Она посмела.

— Я увидела, что господин тоже празднует, — сказала она, поклонившись, и с лёгкой улыбкой протянула Хайнэ цветок.

Тот растерялся, и в голове у него замелькало сразу много мыслей.

Разве сегодня какой-то праздник? С чего она взяла? Наверное, потому что Хатори вручил ему охапку цветов… Но что это за праздник, почему он о нём ничего не знает?

Одновременно он думал о другом: представлял, как повёл бы себя, если бы был здоров. Девушка, хоть и крестьянка, была довольно симпатична, к тому же неплохо одета, а так называемая «любовь на одну ночь» между знатными господами и простолюдинами не возбранялась. Если, конечно, не оканчивалась тем, что, в нарушение всех существующих правил, совершила Ниси — браком… Но это было не важно. О, если бы он был здоров…

Хайнэ представил, как соскочил бы с повозки, как принялся бы любезничать с девушкой, сыпать шутками — все эти картины вообразились ему до того живо, что его пробрала дрожь.

Реальность была гораздо хуже — в реальности он не решался даже высунуть руку из-под рукава, чтобы взять протянутый ему цветок.

Положение спас Хатори.

— Какой сегодня праздник, госпожа? — спросил он, забирая подарок из рук девушки. — О чём ты говоришь?

— Разве господа не знают? Наша возлюбленная принцесса, светлосияющая, вернулась из путешествия с женихом, прекрасным, как лунный свет, и повелела праздновать по всей стране, дарить друг другу цветы и запускать фейерверки. Сегодня  двери всех домов открыты настежь, а каждый гость ценится на вес золота. — Девушка помолчала. — Я не посмею пригласить господина, но если бы он соизволил отпустить своего асталахан…

Хайнэ охватила тоска: он вспомнил тот день, когда был представлен принцессе Таик, когда сердце в его груди впервые заколотилось так быстро при виде реального человека, а мысли наполнились мечтами о нём — о ней. Недолго же это продлилось, очень недолго…

Хатори молчал, не поправляя ошибку девушки.

Впрочем, ошибку ли? Асталахан — верный, преданный слуга, самый любимый у господина, или чаще госпожи, тот, кто всегда находится рядом и выполняет любые поручения. Хатори такой и есть.

Взгляд Хайнэ упал на охапку цветов, которую он до сих пор держал в руках.

Брат ничего не говорил, но ему, конечно же, хотелось пойти. Как он рвался в Ашталер…

— Конечно, я отпускаю моего асталахан, — сказал Хайнэ, ни на кого ни глядя. — Пусть идёт.

Хатори с готовностью спрыгнул с повозки.

«Он действительно уйдёт и оставит меня одного, беспомощного?!» — промелькнуло в голове у Хайнэ.

Названный брат оглянулся через плечо.

— Не волнуйся, господин, твой асталахан вернётся через четверть часа.

Он быстро зашагал вслед за девушкой.

Хайнэ несколько мгновений смотрел на них, а потом, не дав себе времени опомниться, высунулся из повозки и закричал:

— Подожди, я пойду с тобой!

В тот момент он почувствовал дикий ужас, как и всегда при мысли о простолюдинах и об уродстве, которое мерещились ему в их бедняцких поселениях, но в конечном итоге ему не пришлось пожалеть о своём поступке.

Когда он появился в крестьянском доме — вероятно, самом лучшем в деревне, но всё же выстроенном из простого дерева и незамысловато обставленном — хозяйка выбежала навстречу, упала перед ним на колени.

Люди, толпившиеся у задней стены комнаты — вероятно, её мужья и дети — стояли, низко опустив головы.

Пусть под его одеждой и скрывалось уродливое тело, но они видели только парадное облачение из ярко-красного шёлка, расшитого экзотическими птицами, и для них Хайнэ представлялся почти божеством — всего лишь рангом ниже членов императорской семьи.

А то, что Хатори при этом нёс его на руках… ну, так стопы божества и не должны касаться земли, не так ли?

Странно только, что такие же люди когда-то чуть не разорвали его в клочья на площади Нижнего Города.

Великая честь для нашего дома — твердила мать семейства, прилежно отбивая поклоны — ваше появление принесёт нам счастье на весь будущий год. Вы, без сомнения, так же красивы, как Онхонто, будущий муж нашей прекрасной, светлосияющей…

От последнего замечания у Хайнэ заледенела кровь.

…Есть ли что-нибудь, чего бы хотелось господину, что-нибудь, что мы могли бы для него сделать?

— Дайте мне бумагу и тушь, — попросил Хайнэ.

Он остался в крестьянском доме до вечера — частично ради Хатори, частично ради вожделеющих взглядов старшей дочери, той самой, которая подарила ему в поле цветок.

«Она ничего от меня не получит, но решит, что это потому, что я счёл её недостаточно привлекательной. Она будет мучиться, желая меня. Может быть, она не забудет меня до конца жизни», — думал Хайнэ, и разрывался между болезненным удовлетворением и опустошающей тоской, вызванными этими мыслями.

Хайнэ-на-бумаге, здоровый, остроумный и изысканный, тоже разрывался, но по другому поводу: то ли всё-таки подарить красавице ночь любви, которую она желает, то ли отказать, храня верность своей единственной и ненаглядной возлюбленной, ждущей его где-то в столице.

— Опять пишешь свои рассказы? — мимоходом поинтересовался Хатори, давно знавший о том, чем занимался Хайнэ, однако не демонстрировавший желания узнать подробности.

Однажды Хайнэ строго-настрого запретил ему приближаться к его бумагам, и Хатори послушался.

Теперь Хайнэ уже не знал, то ли радоваться этому, то ли, наоборот, жалеть.

Они сидели на широкой открытой веранде, чуть приподнятой над землёй, и лёгкий ветер доносил из сада шелест травы, стрекот цикад и голоса людей — широкие ворота были отворены настежь, специально, чтобы благородный господин мог полюбоваться огненной потехой на центральной улице.

Среди извилистых ветвей то тут, то там мерцали таинственные зеленоватые огни — фонари в деревенском саду заменяли многочисленные светлячки, вьющиеся над деревьями.

Примерно через четверть часа снаружи совсем стемнело, и голоса неожиданно стихли.

Старшая девушка, всё это время безмолвно сидевшая в углу комнаты, поднялась на ноги и плавно приблизилась к гостям.

— Мы все хотим разделить в эту ночь счастье светлейшей госпожи, — произнесла она тихим, чарующим голосом, — её великое счастье в любви. Не хотите ли прогуляться со мной в сад?

И протянула руку.

Хатори.

Хайнэ с детства помнил, что такое удар тяжёлым предметом по голове — однажды во время «обеденных войн» Иннин случайно угодила бронзовой чашей ему по затылку, да так, что у него зазвенело в ушах и потемнело перед глазами.

Сейчас он почувствовал себя примерно так же.

«Так, значит, всё это время она смотрела на него. Не на меня. — Хайнэ отвернулся, побелев как полотно и безуспешно пытаясь скрыть свои чувства. — Наверное, она увидела мои пальцы и поняла… Великая Богиня, какой я глупец».

Кисть в его руке задрожала, и он едва успел сжать её сильнее, чтобы не уронить на бумагу.

Ещё через несколько мгновений, растянувшихся на целую вечность, Хайнэ удалось выбраться из пропасти, в которую его столкнули слова девушки и последовавший за ними жест.

«Это потому, что она считает его слугой, — как будто пролепетал кто-то маленький внутри него. — Мне бы она не решилась предложить…»

Хайнэ заставил себя снова повернуться к Хатори — раздавленный, оглушённый, но всё-таки живой.

И увидел, что тот отрицательно качает головой.

— Но почему, господин? — спросила девушка. — Или ваша любовь принадлежит кому-то другому?

— Любовь асталахан принадлежит тому, кому он служит, — улыбнулся Хатори.

Не самая лучшая отговорка, конечно, но девушка не стала больше настаивать. Она тоже улыбнулась, признавая своё поражение, поклонилась и пошла прочь.

Тёмное небо расцветилось золотисто-оранжевыми вспышками.

— Почему ты с ней не пошёл? — спросил Хайнэ, глядя в пол.

— Мне больше хотелось посмотреть на фейерверк, — просто ответил Хатори, не отрывая взгляда от неба.

Огненное колесо катилось по небу с запада на восток — как будто солнце, нарушая все законы природы, поднялось среди ночи и продолжило свой дневной путь, но с немыслимой скоростью и в неправильном направлении.