— Ладно, идемте в дом, — позволила Инга, повернулась спиной и пошла…

Толко сейчас Ветров заметил здесь тропку и высокий забор, поставленный частоколом из толстых бревен. Ясно, что эта худая женщина строила такую крепость не сама: тут понадобилась бы хорошая бригада.

— На отшибе живу, звери рыщут, — словно оправдываясь, проронила Инга, отперев тяжелую калитку длинным ключом. Замок у нее стоит такой, какие раньше «новые русские» ставили в стальные двери своих коттеджей. Да, хорошо укрепилась, танк не пройдет.

Едва участковый, глупо озираясь, сделал шаг за калитку — с громовым лаем кинулся к нему здоровенный косматый кавказец, разинув клыкастую пасть.

— Стой! — негромко сказала Инга, выставив вперед раскрытую ладонь, и псина замерла за секунду до того, как перекусила бы Ветрова напополам. — Место, Джульбарс!

Псина, скуля, завиляла кудлатым хвостом и, повинуясь хозяйке, потрусила вглубь двора, где оказалась ее крепкая будка. Какая, однако, дрессированная — даже служебно-розыскные собаки не всегда такими бывают!

— На цепи надо держать, — пропыхтел Ветров, пережив страх смерти. — Видите, кидается на людей? Штраф могу выписать!

— А если волк? — парировала Инга, даже не взглянув в сторону потного от страха участкового. — Как он задавит его, если на цепи будет сидеть? У меня нет никого, кроме сына, и не бывает гостей!

Двор Инги казался идеальным: ровные дорожки, ухоженные грядки с какими-то побегами, колодец под крышей, постройки поодаль от хаты. Да и хата неплохая: пониже, конечно, чем у жуткого деда, но тоже сделана на славу. Ставни раскрашены — сложные узоры: птицы, звери и лучистые солнца переплетаются крыльями, лапами, лучами…

— Ну, чего вы стоите? — надменный голос Инги вывел Ветрова из ступора. — Идемте в дом!

— Тапки наденьте! — приказала странная хозяйка, прежде чем повела участкового в кухню. — Я не люблю грязь!

— Ладно, — кивнул Ветров, стаскивая обляпанные ботинки и влезая в разбитые, разношенные серые тапки. Огромные, даже ему, с его сорок пятым, велики.

Да, у Инги очень чисто: половые доски светлые, нигде ни пятнышка. Даже печь — здоровенная русская печь — белая, будто только побелена. И всюду вышитые полотенца висят, да нарисованы эти узоры: звери, птицы, солнца. Странно в глуши такое жилье отыскать, тем более, Инга одна здесь, без мужа… В селе куда худшие хаты, хоть и с мужиками — у той же Никишиной — хлам, грязь, да копотью и куревом всюду воняет.

В кухне жар стоял — недавно печь истопили. Вон и котелок на припечке, завернутый в узорное полотенце. На лавке, за накрытым столом, сидел упитанный сорванец лет семи, и за обе щеки уписывал галушки, смачно макая их в пиалу домашней сметаны.

— Николенька, поздоровайся, — мягко попросила Инга. Очевидно, это и есть ее сын, но как непохож: мать замученная жизнью, а Николенька холеный такой.

— Привет! — не очень-то и вежливо буркнул мальчишка и продолжил есть.

Где же, все-таки, Ветров, видал эту Ингу? Он присмотрелся еще раз, как она берет котелок, подкладывает сынку еще галушек, стаскивает полотенце и ловко отправляет сей глиняный предмет ухватом в печь.

Да, точно же! Ветрова, будто бы этим ухватом хватили по башке. Он еще практику проходил на третьем курсе, когда газеты подняли бучу: жена бизнесмена Анисимова бесследно исчезла. Дело вел как раз Крольчихин — матерый следак, у которого он, Ветров, в практикантах бегал. Однако, так и не раскрыл, жену не нашел, и дело повисло в «глухарях». Все думали, что навсегда.

— Инга… Анисимова? — уточнил Ветров, вспомнив ее фото, которые по всем каналам крутили тогда, да постоянно перебирал Крольчихин.

— Цыплакова! — холодно поправила Инга, сцепив в замок тонкие бледные пальцы. — Сколько вы хотите?

— За… Что? — опешил Ветров, неловко шаркая огромными тапками.

— За то, чтобы вы отцепились от меня и моего сына! — злобно процедила Инга, специально сделав акцент на слове «моего».

— Послушайте… — начал, было, Ветров, однако Инга свирепо перебила:

— Да, я сбежала от этого тирана! Да, это не его ребёнок! Но, это не ваше дело! Сколько вы хотите?

— Послушайте, гражданка! — Ветров ее перекричал, и она заглохла, наконец. — Я к вам совсем по другому делу! Меня ваши мужья и дети не интересуют!

— Да? — округлила глаза Инга, а потом рванула к своей печи, закопошилась, залязгала ухватом. — Галушки будете? — она полную тарелку навалила и поставила на стол со слащавой улыбкой взяточника.

Ветров с утра ни крошки не видал, и в пустом желудке гавкали собаки. Однако он взял себя в ежовые рукавицы и вежливо отказался от еды.

— Мне некогда, — выдавил он, проглотив голодную слюну, ведь аромат на кухне Инги стоял просто колдовской. — Вы, наверное, слышали, что в селе пропали люди? Я должен у вас спросить, когда вы в последний раз видели Яшкина?

— Кого? — Инга выглядела удивленной.

— Мирона Яшкина, плотника, — уточнил Ветров, опасаясь сесть на лавку, а то потеряет разум и все галушки сожрет. — Говорят, он мог ходить к вам…

— Да что вы слушаете этих гадюк? — взвилась Инга, сжав кулаки на черенке ухвата. — Это же сплетни все! Мы живем с Николенькой тихо-мирно, никому не мешаем, никто к нам не ходит!

В голове Ветрова уже зародилась безумная догадка: Яшкин пошел, таки, к Инге, его загрыз ее Джульбарс, а Инга избавилась от тела. В лесу это нетрудно сделать.

«А кто тогда эти хоромы построил, черт?» — злобно подумал про себя Ветров, но промолчал: доказать невозможно, что Яшкин, или Максаков, или еще кто из пропавших. За этой Ингой надо следить, сходить к Авдоткину — он ей ближайший сосед. Да и про Аггеича этого потолковать — Авдоткин разумный должен быть, не станет байки травить про колдовство.

— Николай, в школу ходишь? — поинтересовался Ветров у мальчишки напоследок. — Читать-писать умеешь?

— Маленький он еще, семи нет! — Инга сейчас же вступилась — пикнуть сыну не позволила. Обняла его за голову, стала наглаживать. — А грамоте я и сама научить могу!

— У педиатра-то состоите на учете? — проворчал Ветров, подозревая, что Инга — какая-то темная сектантка, и сына задержит на уровне маугли из-за своих идефиксов.

— Далеко до педиатра, — вздохнула Инга, отпустила сына и пинялась делать вид, что вытирает припечек. — Аггеич у нас и за педиатра, и за терапевта, и за скорую, и за ветеринара заодно: травами и настоями всегда выручит.

— Послушайте, Инга! — серьезно сказал Ветров. — Если вы не поставите ребенка на учет в поликлинике и не определите в школу — я вынужден буду сообщить в органы опеки. Это не потому, что я желаю вам зла, а потому что это — моя работа.

— Ладно, хорошо, — проскрежетала Инга сквозь зубы — ясно, что для того, чтобы Ветров отцепился. Обязательно надо будет связаться с опекой — не хватало еще на участке чекнутых фанатиков и малолетних дикарей.

— Вы смотрите: без справки от педиатра в школу не возьмут, — напутствовал Ветров на прощание.

— Тапки снимите! — со злостью приказала ему Инга и пошла вперед, наверное, чтобы собачину свою запереть.

***

Полуденный зной уже начинал докучать, когда Ветров выбрался к пасеке. Зря он у Инги ничего не съел, а главное — воды не попросил. Желудок уже к горлу подъехал. К пересохшему горлу. Недалеко от пасеки сторожка Авдоткина — надо заглянуть: воды попросить и одежду нормальную. К тому же, завтра лес прочесывать, а соваться в глушь без лесничего — самоубийство.

Пчелы летали над ульями, как темные тучи — время у них такое, сбрасывают собранный нектар и улетают за новым. Ветров побоялся идти напрямик, а пошел в обход, огибая опасные ульи. У него нет ни дымаря, ни сетки на лицо — еще облепят. Из головы участкового не шел Аггеич — что за дед такой, с котячьим глазом? В селе на него не нарадуются, а он — перепугался… А может, и никакой у него не котячий глаз, а болячка такая? Глаукома там, или еще что-то? Или вообще — линза — маскируется, как шарлатаны из девяностых? Надо будет обязательно заглянуть к этому «народному целителю» и поговорить «с пристрастием», мало ли, кого он уже залечил?