Шкипер шхуны был, надеюсь, моим другом. Во всяком случае, он постоянно переходил из одной враждующей крепости в другую, и что бы он там ни сообщал Троллеману, но мне он принес такую новость: Троллеман сказал ему, что не допустит строительства танцевального зала.
- Стройте здание на холме, - сказал Ольсен, смеясь. - Это единственное место, где вам позволят строить. Имейте в виду, я знаю это.
Я тоже знал это. Шхуна простояла у нас двое суток. Затем днем, в четыре часа, отплыла в Нугсуак, из Нугсуака она должна была проследовать в Уманак, потом через несколько дней снова вернуться в Игдлорсуит. На шхуне уехали Троллеманы.
- Ну-ка, Гендрик, Петер, Кнуд, приведите все в порядок на моторке, заправьте баки. Выходим завтра в Уманак.
День был скверный; мы выехали. Через два часа начался сильный ветер, поднялось большое волнение. Мы трусливо повернули назад. Спустя три часа, невзирая на предупреждения всех мудрецов, снова вышли в море и в десять часов вечера были уже в Уманаке. Я отправился прямо к управляющему.
- Да, - сказал управляющий, - я об этом слышал. Я не собирался писать. Нет, директор заявил, что вы не имеете права. Закон, знаете ли, нет двадцати шагов расстояния, - Он весело засмеялся - такая у него была привычка. - Нет, нет, там нельзя.
Он снова засмеялся. Меня взорвало.
- Мне хочется понять все правильно, я здесь чужой и хочу разобраться, как делаются дела в Гренландии, - сказал я. - Вы называете эту развалюшку зданием? Тогда почему вплотную к ней стоят два частных дома? Вы позволили построить частный дом на том месте, где мы сейчас хотим поставить свой, он простоял там несколько лет. Но наше коммунальное сооружение там строить нельзя. Почему? Объясните мне только, почему.
Что же это за закон? Вы беспорядочно застроили самый лучший участок во всем поселке, бессмысленно расползлись по всему этому месту. Кто строил поселок? Чей он в конце концов? Почему жители не могут получить приличный участок для постройки своего дома? Ах! Опасность пожара! Вы меня насмешили. Вы позволяете пьяной компании баловаться в церкви взрывчатыми веществами, жить, готовить, жечь керосин на чердаке, загроможденном разными вещами. Ах, они немцы! Теперь я понял. А остальные, местные жители, они всего лишь гренландцы. Вы только скажите мне: я верно понял?
- Да, да, совершенно верно, - управляющий весело смеялся.
- И вы понимаете, - продолжал я орать (думаю, что он едва ли понимал хоть одно слово из всего этого), - что вся администрация бессмысленно держит сторону этого полусумасшедшего Троллемана? Что вы не только не помогаете общественному начинанию, но и всеми возможными способами тормозите его! Это тоже верно?
- Да, да, это так. - Не в состоянии сдержать свой восторг, он смеялся.
- Тогда где же мы можем построить этот дом?
- Где угодно, мистер Кент, если участок удален на двадцать метров от наших зданий.
- Если я отодвину его ровно на двадцать метров, то там мы можем строить?
- Да, конечно.
Хорошо, мы его там и построим.
Я попросил управляющего дать мне плотника, он сразу же согласился дать его на время.
- И я возьму с вас, - сказал он, - только то, что мы сами должны ему заплатить.
За это спасибо управляющему. Наконец-то хоть один человек нам помог.
X. ЗА ЗАДЕРНУТЫМИ ЗАНАВЕСКАМИ
Мы раньше Троллемана прибыли в Уманак; нам предстояло до его возвращения очень многое сделать. Никто не сомневался, что он попытается нам помешать. На нашей стороне, наконец, был закон; на его же - пока еще власть. Мы отплыли на следующее утро и к вечеру были дома. И тут - мы давно уже о ней не упоминали - нас ждала Саламина, нас, Кентов, и, чего тогда еще никто не знал, нашего плотника.
До приезда моей жены Саламина пользовалась множеством привилегий, присвоила себе неограниченную власть и купалась в лучах престижа, который хорошо поддерживала. Рассматривая ее привязанность ко мне и как следствие ее фантастическую ревность, я все же вынужден находить эту привязанность слишком инстинктивной, чтобы считать ее корыстной. Ее трогали ласковость, щедрость, заботливость, такие человеческие достоинства, которые могли проявляться во мне по отношению к ней. Их проявлением были материальные и светские преимущества, которые я ей давал. Даже среди нас, романтиков, мы не умеем резко отличить любовь купленную от любви подаренной. Любовь завоевывают. Но как?
До 4 мая Саламина пользовалась в доме почти неограниченной властью, составляющей прерогативу женщины-гренландки. Казалось, что можно было бы ожидать проявления неудовольствия перспективой замены ее законной и желанной женой-хозяйкой. Но она не проявила неудовольствия. Саламина была слишком несдержанна в проявлении своих чувств, чтобы скрыть ревность. Она гордилась своим умением вести хозяйство, видела, что я не могу без нее обойтись, и поэтому ни на секунду не сомневалась в том, что и вдвоем мы не обойдемся без нее. В том, что жена моя будет дружественно относиться к ней, Саламина не сомневалась: о моей жене, которую она не знала, она судила по мне. Саламина думала, что будет нашим другом. Кроме того, она надеялась, что Френсис оценит ее неутомимую бдительность, проклятую бдительность.
"Вот, - как бы говорила она, отдавая меня Френсис, - вот берите его. Он причинил мне много беспокойства, но я делала что могла. Теперь посмотрим, что нам удастся сделать вдвоем".
И уж, конечно, она прибегала к Френсис с разными новостями, вроде: "Кинте разговаривает с Амалией на берегу..."
Саламина была женщина добродетельная и с характером. За то, что я давал ей, за то положение, которое я ей создал, она готова была сделать для меня все возможное и невозможное. И она испытывала некоторую горечь, видя, что я недооцениваю этот дар, сделанный от всей души. Май, весна принесли ей свободу.
Саламина, тридцатилетняя вдова с привлекательной внешностью, была не из тех, кто должен всю жизнь сидеть в сторонке. И хотя по своим взглядам она была против второго замужества, ни совесть, ни ум ее не отрицали любви.
Среди профессий, доступных гренландцам по милости датской администрации, одна из наиболее уважаемых - профессия плотника. Это одна из самых почетных, полезных и благородных профессий в мире. Работа формирует человека. Жизнь плотника Енса Ланге началась хорошо: судьба щедро одарила его красивой внешностью, хорошей головой, привлекательностью. Дала ему, смею утверждать, хороший вкус. Он выбрал Сала-мину.
Очевидно, во время отпуска - мы дали Саламине три недели, чтобы она провела их дома и в Уманаке, - Енс покорил ее. Какой она, должно быть, испытывала восторг, когда мы поехали за плотником. А плотник, она знала, был только один. Итак, Саламина стояла на берегу, встречая нас... и Енса. С этого момента до нашего отъезда на родину, дом Маргреты, в котором жила Саламина, стал также домом Енса. Это был единственный гренландский дом с занавесками на окнах. Они их задернули: пусть так и будет.
XI. ТАНЦЕВАЛЬНЫЙ ЗАЛ
Веселая толпа собралась рано утром на следующий день, в воскресенье, вокруг пола танцевального зала. Они принесли с собой все лопаты, какие были, лом, молотки, пилы. Они пришли работать.
Первый день. Мы отмерили двадцать шагов от священной реликвии, добавили еще пять по нашей доброй воле, забили кол. От этого кола, как вершины угла, разметили прямоугольник 21х28 футов, забили колышки, натянули веревки. Теперь, землекопы, за работу! Они с охотой взялись за дело. Одни копали, другие таскали камни, несколько человек сколачивали опалубки для бетона. К вечеру опалубки были поставлены на место.
Второй день. На работу вышло много людей. Одни носили камни и песок, другие перелопачивали бетон, третьи укладывали его. К вечеру опалубки были заполнены.
Третий и четвертый день. Снова много народу. Для большинства из них нет работы. Мы сооружаем каркас, отпиливаем концы столбов, подгоняя их по длине, прибиваем балки, делаем в них гнезда. На эту работу ушло два дня.
