Заглянув в окно вагона, мы увидели, что Ванечка уже расположился на своей полке, сразу принявшись за яйца и булку, а как раз против него сидит девушка с кругленьким личиком, похожим на спелое яблоко, с круглыми, как у теленочка, глазами и такая миловидная, что красавчик Витя даже вскрикнул:

— Ах, черт! Ну и повезло же нашему Ванечке! Да разве он сумеет воспользоваться таким соседством? Вот мне бы туда, а не Ванечке!

Глупый Ванечка действительно не обращал на соседку никакого внимания и, улыбнувшись друзьям, стал намазывать масло на булку.

— Ах, какие у вас интересные товарищи! — сказала девушка, когда поезд тронулся. — Такие товарищи!.. Такие товарищи!..

— Хе! — сказал глупый Ванечка, и это могло означать что угодно.

— Ах, какая у вас чудесная тюбетеечка! — сказала девушка. — Такая красивая, такая пестрая, такая круглая тюбетеечка!

— Хе! — сказал глупый Ванечка и поглядел на девушку с любопытством.

— Какая это станция? — спросила девушка, когда поезд стал замедлять ход.

— Поповка! — сказал глупый Ванечка.

А когда поезд остановился, девушка выглянула в окно и воскликнула:

— Действительно Поповка! Ах, какой вы сообразительный!

— Как вы сказали? — спросил Ванечка. — Я?.. Сообразительный?..

— Как вы догадались, — удивилась девушка, — что сейчас будет именно Поповка?

— Я не догадался, — сказал Ванечка, — я посмотрел в железнодорожный справочник.

— Ах, как это умно, — сказала девушка, — что вы захватили с собой железнодорожный справочник!

— Как? — спросил Ванечка. — Вы сказали, что это умно?

— Это не только умно, но и предусмотрительно, — ответила девушка, пудря носик. — Может, выйдем, пройдемся по платформе?

— Почему ж не пройтись, — сказал Ванечка, — хотя я и не очень понимаю, зачем ходить, если можно сидеть. Между прочим, лично я скоро лягу, потому что я также не понимаю: зачем сидеть, если можно лежать.

И девушка, услышав это, смеялась так, что просыпала пудру. И, смеясь, она говорила:

— Ой, да вы уморите меня своим остроумием! Я просто в жизни не встречала такого остроумного и находчивого молодого человека!

— Остроумного?.. — сказал Ванечка. — Находчивого?.. Вы удивительная девушка, — сказал он, — я готов гулять с вами по платформе хоть до конца жизни!

Не доезжая станции Березовка, он починил застежку-молнию на сумочке своей соседки. Не доезжая станции Васильевка, он прочитал четвертый том собрания сочинений Чарльза Дарвина, купленный на станции Антоновка. А не доезжая станции Сосновка, он уже рассуждал с соседями по вагону о происхождении видов, и все удивлялись тонкости его умозаключений.

Через полтора месяца он вошел в нашу комнату в кепке, в начищенных ботинках, с книгами под мышкой и под руку вел молодую жену.

Раньше чем мы успели что-нибудь сказать, он уже объявил, что пришел за своими вещами, что перевелся на другую работу, что получил комнату в новом доме, что спешит на лекцию о браке и семье.

— Вернулся! — закричал умный Миша и бросился к нему. — Наконец-то вернулся наш милый, наш глупый Ванечка!

Но Ванечка, услышав это, положил книги на тумбочку, отпустил руку жены и, приблизившись к умному Мише, сказал так:

— Ну вот, теперь мы разберемся, кто тут умный, а кто глупый!

Разбирались они недолго.

И с тех пор никто не называл нашего Ванечку глупым Ванечкой.

Обыкновенный осел

Умный Миша любил животных. И животные любили его. Его любили собаки и кошки, коровы и лошади, козы и свиньи. Свиньи любили его особенно. Стоило им издали заметить его глубокомысленную походку и многозначительные очки, как они бежали навстречу, восторженно хрюкая.

Но умный Миша отдавал предпочтение ослу.

Осел служил в доме отдыха.

Он возил воду.

Он был серый, ушастый и симпатичный.

Он так привязался к умному Мише, что повсюду брел за ним, шевеля ушами. Когда Миша отправлялся купаться, осел стоял на берегу и преданными глазами глядел на море. Когда Миша лежал на траве, читая книгу, осел заглядывал в книгу через его плечо. Когда Миша смотрел кино или слушал лекцию, осел стоял под окнами красного уголка и жалобно ревел, чтобы и его пустили в кино или на лекцию. А когда над морем всходила луна и на какой-нибудь романтической скамейке, укрытой от посторонних глаз пышными тропическими растениями, Миша объяснял девушке, чем отличается любовь от дружбы, — вдруг раздвигалась листва и сквозь ветви деревьев просовывалась любопытная и доброжелательная ослиная морда.

Миша ценил преданность осла и на его любовь отвечал любовью.

Что-то влекло их друг к другу.

Их дружба была омрачена только одним обстоятельством: осла все считали ослом.

Ослом считал его завхоз. Ослом считали его нянечки. Ослом считали его отдыхающие.

Они говорили:

— Ведь это только подумать: кто бы другой, кроме умного Миши, мог заслужить такую ослиную привязанность?

А культработник, приглашая умного Мишу на лекцию с танцами, просил:

— Только уж, пожалуйста, приходи без своего осла, потому что он, хотя и очень симпатичный осел, но всё-таки — осел!

И умный Миша догадывался, что, считая осла ослом, окружающие бросают на его дружбу с ослом какую-то тень, придают ей какое-то обидное значение. И это очень его огорчало.

Однажды даже он сказал культработнику:

— Я совершенно не понимаю, зачем надо обязательно подчеркивать, что осел это осел?

— А разве он не осел? — спросил культработник.

— Нет, я не оспариваю, что он осел, — ответил умный Миша. — Я не дурак, чтобы это оспаривать. Но ведь надо понимать, что осел ослу рознь и не всякий осел в действительности осел.

Но, несмотря на это объяснение, все продолжали считать осла ослом, а умный Миша по-прежнему обижался и от всей души желал, чтобы его любимого осла, в отличие от всех других ослов, не считали ослом.

Однажды, гуляя с ослом, он сказал ему так:

— Вот что, дружище осел! Я отлично понимаю, как должно тебя обижать то, что все считают тебя ослом. Я много думал об этом и пришел к выводу, что действительно пора тебе перестать быть ослом. И это вполне возможно осуществить, потому что человек, как известно, довольно успешно преображает природу, тем более человек образованный и неглупый. И я преображу тебя, дружище осел! Вопрос только в том, в кого тебя преобразить?.. Исходя из интересов дома отдыха, разумнее всего было бы преобразить тебя в автомобиль, но для этого нужен мотор, а достать мотор я не берусь. Можно было бы преобразить тебя в вола, но для вола у тебя маловат рост. Логичнее всего было бы преобразить тебя в лошадь, но лошадь должна ржать, а этого я, к сожалению, и сам не умею. Придется преобразить тебя в человека.

Если бы осел не был ослом, он ответил бы умному Мише так:

— Нет, дружище! Я никогда не слышал, чтобы осел стал человеком. Оставь, брат, это дело. Пусть уж лучше я по-прежнему буду ослом.

Но так как он был ослом, и к тому же весьма доверчивым ослом, он не сказал этого.

Во время мертвого часа, когда все в доме спали, Миша увел осла в кусты и там надел на него светлосерые брюки в полоску, рубашку кремового цвета и галстук, пестрый, как цветная открытка.

Очки придали ослиной морде вид глубокомысленный и интеллигентный. Ослиные уши были спрятаны под фетровую шляпу.

Когда кончился мертвый час, умный Миша вывел преображенного осла на улицу и сказал ему:

— Ну, дружище, теперь изволь держаться как человек, потому что только самый опытный зоолог сможет распознать в тебе осла… — И он щелкнул крышкой портсигара: — Не хочешь ли закурить?

Но первый же отдыхающий, который вышел в полосатой пижаме купить мороженого, увидев их, взмахнул руками и закричал:

— Ой, держите меня! Ой, умру! Поглядите, как вырядился этот осел!

Отдыхающие выбежали из домов отдыха и санаториев. Сестры и нянечки в белых халатах высунулись из окон. Чистильщики сапог вскочили со своих табуреток. Мальчишки, бежавшие к морю в одних трусах, присели на корточки и схватились за свои поджарые, голые и черные животы. И все хохотали, подталкивая друг друга локтями и кричали.