— Что ж?.. мы ведь не собирались зимовать во Флоренции?.. — добавил Мартин. — Так, ведь, Адольф?

— Так!.. — пророкотала октава.

— В пути его пообдует немного!.. — заметил Луиджи. — Глядишь, и образумится человек! Ах, черт его побери, трубадур еще какой выискался?!

Через неделю после этого разговора из ворот Флоренции показался навьюченный серый ослик, а за ним целая толпа народа: болонских гостей, так неожиданно собравшихся уходить от них, провожали Кастро с семьей, выздоровевший и по-прежнему лохматый Киджи, философ Карнаро и многие другие.

В парасанге от города был сделан привал и из-под плащей художников появились пузатые кувшины и корзинка со стаканами. Вино было налито.

— За наше будущее светило и за моего милого доктора!!.. — зычно протрубил Киджи по крайней мере на пол- парасанга. — Счастливого пути и возвращения!!

Все зачокались и выпили.

— А я пью за счастье всех уходящих!.. — сказал Карнаро.

— Верю в то, что, быть может, кто-то из вас уносит с собой флорентийское зерно и взрастит его в душе своей. Еввива!! — крикнул он и залпом осушил стакан.

Луиджи сорвал с себя шляпу и замахал ею.

— За вас всех!!.. — возгласил он. — Еввива!!

— Еввива!!.. — раздались дружные крики и, под перекрестный пожелания счастья и маханье шляпами и руками, маленький караван тронулся дальше.

Несколько раз путники оборачивались и видели, что новые друзья стоят на прежнем месте и смотрят им вслед. Перевал дороги скрыл их и только серый лес из башен долго еще виднелся путешественникам.

Вино и теплые проводы, устроенные флорентийцами, привели всех в благодушное и шутливое настроение. Луиджи обнял шедшего с ним рядом Марка.

— Эх ты, ротозей!.. — сказал он ему. — Такая хорошенькая рожица с тебя глаз не сводила, а ты философские мыльные пузыри пускал?

— Кто, какая рожица?.. — удивленно спросил Марк.

— Да старшая сестра Кастро, та, что с пушком на верхней губке! Вспомнишь про этот пушок — так даже с курткой судороги делаются!

Марк смутился.

— Поди ты со своими глупостями!.. — ответил он. — Уж попадет тебе когда-нибудь за твои шашни!..

Луиджи засмеялся и запел, прищелкивая пальцами.

— А ты помнишь, что здесь очень опасно?.. — обратился к нему Мартин. — Кастро предупреждал, что ухо надо востро держать!

— Нигде, брат, губ распускать нельзя! — воскликнул неаполитанец. — Главное — надо знать кому, и когда молиться! Святой Юлиан посылает хороший ночлег и охраняет в пути. А вот если погода испортится да болота начнутся — тогда не знаю, какого святого призывать! Завидовать нам будет некому: путь неблизкий!

— А дорогу ты хорошо знаешь?.. — спросил Марк.

— Все дороги ведут в Рим!.. — важно заявил неаполитанец. Он выпустил из корзины своего ворона и стал забавляться со смышленою птицей. Она то летала над караваном, то садилась на плечо к своему хозяину.

— Раз она спасла меня!.. — промолвил он. — И еще какую-то роль сыграет в моей жизни, помяните мое слово!..

— Пророк еще какой нашелся!.. — пробурчал Мартин.

Под вечер путники завернули в одно из нескольких попадавшихся им имений; не то замок, не то дворец в нем лежал в развалинах; несколько низких, видимо, наскоро сколоченных, строений-овчарен было разбросано среди невылазно-грязного, обширного двора; слышался густой овечий запах; навстречу с яростным лаем кинулись громадные лохматые собаки. Отбиваясь палками, путники добрались до дома, переделанного из остатков башни; из открытой двери выглянула черная курчавая голова, затем другая, потом показался плотный пожилой человек угрюмого вида.

— Отогнать собак!!.. — вдруг разъярившись, свирепо крикнул он и из-за спины его вынырнули несколько рабов с перевязанными веревочками длинными волосами и набросились на собак, хлеща их длинными бичами. Псы с визгом кинулись в стороны и замолкли.

— Мы певцы… — произнес, снимая шляпу, Луиджи. — Не позволите ли переночевать у вас?

Управитель зажевал губами, рассматривая гостей.

— Можно… — разрешил он наконец. — Сведите под виллу их!

Двое рабов поспешили исполнить приказ и путники тронулись за ними. Отведенное им место для ночлега оказалось двумя очень большими сводчатыми подвалами, где, по всей видимости, когда-то помещалась кухня. В одном находился стол и пара длинных скамеек. В углу из крупных булыжин был устроен очаг; стены около него блестели от копоти, как каменный уголь. Рабы развели огонь, принесли несколько охапок соломы и в осветившемся подвале сделалось уютно. Путники уже стали раздеваться и устраиваться на ночь, когда на лестнице показался высокий светлорусый человек, несший только что освежеванного молодого барана; вошедший положил тушку на стол и ломаным языком сказал, что это дар гостям от управителя.

Луиджи, уже разлегшийся было на соломе, вскочил и вместе с принесшим принялся пристраивать барана к треноге для жарения.

— Не немец ли ты?.. — обратился к нему Марк.

— Нет, господин! — ответил присланный. — Я из Киева…

Ян быстро оглянулся.

— Ты наш, славянин?!.. — воскликнул он.

Раб вскинулся, услыхав родную речь.

— Господин из нашей страны, с Днепра?!.. — радость и изумление написались на лице его.

— Почти!.. — ответил Ян. — Давно ли ты здесь, как ты попал в рабство, как тебя зовут?

— Ярославом. Жив ли наш ласковый князь, Владимир-господин?

— Жив и славен по всему миру!

— А я ничего не знаю про нашу светлую родину! Как там хорошо, господин, какое небо у нас, Днепр какой синий, сосны не в обхват! — Он завесил лицо широким рукавом своей грязной холщовой хламиды и беззвучно заплакал.

— Где же тебя схватили?

— В ладьях на Цареград мы шли… греки обманом завлекли нас, опоили зельем и продали на рынке!.. Десять лет уже, как я не видел родины!..

— О чем стрекочут эти сороки?.. — полюбопытствовал Луиджи.

Немцы пожали плечами.

— Странно — мужчина с бородой, а плачет!.. — заметил Мартин.

— А выкупиться тебе нельзя?.. — продолжал свой разговор Ян. — Сколько за тебя хотят?

Ярослав покачал головою.

— Наш господин никогда не продаст нас, рабы очень дешевы!.. — ответил он. — Мы все осуждены умереть от лихорадки в здешних болотах!

— А если бежать?.. — вполголоса вымолвил Ян.

— На мне тавро, господин! Никто не поможет мне!.. — Он распахнул хламиду и скинул ее с плеча — спина его вся была покрыта сине-багровыми полосами. — Вот мой побег! — пояснил он, показывая их и руки, потертые, видимо, недавно снятыми кандалами почти до кости.

Когда баран был готов, Ян отрезал большой кусок жаркого и дал его земляку; тот с жадностью голодной собаки проглотил его и Ян только тут рассмотрел, какой исхудалый его собеседник и как горят у него глаза.

Долго ворочался на постели Ян в ту ночь и думал о Ярославе и сотнях тысяч несчастных, томящихся в рабстве по всему свету.

Ранним утром другого дня путники слышали сквозь сон шум и блеяние множества овец, но подыматься было лень и, когда наконец встали, на дворе было уже тихо и мертво; не замечалось даже собак и караван выбрался на дорогу.

Было довольно свежо, хотя день сиял яркий.

Солнце чуть передвинулось за полдень, когда путники заслышали за собой топот нескольких лошадей и из-за изгиба дороги показались трое верховых; впереди них, неуверенно мотаясь из стороны в сторону, бежали две собаки. Догнав караван, всадники сдержали коней.

— Не видали ли вы беглого раба?.. — спросил старший из погони; он быстро оглядел путников и убедился, что того, кого они ищут, нет. — Высокий он, светло- русый?

— Не встречали!.. — ответил Луиджи.

— И не перегонял вас такой?

— Нет, никто не перегонял. Да что он, пеший или конный?

— Пеший.

— Так что же — собаки с вами — ищите!.. — сказал Луиджи.

— Да вот не идут что-то!.. — ответил старшой. — Сначала, было, ходко взялись, а потом хоть ты что!..

Собаки, действительно, равнодушно лежали по бокам дороги и жарко дышали, вывалив красные языки.