Нас, инженеров отраслевой лаборатории, которая входила в кафедру "Процессов" лишь косвенно, больше затрагивала другая перемена руководства. Ушел зав лабораторией Павлов, его сменил доцент Рудов. Следом за Павловым отхлынули и рассеялись все его сотрудники. Геннадию Яковлевичу Рудову, по сути пришлось набирать и формировать отраслевую заново. Этот процесс шел ни один год и, в общем, не завершился и через пять лет. Что было потом, могу только предполагать.
Но вернемся к постепенно определившимся начинаниям Алексея Митрофановича Кутепова. Их по большому счету было два: "Внедряйте вычислительную технику" и "Необходима реконструкция лаборатории". Внедрение вычислительной техники - то есть закупка компьютеров еще того, предшествующего поколения, шла понемногу, своим чередом и затрагивала большей частью снабжение, включая и своих кафедральных "снабженцев", Харитонова - завлаба и Сидельникова - экс-завлаба и парторга. Совсем другим боком свалилась всем на шею "реконструкция лаборатории".
Кафедра "Процессы и аппараты", вне всякого сомнения, обладала лучшими лабораторными помещениями в институте. Две половины первого этажа В-корпуса с пятиметровыми потолками и огромными окнами. Выход на задний дворик, технические подвалы и пристройка - отличная возможность для размещения вспомогательного оборудования. Одно "плохо" - предшественники Кутепова стремились максимально использовать отведенное им пространство. В основном это относилось к исследовательской лаборатории.
Общий обширный зал этой лаборатории естественным образом подразделяли на крупные части шесть капитальных колонн, несущих потолок. Получался центральный проход и восемь боковых отсеков, по четыре с каждой стороны. В незапамятные времена в пяти отсеках и тупике центрального прохода был пристроен дополнительный этаж. Внизу на полу располагались исследовательские установки, а люди со своими столами и шкафами перебрались вверх, на полы из толстого рифленого листа. Стойки из швеллеров прочно держали на себе всё это металлическое сооружение. Часть установок, не умещавшихся внизу, прошивали стальное перекрытие и уходили к далекому потолку. Вокруг таких башен на втором этаже, разумеется, располагались дополнительные площадки обслуживания.
После осмотра лаборатории Кутепов однозначно сказал "нет". И привел в пример вторую половину этажа - учебную лабораторию. Там всего-навсего разместилось два учебных класса и несколько установок. А весь потолок, и вообще всё, что выше двух с половиной метров, чисто и пусто. "Вот как должно быть!", "Просторно и красиво!"....
Работы начались в зиму со срезания дополнительного этажа. Сверкали горелки, вверх полз дым, иногда ухали об пол сбрасываемые куски металла. Надежда Симонова вздрагивала возле своего хроматографа со шприцом в руках. Площадку под лестницей загромоздило оборудование из отсеков Муштаева. Начали с них. Но скоро стало ясно: у профессора Кутепова грандиозные планы. Дело не ограничится уничтожением антресолей и побелкой-покраской.
Намечено проделать, ни много ни мало, следующее: сбить всю керамическую плитку со стен, колонн и потолка, срезать всю существующую водопроводную и канализационную разводку, убрать всё отопление, полностью ободрать электропроводку силовую и осветительную, вместе со светильниками, заменить оконные рамы и двери. Потом проложить коммуникации по новой единой схеме, наново отделать помещение. И после этого - вселяться. В целом, с точки зрения кафедры - план очень хороший. Какой-то годик - и отлично оборудованный лабораторный зал. Мы - нижний персонал, тоже не могли не согласиться, что, в первую очередь, обновление систем - мероприятие стоящее. Ремонт, в общем и целом, тоже не лишний. Это были, так сказать, позитивные стороны намеченных работ, то есть блага, шедшие на общую пользу всего коллектива.
А вот отрицательные последствия затрагивали далеко не всех. Были ли они? Были и немало! Конечно, прежде всего, не радовало то, что к отделочным работам без раздумий припахали нас - всех молодых и неостепенённых сотрудников. Годик с лишним нам предстояло оттаскивать носилки с мусором, куски порезанных труб и профилей, и в обратную сторону тащить стройматериалы. Кое-кто не захотел этим годиком жертвовать. Ушли последние "павловцы" - Вова Талдыкин и Андрей Маслов, засобиралась следом и Надежда Ивановна. Ее теперь удерживала только приближающаяся защита Виталия, мужа-аспиранта. То есть вся бумажная морока с оформлением, которую она, конечно, готова была полностью взять на себя.
Люди эры персональных компьютеров, доступных принтеров и ксероксов, только при буйной фантазии могут представить, какая была мука отпечатать несколько сотен машинописных страниц, размножить в пяти экземплярах, сделать несколько десятков иллюстраций и диаграмм. Чуть проще решались вопросы с фотографиями и плакатами. Их можно было делать собственноручно. Зато текст! Искать машинку, доступ к которым был строго органичен, и соответственно машинистку. Вычитывать напечатанное, исправлять ошибки перепечаткой или вклейкой, вписывать от руки - аккуратно - формулы. Одна нумерация страниц (одинаковая во всех экземплярах) занимала несколько часов. Диаграммы проходили цепочку: эскиз - калька - синька, два первых шага вручную. Не будет преувеличением сказать, что оформление отодвигало срок защиты диссертации минимум на полгода и обходилось в несколько аспирантских стипендий. Но я отвлекся. Говоря честно, это были уже сладкие муки, особенно если не давили жесткие сроки. И далеко не всякий до этих самых мук добрался.
Итак, предстоящая грязная ломовая работа для вчерашнего советского студента - серая обыденность. Коробило не то, что она снова нам выпала, а то, что она на неопределенное время вытеснила все смутные личные планы. И не обязательно планы, а надежду - безусловно. Ведь каждый, пришедший на кафедру, в мыслях видел себя непременно возле исследовательской установки. Пусть не день и ночь напролет, пусть не каждый день в неделю, пусть даже только по субботам. Увы! Ясно и дураку, пока такой глобальный ремонт - ничего подобного не будет.
Но мы теряли не только время. Мы теряли и материальную базу, созданную предшественниками. Под нажимом организаторов ремонта, делового Харитонова и непреклонного Сидельникова, началось постепенное выставление на подсобные площади всего оборудования лаборатории. А когда ставить стало некуда, Константин Харитонов снисходительно указал на двор, на площадку, прилегающую к корпусу. И пояснил, вздыхая над нашей наивностью, что назад ничего из того, что стояло прежде, заноситься не будет. Первым подал пример сам Костя. Скликал народ на подмогу, и с воплями и гиканьем мы выволокли на уже чуть подтаявший снег установку самого Харитонова. Была она основательно-приземистая, выкрашенная в темно-желтый цвет. Ни по ее устройству, ни по назначению ничего больше сказать не могу. К сожалению, Константин Евгеньевич Харитонов к научной работе так и не вернулся.
К тому времени, когда дело дошло до вынесения в остальную кучу крупных конструкций, народу в лаборатории заметно прибавилось. С принятием кафедры под начало, Кутепов забрал с собой целую циклонную лабораторию, относившуюся прежде к кафедре Аксельрода. Люди из этой лаборатории, однозначно среди прочих именующиеся "кутеповцы", стали чаще появляться под крышей "Процессов и аппаратов". Соловьев, Чичаев, Баранов, Стерман... Но все-таки не так уж и часто. Их лаборатория не подверглась разгрому, им было, чем занять себя и помимо ремонта. Сначала мы больше встречали их на мероприятиях типа комсомольских собраний и чуть позже - заседаний кафедры.
На заседании кафедры стали бывать и старшие научные сотрудники из той же лаборатории - Терновский и Жихарев. Постепенно к ним прибавился регулярно забегающий Ветошкин. Таким образом, ни у одних инженеров подкисло настроение. Кандидаты наук, работающие на "Процессах": Кузнецов, Талачев, Ольшанов, Клочин, Губанов без вопросов поняли, что очередь в преподаватели удлинилась на несколько звеньев.
