Из нашей деревни уже троим повестки пришли, и те ушли на призывной пункт, когда почтальон постучался и в нашу калитку. Ох, как мама заголосила, но быстро смолкла, когда отец на неё шикнул. Проводы мы отгрохали шикарные. Я впервые видел отца без бороды. А он, оказалось, вполне молод, всего тридцать девять лет, но усищи оставил как у Будённого. Провожали его в райцентр пешком, всех лошадей и повозку у нас забрали ещё неделю назад.

Отцу вещи в дорогу собирала мама, но, когда она отлучилась, я половину выложил, барахло, и положил своё – консервы, крупу, сухарей, хороший нож да наган с сотней патронов. Ну и фляжку с водкой. Как же без неё? Отец разберётся, я ему сверху записку с содержимым положил, чтобы перед другими не светил неучтённое оружие. Попрощавшись, он устроился в кузове одной из трёх полуторок, которые были полностью призывниками заняты, и машины уехали куда-то в тыл.

– Вот и остались мы одни. – Дед стянул кепку и вытер ею лицо.

Это точно, – кивнул я, после чего, резко развернувшись на каблуках, отрывисто стал говорить: – Вам всем троим нужно срочно получить паспорта с прописками. Сейчас идём в райотдел. Я уже всё узнал, должны выдать.

Вокруг меня стояли все, всё же отца провожали, так что слышали всё, что я сказал. Мама удивлённо посмотрела на меня и поинтересовалась:

– Что ты хочешь сказать?

– Я прямо говорю: завтра мы уезжаем в Москву. Немцы тут будут очень скоро, сами слышите отголоски артиллерии. К этому времени нас здесь уже не должно быть. Я отцу записку в мешке оставил, чтобы писал на Танин адрес, её общежития, нас в деревне уже не будет. Я не хочу, чтобы у вас или у меня стояла отметка в документах: «Находился на оккупированных территориях, неблагонадёжен». Не будет такого, я не допущу. И так времени много потеряли, так что поторопимся.

Мы отошли от всех чуть в сторону и общались вполголоса. Я старался убедить маму и дедушку с бабушкой. Если останемся, нам не жить. Побьют всех немцы. Одно упоминание того, что немцы даже детей не жалеют, решило дело в мою пользу.

Мама и так пешком с трудом одолела дорогу до райцентра, всё же на сносях, а тут совсем ослабла. Отсиделась на лавке у закрытого пивного ларька и кивнула. Раз нужно, паспорта будут. Сопроводив её и стариков до райотдела и оставив маму с бабушкой писать заявления, мы с дедом и ребятнёй пошли по одному адресу. Тут на окраине Сланцев мужик повозку продавал и двух лошадей, отличные лошади и транспортное средство. Но покупателей было мало, цену драл. Я раньше тоже походил, покрутился, посмотрел, а сейчас реально шли покупать, деньги при мне. Хозяин был дома, крепкий такой пятидесятилетний мужик. Он без удивления нас встретил и начал показывать, что продаёт. Дурачина, даже цену не поднял. Две недели, как война идёт, а цена у него та же. Дед не спрашивал, откуда у меня деньги, просто сам всё осмотрел и кивнул, годные лошади и повозка. Уплатив, я попросил написать расписку. Так что к райотделу мы подкатили все вместе на повозке. Мама с бабушкой удивлённо встретили наше появление.

Мама сообщила, что заявление приняли, но документы не дали: на днях пришёл приказ сверху: не давать. Вздохнув – похоже, мы тут в пролёте, вернёмся к этому вопросу в Москве, – посадили рядом со мной маму, а бабушку назад к деду и ребятне и покатили в деревню. Малышня очень веселилась.

Когда мы были уже на окраине райцентра, над нашей головой разгорелся настоящий воздушный бой, и я натянул поводья, наблюдая его вместе со всеми и сопереживая. Так-то самолёты не раз пролетали над нами, да почти постоянно, а тут настоящий бой! На немецкие бомбардировщики наскакивала тройка краснозвёздных истребителей, те сгруппировались и активно оборонялись. Что за истребители, я так и не понял, но не «ишачки» точно, силуэты не похожие, их ни с чем не спутаешь. И-16 над нами уже летали, так что их силуэты я запомнил, а эти новенькие, видимо, свежую часть перебросили.

– Смотри, горит! – радостно закричала Марина, показывая, как двухмоторный бомбардировщик с крестами на крыльях и с дымным хвостом пикирует к земле.

– Эй, там же наша деревня, – озадаченно пробормотал я.

Почти сразу раздался грохот, и земля дрогнула. Мы хором понадеялись, что самолёт упал далеко от деревни, и продолжали наблюдать за боем. Немцы в нём потеряли три самолёта, наши – один, лётчик выбросился с парашютом, но далеко. Когда бой сместился и деталей не было видно, мы направились к деревне по объездной дороге. Но Марина не выдержала, соскочила и побежала по тропинке напрямик. Те, что постарше, с Димкой рванули следом, ну а мы степенно двинулись. Я по ходу объяснял маме, что ей нужно официально уволиться и получить на руки подобие трудовой книжки.

В это время рядом остановилась полуторка с армейской хлебопекарни, полная милиционеров. Я тоже остановил повозку.

– Сашка, – обрадовался мне знакомый лейтенант Серёжа из райотдела. Он меня хорошо знал, так как мы с отцом недели три назад, как раз за несколько дней до начала войны, участвовали в загоне банды. Взяли почти всех, по следам нашли. – Пятеро немцев на парашютах выбросились. Без тебя мы их не найдём, тут леса сплошные.

– Понял, – кивнул я и протянул поводья деду. – Я постараюсь быстро.

– Не рискуй, – напутствовала мама.

– Мы немцев сами изловим, пусть только проводит лесными тропами, – успокоил лейтенант маму.

Я забрался в открытый кузов хлебовозки, два милиционера мне помогли, и сел на свободное место. Машина тронулась, и мы по ухабам на максимальной скорости рванули к месту ближайшего приземления парашютиста. Жаль, я без оружия, лишь нож при мне, но я и так опасен, тем более вон шесть милиционеров с карабинами и трое, если лейтенанта в кабине считать, с револьверами или пистолетами. Справимся.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.