Картинка обрывается колющей болью в груди и пальцами, судорожно вцепившимися в рубашку напротив сердца. Следующее воспоминание рисует уже сцену ухода из легиона и прощания с наставницей. На губах горечь, а в горле стоит ком. Юстиэль даже не в силах посмотреть в глаза той, что дала ему возможность побыть даэвом еще чуть дольше…

Она рассказала всю правду, но принять мысль, что бессмертное существо однажды просто остановится как заводная игрушка, целитель так и не смог. Образ карих глаз постепенно растворился.

Запестрели картинки, мешая крепости, базы Каталамов, балаурские подземелья, изнурительные тренировки на арене, когда посох уже падал из дрожащих рук. Очень ярко нарисовалась камарская таверна, голова шла кругом от попробованной самокрутки. Опасная близость когтей уже не казалась такой пугающей, а момент, когда они коснулись подбородка, вызвал волнительную дрожь вдоль всего позвоночника.

Юстиэль попытался сделать усилие, чтобы вытолкнуть из своей памяти Алетейю, но разум услужливо раскрывался перед ней подобно книге, рисуя все баталии и утехи, коим предавался решивший вкусить жизни с полна целитель.

Алетейя прочла его до конца, словно проживая вместе каждый день, каждый час, каждую минуту. Ощущая все эмоции и чувства вместе с ним.

— Почему ты не сказал мне… раньше? — с болью спросила девушка, когда перед глазами перестали мелькать образы.

Она не покинула сознание целителя, но увела его в закоулок собственного. Это выглядело, словно они находились в голубоватом безмерном пространстве, а под ногами пролегали белые линии, складывающиеся в замысловатую печать. Это был замок на её памяти, всех воспоминаниях до становления даэвом, чувствах и эмоциях. В некоторых местах линии словно были тоньше и сияли совсем тускло.

— Зачем? Нам ведь было хорошо, — отрешенно отозвался Юстиэль. Здесь, в закоулке разума, на нем не было ран и бинтов. Любимая кольчуга не валялась горкой искореженного металла, а удобно устроилась на теле.

— Я не хотел портить все жалостью и бесплодными попытками исправить. — пожав плечами, он опустил взгляд на печать, изучая ее грани, скользя по ним глазами. Сияние манило прикоснуться к нему.

— Почему бесплодными? — нахмурилась девушка, — Я не верю, что нет какого-то способа помочь тебе… Я вытянула тебя с того света сегодня и сделаю это ещё раз, не смотря ни на что. Даже если ты сам будешь против.

Одна из линий дрогнула, становясь тоньше прямо на глазах. Тея закусила губу, вперив в неё взгляд, но ничего не сказала.

— Прошло почти 50 лет, — начал целитель, уже более пристально глядя на грани, особенно на ту, что дрогнула, — я не нашел способа. И я не хочу, чтобы ты…

Юстиэль прервался, ещё одна грань печати истаяла. Целитель неуловимо улыбнулся, ловко кувырнувшись в невесомости безмерного пространства, и скользнул к печати, вытянув руку. «Только прикоснуться… я итак овощ в бинтах на постели, хуже не будет», — скользнула шальная мысль.

— Чтобы я что? — ждала продолжения Тея. Девушка с опаской наблюдала за действиями целителя, но пока не останавливая его. Здесь ещё не бывал никто посторонний и девушка даже не представляла себе последствий.

— Тратила время и силы на невыполнимые задачи, — ответил Юстиэль, даже не посмотрев в сторону собеседницы. Сияние печати всецело заворожило его. Кончики пальцев прошлись по одной тусклой линии, погладили вторую, более яркую. Ему казалось, что они источают тепло.

— Но спасибо тебе, что не дала мне умереть как пригоревшей котлете, — мягко продолжил целитель. Когда боль и страх отступили, к нему вернулось и любопытство, и намеки на чувство юмора. Паря в неизвестном, но безопасном, как показалось, пространстве, он аккуратно скользил руками по сияющим граням, словно намереваясь повторить весь узор целиком.

Алетейя вздрогнула, когда пальцы жреца коснулись линий. Словно он прикоснулся к её душе.

— Что ты делаешь? — резко осипшим голосом, спросила целительница. Печать заволновалась, пошла рябью. Линии на мгновение угасли, а потом вспыхнули ослепительно ярко, затапливая всё вокруг серебристым светом.

— Юс! — вскрик утонул в этом серебре, поглотившем не только визуальные образы, но и звуки.

А потом картинка резко сменилась.

Знакомый храм, только сквозь окна льется солнечный свет, выдавая день.

— Вас всего 12… — мелодичный голос наставницы взлетает под потолок, — Это редкий дар и вам очень повезло…

Тее шестнадцать и она не чувствует ничего, кроме усталости.

— Поздравляю, теперь вы достигли высшей ступени посвящения.

Ей 22 и в душе зарождается робкая радость.

— С древнеэлийского твое имя означает «истина«… — светловолосый легат её первого легиона улыбается. Она даже улыбается ему в ответ.

«Нет…не смотри!», — пробивается сквозь картинки голос Теи, — «не надо.. »

Бесчисленное количество смертей, возрождений, жизней и судеб. Знания, навеки похороненного в закоулках памяти.

Дыхание в миг перехватило. Образы стремительно проникали в разум, вставая перед взглядом и сменяя один другим. Юстиэль схватил ртом воздух и замер, широко распахнув глаза. Будучи рядовым лекарем, а не целителем душ, он был не готов к подобному потоку информации, да и не собирался так бесцеремонно вторгаться в память Алетейи, но… это оказалось настолько увлекательным и волнительным, что он проигнорировал и ее протест, и росшую в голове боль. Эмоции передавались наблюдателю словно по невидимой нити, связавшей его с девушкой, теперь жрец смог почувствовать все, как ранее это ощущала сама целительница.

Калейдоскоп картинок внезапно замер. Перед глазами встала одна — домик на пригорке и залитый солнцем сад.

— Не надо… — бесконечная, глухая тоска заставила краски померкнуть.

А потом всё снова сменилось, теперь уже Юстиэль увидел самого себя её глазами. И все её чувства были перед ним, как на ладони. Напускная холодность, отчаяние, боль от разрыва… два месяца безумной работы, лишь бы забыться и щемящее ощущение потери внутри.

Страх от того, что она может лишиться его навсегда.

«Только живи…»

Алетейя не знала названия по прежнему живущего в душе чувства. Но сам целитель — мог знать.

Снова затопивший всё свет вернул их на место. Печать поблескивала на полу едва заметно.

Тея молчала, не решаясь поднять взгляд на Юстиэля.

— П-прости, — только и выдохнул растерявшийся жрец. Все вставало на свои места. Плеть и пылкие признания. Жажда обладать? Нет. Губы тронула неуверенная улыбка. Впервые за долгие месяцы вечных издевательских извинений целитель взаправду почувствовал себя виноватым.

Виноватым за то, что не разглядел истинного чувства, спутав его с похотью всех встреченных на жизненном пути даэвов, когда пытался экономить свое тающее время, зачастую даже не запоминая лиц, лишь с головой ныряя в водоворот ощущений.

— Ты меня прости, я… Я не смогла тебе объяснить. Не смогла передать словами, а вторгаться в твое сознание без разрешения я не имею права, если это не угроза жизни… — девушка ещё ниже опустила голову, — и я не виню тебя…я всё понимаю.

Она наконец вскинула взгляд, такой же пронзительно-кобальтовый, как всё вокруг. Только сейчас стало ясно, что пространство полностью отражает этот цвет.

Юстиэль отстранился от печати и одним неуловимым скольжением очутился рядом с девушкой.

«Самое безумное признание в любви», — подумал разум жреца, когда тело без его позволения протянуло руки, мягко обнимая синеглазую целительницу.

— Я люблю тебя… — повторила Тея, словно не веря в реальность сказанного ею.

Печать на полу заискрила, вверх взвился белесый дымок, но целительнице было все равно. Она закрыла глаза, потянувшись за поцелуем…

Разум прошило острой болью, которая бесцеремонно выдернула из закутка сознания в реальность. Боль нарастала, ломая виски, и на неё наслоились крики.

Тея с трудом разлепила глаза, понимая, что лежит на койке рядом с Юстиэлем, судорожно сжимая его руку.

— Ты видишь меня?! — наставница встряхнула её за плечи, заставляя смотреть на себя.