Малина, не зная устали, проплясала с тремя наиболее стойкими итальянцами до четырех часов утра. Когда простилась с дорогими гостями, один из них — разумеется, самый молодой и, как выяснилось, упрямый красавчик — увязался за ней: дескать, неудобно даме в такую пору блуждать одной по закоулкам огромного отеля. Отделаться от него не удалось, поехали вместе на восьмой этаж, Малина сердилась, но виду не подавала, только от злости, по своему обыкновению, кусала нижнюю губу. Итальянец декламировал вполголоса какие-то лирические стихи, пожимал ей локоть, заглядывал в глаза, когда остановились у ее комнаты, долго и самозабвенно лобызал руку. Не уходил. Она чуть приоткрыла дверь и ухитрилась проскользнуть в номер. Спокойной ночи! Но закрыть дверь не удалось, Казанова успел сунуть в щель ступню в модном, начищенном до блеска ботинке, зашептал что-то умоляюще, и Малина, уже струхнувшая не на шутку, заметила, какой у него безумный взгляд. Кабина лифта остановилась на восьмом этаже, сейчас из нее выйдут какие-то люди, а тут такая нелепая сцена. И Малина решила действовать: с очаровательной улыбкой высунулась, протянула руку, словно желая погладить поклонника по смуглой щеке, и быстрым движением взлохматила его старательно причесанную и напомаженную шевелюру.
Из лифта высыпала оживленная компания.
Агрессор отступил, чтобы поправить прическу. Она захлопнула у него перед носом дверь, прижалась к ней спиной и весело рассмеялась. Собственно, все, что хорошо кончается, есть благо.
Спустя минуту, нагая и снова беззаботно веселая, она готовилась к омовению. Когда ванна наполнилась, высоко подвязала волосы, смыла макияж и со вздохом облегчения погрузилась в горячую воду. Малина устала, но была довольна. Она так старалась, чтобы все организовать как можно лучше. Просто из кожи вон лезла. Так это было для нее важно. И пожалуй, добилась успеха. Блеснула безупречным знанием итальянского языка. Атмосфера была непринужденной. Стол великолепный. И это было ее заслугой, поскольку даже меню она привезла с собой в нескольких вариантах, которые составила после многочисленных и обстоятельных обсуждений в кругу бывалых людей. Изо всех сил старалась очаровать эту старую перечницу Барыцкого. Как это было для нее важно! Заметил ли он ее рвение? Между тем флирт с Плихоцким возник неожиданно. Теперь, когда об этом вспомнила, настроение чуть-чуть омрачилось.
Плихоцкий напоминал ей кого-то из французских кинозвезд. Не Делона ли? Был мужественнее с виду, возможно, менее бросок, но понравился ей с первого взгляда. Почувствовав это, он немедленно принялся фамильярничать. А потом — в первый же вечер — постучался в ее комнату. Она заколебалась, впускать ли, но Плихоцкий сказал что-то деловым тоном, и она отворила. Он вошел и запер за собой дверь. Малина знала, что это предвещает. Он думает, что со мной так можно. В глазах инженера теплился насмешливый огонек. Она еще боролась с соблазном. Выходит, считает меня потаскушкой? Не хочу, не желаю. Он рассмеялся, и она не докончила фразы, собираясь выразить свой протест. Плихоцкий обнял ее и начал целовать. «Только не ломай комедии, моя милая». Он был ловкий, сильный и так ей нравился. И в тот момент, когда она была уже почти готова воспринять случившееся как перст судьбы, зазвонил телефон. «Не бери трубку», — сказал он, склоняясь над ней. «А если это Барыцкий?» — «Обещал звонить? Не бери», — повторил Плихоцкий, а телефон продолжал трезвонить. Она потянулась за трубкой, услыхала голос Барыцкого, это ее отрезвило, и она выскользнула из объятий Плихоцкого. «Да, конечно, сейчас возьму ручку». Но Барыцкий не любил отдавать распоряжения по телефону: «Я в конференц-зале с гостем, спуститесь сюда через пять минут. Не знаете ли, куда девался Плихоцкий?» «Не знаю», — сказала Малина, показывая инженеру знаками, что его ищет старик. Так закончился этот их эпизод в гостинице.
Позже, по зрелом размышлении, она пришла к выводу, что люди, подобные Плихоцкому, не дорожат легкими победами. А ведь она была заинтересована и в Барыцком, и в Плихоцком. Любой ценой она должна сменить место работы, и именно Барыцкий явится для нее трамплином, поможет ей совершить прыжок в широкий мир. Вот о чем мечтала Малина. Впрочем, для этого у нее были веские основания — диплом экономиста, знание иностранных языков. Лишь бы Барыцкий захотел помочь. Она может работать в одной из внешнеторговых организаций, в представительстве какой-либо польской фирмы. На простор, на простор, на простор! Этого она жаждала. Значит, никаких поблажек Плихоцкому! Роман — да. Но пока — внепостельный.
Прежняя работа ей опротивела, нелегко красивой девушке среди мужчин, не отличавшихся в большинстве своем деликатностью. Она допустила несколько просчетов, любила пофлиртовать. Ее кругозор был шире, чем у многих окружающих мужчин, однако Малина чувствовала, что, попав в первые красотки фирмы, уже не может рассчитывать на серьезное к себе отношение.
Все это было утомительно, сложно и бесперспективно. Сейчас ей не хотелось об этом думать. Она улыбалась, и эта улыбка должна была оберегать ее от неприятных мыслей. Горячая ванна обостряла ощущение усталости. Любопытно, каков же Плихоцкий в роли любовника? По своему обыкновению, Малина постепенно засыпала в ванне. До чего же утомили ее эти четыре дня! Она основательно потрудилась, совещания с утра до вечера. Мужчины так медлительны. Женщины, привычные к покупкам, ударили бы по рукам гораздо быстрее. Но женщины ей антипатичны. Она предпочитает мужское общество.
Малина уснула. Вода в ванной остывала.
В пять затрезвонил телефон. Она проснулась не сразу, телефон звонил несколько минут, упрямо, неотступно. Наконец она выскочила из ванны, дрожа от холода, закуталась в купальную простыню и подняла трубку.
Звонил Качоровский из своего номера, еще в майке-безрукавке, растрепанный, небритый. Во время поездок с Барыцким (тридцать лет ни с кем другим он не ездил) устраивать побудки вменялось ему в обязанность. По этой части у него огромный опыт, и он знает, что труднее всего будить девушек. Тут всякое бывало. Качоровский, великий моралист, предпочитает не возвращаться к воспоминаниям о прежних временах. Впрочем, Барыцкий — хоть они и были друзьями — грешил всегда в одиночку. Но это дела давно минувших дней.
— Побыстрее одевайтесь, через полчаса я снова позвоню, — предупреждает Качоровский. На другом конце провода слышен громкий зевок.
Качоровский звонит еще раз, точно через пятнадцать минут, когда и Плихоцкий, и Парух торопливо заканчивают в своих номерах утренний туалет. Опять приходится долго ждать, прежде чем Малина возьмет трубку.
— Вы уже действительно проснулись?
— Теперь да.
— Позвонить еще раз?
— Нет. Уже не надо.
Качоровский многозначительно кашляет.
— Инженер Барыцкий очень не любит, когда кто-нибудь опаздывает.
Минутная пауза, и звонкий голос девушки, окончательно вырванной из объятий сна:
— Благодарю. Теперь наверняка не опоздаю.
Малина Соллогуб понравилась Качоровскому, хоть поначалу он нашел ее малость лахудристой. Но потом, слушая, как она во время единственной развлекательной поездки разговаривала с директорами и лопотала с итальянцами, мужами, поседевшими в битвах на фронте международной торговли, а говорила, как равная с равными, пересмотрел свое о ней мнение. Проникся симпатией: вот они теперь какие, девчонки-то! Ну и времена! Мне бы такую дочку.
Это сразу же разбудило черные мысли. Тревожные предчувствия. Страх за жену — что же с Анелей? Вчера названивал непрерывно, вплоть до полуночи, но никто не отвечал. Что там творится?
Качоровский кое-как запихал свои вещи в потертую дорожную сумку, сбежал по лестнице с девятого этажа (не любил ездить на лифте), заглянул на кухню. «Шеф, наш завтрак» (в голосе напускная беззаботность). «Термосы и пакет с бутербродами приготовлены? Мне как обычно: яичница, жареная колбаса, кофе с молоком. Эти калории необходимы». Качоровскому предстоит сложный рейс, придется жать на всю железку, чтобы к девяти поспеть домой, то есть в Варшаву, а машина уже изношенная, вести ее тяжеловато, ведь это шестиместный лимузин. В министерстве его называют катафалком. Но Качоровский предпочитает его мерседесу, то ли привык, то ли дело вкуса, однако взгляды своего водителя разделяет и Барыцкий.