— Мне лучше…

— Не болит рана?

— Нет… хорошо… прохладно…

— Куда же тебя отнести в Неаполе?.. — помолчав, спросил Марк. — Есть у тебя родные?

Луиджи отрицательно качнул головою.

— А у кого ты рос?..

— На улице…

— Отчего же ты так хотел сюда приехать?

— Бродить хорошо, а умирать надо на родине… — выговорил раненый.

— Ну что ты?.. — возразил Марк. — Ты выздоровеешь!.. — он отвернулся от пристального взгляда приятеля.

Забота обволокла лицо Луиджи.

— Беспокоит тебя что-нибудь? — спросил Марк.

— С осликом я не попрощался… — неожиданно произнес раненый. — Погладить бы его?..

Ночь бледнела; слева на небе показался красный отсвет; через несколько минут он пропал, затем повторилось то же самое.

Луиджи, утомленный разговором, лежал, сомкнув глаза, и не видал ничего; он начал томиться.

— Скоро ли день? — шептал он запекшимися губами, не находя себе места.

Проснувшиеся товарищи молча окружили его.

Солнечный луч скользнул по щеке Луиджи; он ощутил это и быстро сел. Его подхватили руки товарищей.

— Неаполь!.. Везувий!.. Паруса красные!!.. — всхрипывая, восторженно произнес он, указывая рукою в сторону суши; расширившиеся глаза его были устремлены туда же: на безоблачном голубом небе рисовалась величавая островерхая гора, вся обнаженная от растительности; над нею клубами восходил дым, изредка окрашенный пламенем; на противоположной стороне глубокого залива, по крутому скату другой горы, лепились тысячи домов, замков и домишек; двумя желтыми поясами их оберегали крепостные стены; всюду виднелись разноцветные башни и церкви. Навстречу дроммоне из порта выходили в море два корабля с выгнутыми красными парусами; сотни их виднелись в синем, как василек, заливе.

Голова Луиджи опустилась на грудь; он грузно обвис всем телом и на бледном лице его стало застывать светлое выражение.

Его положили на спину; все опустились кругом тела на колени, а Марк громко начал читать отходную молитву.

Похороны состоялись в тот же день. Кладбище было расположено на горе, чуть в стороне от города, и вид от могилы Луиджи был на полмира.

Близ ворот кладбища находился весь увитый зеленью винограда простой кабачок и после похорон товарищи зашли в него помянуть покойника.

— Будь ему земля пухом!.. — сказал Ярослав, подымая свою кружку.

Все чокнулись, выпили и замолчали — слишком было еще свежо все происшедшее.

— Что же мы теперь предпримем?.. — спросил Марк, обращаясь ко всем.

— Мы с ним по домам пойдем!.. — первым отозвался Ян, указывая на Ярослава.

— Да, да!.. — воскликнул тот. — Хочу на родину!!.

— А как вы до нее доберетесь?

— Морем в Константинополь. А оттуда с нашими через Черное море по Днепру на ладьях!..

— А в плен попасть не боитесь?

— Авось проберемся!!. — возразил Ян. — Будет, пошатались по свету! А вы что предпримете?

— Еще не знаю!.. — ответил Марк. — Потом увижу…

Мартин и Адольф молча глядели на Везувий, на зеленые долины, убегавшие в лиловую даль; на юге из моря подымалась неясная громада острова Капри.

Товарищи расплатились и отправились в город. Марк и Мартин шли впереди и говорили о Луиджи.

— Душа наша ушла вместе с ним!.. — сказал Марк.

— Ну, нет!.. — возразил Мартин. — Язычник был покойник!..

— Этот язычник раньше нас с тобою будет в раю!.. — спокойно возразил Марк.

— Это почему?

— Он положил жизнь за други своя!..

Кипучая жизнь Неаполя, к которому сходились все пути тогдашнего мира, быстро втянула в себя вновь приехавших. Узкие улицы его, то круто подымавшиеся в гору, то описывавшие пологие петли, то и дело сменялись лестницами из плитняка; всякий уголок кишел народом, собравшимся со всего света. На прилавках, прямо на улицах, лежали драгоценные восточные ткани, диковинное сарацинское оружие, ковры, тончайшие ювелирные изделия и всякие древности. Всюду слышался греческий язык, гортанные разноплеменные говоры, пестрели белые чалмы и красные колпаки; попадались фигуры евреев, одетых в черные кафтаны с обязательными желтыми кружками на середине спины и на груди.

Среди гама и сутолоки мирового базара то здесь, то там слышалось треньканье струн и пение; казалось, в городе рассыпано столько же певцов, сколько перепелов висело в крохотных клеточках чуть не под каждым окном. Яркие огненные кактусы и самые разнообразные цветы в горшках заполняли все подоконники.

Мартина поразила музыкальность неаполитанцев; он ловил и тщательно запоминал и повторял про себя их легкие, свежие песенки.

Отыскать судно, шедшее прямо в Константинополь, являлось почти невозможным и Ян и Ярослав напрасно тратили время на такие поиски. Но блужданье по порту и городу принесло Яну пользу: он убедился, что Луиджи был совершенно прав, зазывая всех в Неаполь. После пустынного, полумертвого Рима он ослеплял своими богатствами и молодой художник подолгу простаивал у прилавков, рассматривая и изучая изумительные работы древних мастеров.

Подходящий корабль наконец отыскался: он шел в Отранто, откуда уже легко было найти судно, идущее вдоль греческого берега в Константинополь.

Смутно стало на душе Яна, когда время отъезда было наконец установлено. Утром накануне этого дня он тайком от Ярослава поднялся на высокую лесистую гору, на которой французы устроили свое аббатство; в церкви его находилась чудотворная статуя Мадонны. В руках Ян нес небольшой сверток.

Месса в сумрачном соборе монастыря давно кончилась; он был безлюден; Ян отыскал священника и вместе с ним вернулся в храм; с правой стороны от главного алтаря, на пьедестале у стены возвышалась белая статуя Мадонны; склоненную голову ее украшал золотой венец; на левой руке сидел младенец Христос; правую она протягивала к подходившим; лицо ее было полно умиротворяющей ласки.

Еще молодой патер отслужил заупокойную мессу по Габриэль и Луиджи и незаметно скрылся за колоннами, оставив Яна одного, лежащим ниц перед Мадонной.

Кончив молитву, Ян поднялся и развернул принесенный с собой сверток; в нем оказалась та самая статуэтка, которую он нашел во дворце Нерона и которая так походила на Габриэль.

Он поставил свой дар у ног Мадонны и только тут заметил, что вся стена за ней покрыта серебряной чешуей из даров молящихся; там блестели бесчисленные маленькие руки, ноги, головы; больше всего было сердец, пронзенных стрелами.

Ян опустился на колени и стал горячо молиться за Габриэль. Но облегчение не приходило: смерть оборвала все, но не примирила. Он встал с пола и расширившееся глаза его приковались к стене: прямо в душу его глянула небольшая мраморная дощечка с одним всего словом на ней — «мерси». Это слово было ее, Габриэль; оно было сказано Яну и до сих пор музыкой звучало в ушах его! Совершилось чудо — оно долетело до него и из за гроба!

Ян задрожал, протянул к видению руки, припал к подножию Мадонны и обнял его: целительные слезы потекли на мрамор.

В то время, когда Ян молился в монастыре, Марк имел неожиданную, сильно взволновавшую его встречу. Он проходил по площади и обратил внимание на то, что какой-то встречный остановился и проводил его глазами; минуту спустя посторонняя рука тронула Марка за плечо.

Он остановился: на него глядел, улыбаясь карими глазами, человек средних лет с темно-русой бородой; Марку почудилось в нем что то знакомое.

— Вы не из Баварии?.. — по-немецки осведомился неизвестный.

— Да… — ответил Марк.

— А в Горном монастыре вы не были?..

Марк весь вспыхнул, глаза его засияли.

— Был, был!!.. — радостно подтвердил он. — Теперь и я вас узнаю: вы купец вассербургский: два раза посещали нас?

— Как же вы в такой дали очутились, что здесь делаете?.. — в свою очередь оживился и спросил купец. — Да зайдемте в таверну, там побеседуем!

Марк за кружкой вина вкратце поведал о своих задачах, затем принялся расспрашивать собеседника.