— Данкешен, — и добавил с этакой понимающей улыбкой: — Герр гауптман...

Сволочной старик изобразил чуточку смущенную улыбку, словно гимназистка, которой гусарский поручик впервые в ее жизни сделал взрослый комплимент, произнес парочку длинных фраз. Беатрис перевела:

— Господин доктор очень рад, что еще остались молодые люди, причем даже не из Германии, которые разбираются в иных тонкостях. И ждет вас через три дня. Желает всего наилучшего.

Мазур светски раскланялся и вышел, галантно пропустив вперед Беатрис. «Социолог» сидел, по-американски закинув ноги на столик, лениво листая «Плейбой». Что вовсе еще не означало, что он не ознакомился с паспортом Мазура — времени у него хватало.

— Ну, вот и отлично, — сказал он не без облегчения, проворно вставая. — Надоело тут торчать... Что же, старикан вас привел в божеский вид. Но у вас кровь не только на рубашке, но и на куртке... Вы где остановились?

— В отеле «Перлас», — сказал Мазур.

— Отлично. Отдадите горничной, попросите смыть, но непременно холодной водой.

— Уж это я знаю, — сказал Мазур. — Кое-чего нахватался, странствуя по свету... Черт!

— Что такое?

— Как же я с ним буду объясняться через три дня?

Беатрис ответила, не задумываясь:

— Это не проблема. Я с вами съезжу. Пойдемте, отвезем вас в отель... Уж если быть добрыми самаритянами, то до конца.

— Черт, не знаю, как вас и благодарить... — сказал Мазур.

— Пустяки, — усмехнулся Деймонд. — Западные люди должны помогать друг другу, особенно в такой дикой дыре...

— Питер! — воскликнула Беатрис. — Что за лексикон? Ты, между прочим, говоришь о моей исторической родине!

Питер изобразил легкое смущение:

— Ох, прости, Беа, я как-то не подумал...

Однако нетрудно было узреть, что ее возмущение — чисто напускное. И можно с уверенностью сказать: в противоположность тому, что она трещала тогда репортерам, чихать ей в глубине души на историческую родину с присвистом... Как сама говорила — американка по рождению и воспитанию. Службу справляет, и не более того...

Уже в машине она с неподдельным любопытством спросила:

— А почему вы назвали старика гауптманом, а не гауптштурмфюрером, если уж, сразу видно, разбираетесь кое в каких тонкостях? Он же из СС.

Мазур кратенько ей объяснил, в чем тут хитрушка.

— Эрудированный вы человек, Джон... — произнесла она без всякой насмешки.

— При моей профессии узнаешь массу интересного, — сказал Мазур. — Приходилось общаться с такими вот милыми старичками, они объяснили тонкости. Вот что... — сказал он с видом человека, застигнутого внезапным озарением. — Вы мне чертовски помогли, а мне и нечем вас отблагодарить, не совать же вам вульгарно пару купюр... Может быть, подниметесь ко мне в номер ненадолго? У меня есть отличный виски, Шотландия, восемнадцати лет выдержки...

Прав был Лаврик в очередной раз — касательно распределения ролей в этом американском тандеме. Беатрис промолчала, словно раздумывая — а на деле, конечно же, ожидая указаний старшого. А тот, не особенно и задумываясь, сказал:

— Неплохая идея. Шотландия восемнадцатилетней выдержки — это чертовски соблазнительно. Как ты, Беа?

— Пожалуй, — кивнула она.

Интересно складывается, подумал Мазур. К врачу она меня и через три дня свозит, виски похлебать согласились... Неужели клюнуло?

Когда они оказались в номере, Мазур первым делом вызвал звонком куколку-горничную (относительно которой почти сразу же сложилось стойкое убеждение, что стервочка всегда готова подработать и в ночную смену). Поручил ей отстирать кровь с куртки и рубашки и непременно холодной водой. Когда она в деланном испуге округлила красивые глазки и поинтересовалась, что стряслось, ухмыльнулся:

— Пустяки, крошка. Маленькая стычка с коммунистами. Издержки репортерского труда...

Потом заказал закуску, разумеется, по-западному скромную: орешки да мини-бутербродики, ну и, конечно, содовую и лед. Уж тут-то он ни за что не вышел бы из образа: немало помотавшись по свету, прекрасно знал, что именно с такой скромной закусочкой и цедят виски респектабельные западные люди. Откуда бы австралийцу, впервые попавшему в Советский Союз, знать о традициях русского хлебосольства?

А впрочем, политик с социологом виски пили пусть и не одним махом, как поступили бы русские, но и не западными воробьиными глоточками. Ни содовой, ни льдом особенно не утруждались — так, в меру приличий. Сразу чувствовалось, что оба здесь давненько и успели освоиться с местными застольями: здешний народец обладает натурой сложной — в Европу, в «семью цивилизованных народов» рвется, будто ополоумевший бульдозер, но что до пития, испокон веков хлобыщет совершенно на русский манер. Что никак не спишешь на развращающее влияние «советской оккупации» — сколько было той «оккупации»... Мазуру приходилось как-то читать небольшую книжку одного из местных хронистов шестнадцатого века — так вот, он тяжко сокрушался, что его земляки регулярно, чуть ли не ведрами хлещут все, что горит, а примером трезвости и воздержания с некоторой завистью приводил, хоть кто-то может и не поверить, как раз русских.

Болтали о пустяках — но потом Мазур с помощью не особенно и сложных маневров перевел их внимание на довольно толстый альбом, лежавший тут же, на столе: «его» снимки, сделанные главным образом в Африке и Южной Америке. Сам он альбом этот прилежно проштудировал и пришел к выводу, что тот, чью личину он перенял, не раз должен был рисковать своей шкурой: Мазур бывал в схожих местах (вполне возможно, и в паре-тройке тех же стран) и знал, как легко там проститься с головой, даже будучи увешанным стволами, — а ведь у этого парня, чертовски на него похожего, из оружия имелся только фотоаппарат, не носят фрилансеры оружия...

Своей цели он достиг: вежливо спросив разрешения, политик с социологом принялись вдумчиво листать альбом. В один прекрасный момент Беатрис вскинулась с отвращением (сдается, все же наигранным), сделала гримаску:

— Ужас какой...

— А что там конкретно? — спросил Мазур. — Там хватает ужасов.

Она показала страницу. В общем, ничего особенного, для Африки, иных ее уголков дело, можно сказать, житейское... На обочине лесной тропинки аккуратно выложены рядком семь отрубленных негритянских голов, а еще два негра, живехонькие, стоят в напыщенных позах победителей — в камуфляже без знаков различия, со здоровенными ножами наподобие мачете. Где именно дело происходит, в точности не определить. Можно назвать в качестве кандидатов с полудюжины стран. Одно можно сказать с уверенностью: судя по растительности, место расположено не на экваторе, то ли чуть южнее, то ли чуть севернее, а такие ножи в качестве принадлежности национального костюма опять-таки не в одной стране используются. Что до сюжета — Мазур видывал в Африке сцены и почище.

Он пожал плечами:

— Что вы хотите, Беатрис... Именно так и выглядит африканская политическая жизнь. Сплошь и рядом. Ага, вот именно. Там была не уголовщина, а как раз большая политика — с благородными лозунгами, высокими целями и тому подобным. Ну, а практика так и выглядела. Двое с ножиками — победившая на выборах партия, а эти семеро — оппозиция. А может, наоборот, я уже и не помню, давно дело было...

— Ужас какой... — повторила она с тем же явно наигранным отвращением. — Рисковая у вас профессия, Джонни. Так и самому без головы остаться недолго...

— Пока везло, — сказал Мазур. — Это еще не проблема. Настоящая проблема возникает, когда у себя в Австралии начинаешь выбрасывать старые бумеранги...

Она рассмеялась — вполне искренне. Мазур за годы не раз отпускал эту шуточку в разных уголках земного шара, когда оказывался там под видом австралийца, — и всякий раз срабатывало.

Через несколько минут Беатрис снова картинно поморщилась, словно английская леди, узревшая пьяного конюха, щеголявшего не только без штанов, но и без исподнего: