И, конечно, не надо говорить, что о. Геннадий иной раз присоединялся к задушевным беседам, ведомым Ивановским и о. Африканом в их заветном ресторанчике. При этом он часто восклицал: «Ну, как я им врезал? А?!» О. Геннадию все обличения сходили с рук в виду его родственной близости к слишком известной персоне. Но, все равно, Самого он никогда публично не трогал. Ну, а уж непублично, как всякий порядочный священник крыл на всю катушку. Даже без особой подготовки словесной и физической. Словесная состоит в том, чтобы сначала похвалить, а затем сказать: «Но, честно говоря… сами понимаете…», и затем некоторая доля правды по данному вопросу. А физическая состоит в хорошем обеде с бутылкой коньяка, за которой неизбежно следует вторая. В обеде, способном примирить самых непримиримых антагонистов и поссорить самых близких друзей. А уж если правду, – то на всю катушку, как говорят в народе.
О. Геннадий был пухлый блондин, немного смахивающий на свежеиспеченный домашний пирог. Он никогда ни о чем особенно не думал, ничему особенно не учился и ничем особенно не занимался. В школе он едва дотянул до восьмого класса, при этом всем абсолютно всем было ясно, что это из-за придирок проклятых атеистически настроенных учителей, которые ущемляли потомственного будущего священника. А что он плохого делал? Да ничего! В те дни, когда он приходил в школу, он садился на последней парте, вынимал и клал на стол томик сочинений преподобного Ефрема Сирина. А больше он ничего не носил в своем дипломате. Учителям почему-то это не нравилось. Они шумели… В оправдание о. Геннадию можно сказать, что он и до сих пор не прочитал этот томик. Он был орудием классовой борьбы. И будущий батюшка был прав в классовой борьбе, потому что в итоге потомственное советское священство одержало победу над безродным советским пролетариатом. Это хорошо продемонстрировала наша перестройка. Затем дядя устроил о. Геннадия в какое-то училище, то ли коневодства, то ли какого еще заводства, где он успешно не появлялся и получил хороший аттестат. Потом будущий пастырь кончил семинарию, не московскую, разумеется, но даже не в московской более пытался иподиаконствовать, чем учиться. Поэтому становится ясно, что о. Геннадию кроме яростных обвинений и обличений заняться было просто нечем. К тому же большую часть материалов ему готовил Ивановский, а когда последний уезжал в какое-нибудь турне, то с ним уезжал и о. Африкан, а служили в храме, сами понимаете, о. Иван и о. Степан. И о. Геннадий от нечего делать занялся самоусовершенствованием и достиг в этом направлении немалых успехов. Он развил в себе удивительную способность: стоило ему заметить какой-то привлекательный предмет, как он через какое-то время неведомым образом исчезал. Причем, по мере его совершенствования предметы становились все больше и ценнее. Немногие знавшие о способностях батюшки уже побаивались, что он дотренируется до отдела. То есть сумеет поглотить весь отдел целиком со всей мебелью, инвентарем и даже сотрудниками. Но до этого, как мы узнаем, так и не дошло, хотя о. Геннадию и было суждено сыграть роковую роль в нашей истории.
Тут хочется сделать небольшую ремарку. Перестройка стала удивительным явлением в нашей жизни. Лентяи и бездарности, фарцовщики и хулиганы, едва закончившие десятилетку, сделали головокружительную карьеру и стали лучшими людьми в нашем далеко не лучшем обществе. Те, кто в предыдущей жизни не имели никакой специальности, а только научились, к примеру, немного играть на трубе или рисовать-малевать, обрели в настоящей и доход, и признание. Кто был способен заниматься коммерцией: принимать бутылки вместо двадцати копеек за десять или перепродавать какие-то шмотки, вообще стали великими коммерсантами. Те же, кто по глупости провели свои лучшие годы в технических вузах, горбатясь над учебниками, мучаясь на экзаменах, вкалывая в стройотрядах, в большинстве своем оказались никем, если не сумели, разумеется, вовремя порвать с проклятым прошлым. Ничего подобного никогда не знала история. Это все нам дала перестройка. Западное варварство оказалось не по силам многим моим одноклассникам. Лучшие так и остались никем, а худшие сделались всем. Мы с супругой изучили статистику по этому вопросу и убедились в истинности русской пословицы: «Трудом праведным не наживешь палат каменных». О. Геннадий хорошая тому иллюстрация. Его дядя, работавший в высших сферах, помог с оформлением этой иллюстрации для современного пособия для лентяев..
Теперь Чижикову предстояло преодолеть сложную систему защиты. Она состояла из гармоничного сочетания новых и древних методов. Если наступить на эту половицу, то провалишься в подвал, то есть на минус пятнадцатый. Если нажмешь ручку двери, не отключив сигнализацию, то раздастся душераздирающая сирена. Если злоумышленнику удастся открыть первую дверь, то на него упадет огромная металлическая палка. И так далее… Секретное помещение скрывалось еще за несколькими дверями со сложными замками, секретами и ловушками. Сюда был запрещен вход абсолютно для всех, кроме о. Владимира, Чижикова и Прокофьевны. Последняя допускалась сюда для уборки. Она в секретных заведениях была незаменимым элементом, так как мало говорила, да еще шепча себе под нос. Да и была настолько стара и так хорошо знала все, что уже произошло на свете и все, что на нем произойдет, что уже давно ничем не интересовалась.
Но настало время удивиться: откуда в столь порядочном учреждении, где никто никогда помыслить не мог о какой-то мысли, вдруг возникло секретное научное учреждение. И почему туда был допущен неблагонадежный Чижиков? Впрочем, виноват, секретного могло быть довольно много: например, многочисленные жалобы на многочисленных священников отдела, которые хранились в специальной комнате-сейфе. Но там не нужен был примитивный Чижиков. Маленький, тщедушный, лысенький в вечно мятых брюках и нечищеных старых ботинках, он не смог бы написать толкового возражения ни на одну жалобу, потому что не умел заморочить голову, положить под сукно и так далее…
Да и, пардон, были в отделе еще маргиналы, которые старались о чем-то мыслить безо всякого на то разрешения. Это были бунтари о. Иван и о. Степан, пожалуй, к ним можно было отнести и Неполучайло, да и некоторых других лиц, о которых говорить пока рано, но надо обязательно за ними понаблюдать. Что же было в тайной комнате? Почему туда был допущен примитивный Чижиков?
А история этого дела была такова. Однажды к Чижикову подошел озабоченный о. Владимир и попросил посмотреть его компьютер, который находился в маленькой скрытой комнате, всегда запираемой на ключ. Кроме компьютера Чижиков увидел странное сооружение. В стол были вкручено множество болтов, и они соединялись нитями разного цвета. Около каждого болта значилась небольшая надпись: о. П, вл. М, протод. И. – и так далее. Над всем возвышался большой болт, к которому была прикреплена бумажка с надписью С.П. Так догадливый Чижиков проник в тайну о. Владимира. Скрывать от него ничего уже не имело смысла. И потом, что такое Чижиков? И что он может? Прикажешь ему молчать, и будет, а то придется ему проститься со своей однокомнатной квартирой – нечем будет платить за коммунальные услуги. И к тому же Чижиков тут же сделал важное предложение.
Что же за странная схема была собрана о. Владимиром? О. Владимир, настоятель многочисленных храмов, руководитель самого важного отдела в патриархии, при всей своей занятости был отмечен одним признаком: страшной ленью. Благодаря ей и удивительному честолюбию, он сумел так устроить дело, что все работало без него, а сам он прибывал в мыслях, лежа где-нибудь на диване. В одном храме думали, что он сейчас в другом, в отделе думали, что он на какой-то конференции, на который был его зам и там думали, что он в заграничной поездке. А сам о. Владимир придавался любимому делу, строил планы о будущем православной церкви, проще сказать, интриговал. Он не помнил, в какой именно день ему придумалось нанести схему на бумагу. Ведь трудно держать в голове десятки лиц, и надо знать за какую ниточку подергать, чтобы это отозвалось совсем в другом месте с нужной силой. Затем он нанес схему, которая скоро весьма усложнилась и потребовала компьютера. Потом решил с бумаги перейти на живой макет. Каждый болт представлял собой определенного человека, и соединялись с ним нитками различного цвета в зависимости от отношений одного к другому. Вот, допустим, надо определить на кого надо воздействовать негативной информацией, чтобы она дошла до определенного лица. Проследим за черной ниткой.
