"Сдай меня на кухню!" - пошутил я, думая, что этот вариант вряд ли выполним. У Мишина двинулись брови, появился блеск в глазах. "А ты не обидишься?" Я только рассмеялся. Мишин разом поднялся с места и удалился вдоль ряда столов. Вернулся быстро - пойдем. Я пошел за ним, в самом деле ни капли не расстроившись. Какая разница : мыть миски и ложки или топать перед строем офицеров кафедры. За полчаса с меня не убудет, лишь бы день прошел спокойно.
Ложки мыть не пришлось. Старший кухонного наряда, сержант Книжников, или по уговору, или по безразличию к чужому "штрафнику" дал мне легкое задание - убраться в палатке, в которой хранили мясо. Потом отослал к ребятам, колющим дрова. Топор был один, а их и так трое... короче, оставалось просто ждать, когда Мишин меня вызволит. Но ждать пришлось до самого обеда. Зато взвод взял не что-то там, а самое первое место.
Старшина Мишин счел произведенный опыт весьма продуктивным и перспективным. Через десять дней строевой смотр был повторен, а к тому времени другие взводы существенно поработали над своим строевым шагом. Особенно с серьезных факультетов. Но тщетно! На этот раз на кухню были спрятаны сразу трое, кроме меня еще Бадаев и Пахомов. И снова первое место. Вот что значит взаимопонимание между курсантами и сержантами.
На кухню, разумеется, приходилось попадать не только из-за хитрых подпольных комбинаций, но и просто по наряду. Также как стоять под грибком или охранять лагерный автопарк. Что лучше, выходить на занятие или отбывать наряд? Сказать откровенно, все хорошо в меру. Как я уже говорил, лишь бы день прошел. Но что правда, то правда - в наряде день тянется куда медленнее.
Но не на кухне! Вот там головы поднять некогда. Да еще вечером надо не прокопошиться, успеть вовремя завалиться спать. Мы ведь не сержанты, среди которых находились любители побродить после отбоя. Наше дело - дрыхнуть, и с утра "шагом марш". То есть напрашивается простой вывод : нет в лагерях места хуже кухни. Напрашивается, да не вытанцовывается!! Есть у нарядчиков на кухню одно огромное преимущество. На целый день они превращаются в штатских. Работа есть - это да! Работы полно. Но нет ни команд, ни строя (вне которого солдат - не солдат), ни офицеров кафедры, на них ты в этот день можешь смотреть хоть через правое плечо, хоть сквозь прищуренный глаз. Ты под благовидным предлогом (в туалет) можешь пройти в этот день по лагерю совершенно один и не торопиться возвращаться назад.
Ради такого глотка свободы можно денек почупахтать в сальной воде жирные миски! Все познается в сравнении.
Так что, не крепко нас пугали всякие грозные "наряды вне очереди". Знали мы их, видали, и морщились больше для проформы. Да и не так много перепадало их на долю каждого. Опять же, конечно, не нужно обобщать. Вот, например, все тот же Женя Лутов, который побывал на кухне семь раз за месяц сборов.
Женя Лутов и военная кафедра - это особая тема. Если, не зная, перебрать все прозвища, которые высыпали на его бедную голову ( батька Лутов, Лютый, атаман Дутов, "Командор") представится фигура некоего громилы со зверской физиономией. А был это - тихий паренек с тонким голоском и невинными глазками. Но с упрямым характером, таким, что, выбрав для себя некую точку опоры, становится на нее раз и навсегда. Для Лутова такой точкой стало неприятие порядков военной кафедры. Он числился в последних разгильдяях, но при этом не пытался делать вида, что старается, силится, пыжится соответствовать тому, чего от него хотят сержанты и офицеры. Как бы вообще не понимал, где он и что с ним.
Началось (за два года до лагерей) с того, что Лутов чем-то приглянулся капитану Гашенко. Под горячую руку Гашенко сместил с командиров учебного взвода Командора - Александра Киреева - и поставил Лутова. Половину семестра шла потеха, Лутов пытался командовать, Киреев дулся, остальные вольничали. Тогда-то прозвище Командор и перешло от Киреева к Лутову. Наконец на взвод назначили Калёнова, и балаган прекратился.
В лагерях Лутов не изменился. Он не был сознательным нарушителем, просто по нескладности у него всё выходило не так. Вот и получилось, что восемь раз его гоняли на кухню. Правда, отбыл он там только семь. Снисходительный Манушаров, до этого не раз донимавший Женьку нескромными вопросами, отослал его из своего наряда, великодушно заявив: "Пуськай Лютов атдихает!". (Мы это узнали мимоходом от курсанта Красавина, тоже своего рода лагерной знаменитости. Того самого, который обстрелял из автомата с вышки местного прапорщика. Прапорщик, правда, оказался упрямым, его же дня через три Маслов взял на мушку, и вызвал разводящего).
А вот до белого каления довел Женька Лутов другого сержанта, по имени Иван (его фамилии мне узнать не пришлось). Нескольких человек из нашего взвода по неведомой причине пригнали на кухню перед самым ужином. Кажется, был перебой с подвозом воды, и наряд не управился с помывкой. Мы всей толпой стояли над мойками, когда вбежал этот сержант Ваня. Он, судя по всему, уже весь был издерган своим неудачным дежурством и очень торопился. "Брось эти кружки, разводящие давай!" - крикнул сержант. На беду он обратился к Лутову.
Наши отслужившие армию сержанты усиленно культивировали в разговоре солдатский жаргон, который мы, в общем, понимали, но старались не копировать. "Разводящие", то есть черпаки, выдаваемые на столы, и были кусочком этого жаргона. Но Женька Лутов, случайно или намеренно, не понял, чего хочет от него разгоряченный сержант. Он пожал плечами, глянул снизу вверх. "Половники что ли?". "Разводящие!!" - рявкнул Иван и уже сам протянул руку. "Так и скажи - половники" - как ни в чем не бывало добавил Лутов.
Протянутая рука сержанта резко сжалась в кулак. Но рядом с Лутовым стоял Юрка Алексеев, который резко повернулся всем корпусом, двинул плечами и чуть-чуть согнул в локтях к груди обе руки. Дело кончилось миром. Ваня длинно выругался, сгреб "разводящие" и выскочил из моечной. Сержант Ваня был, по всей видимости, горяч, но отходчив. Я вспомнил эту несостоявшуюся стычку в самом конце сборов, на учениях, когда тот же самый сержант метнулся из леса наперерез нашему отделению. Он стоял слегка пригнувшись, с автоматом наизготовку, приземистый крепкий, со вздувшимися бицепсами на руках. Мы поневоле попятились от него, от пахнувшей на нас, его боевой силы. Пожалуй, он смог бы разуделать кого угодно даже поварешкой!..
Зато не повезло другому Ване, старшине второй роты Булычеву. Дело было уже после отбоя. Все в нашей палатке улеглись, но еще не спали. От палатки третьего отделения (через одну от нашей) внезапно донеслись выкрики, невнятный шум, топот. Игорь Родохлеб, мой сосед по нарам, первым выскочил на шум. За ним потянулись другие. Всех, кто не успел выскочить сразу, наш Адамович вернул лежать. Шум постепенно затих, всё угомонилось.
Произошла маленькая потасовка. Старшина Ваня, проходивший мимо палатки, услышал разговор и сделал замечание. Ему ответили резко и в красках. А так как Булычев был слегка "под газом", у него хватило ума ввалиться прямо в палатку для выяснения. Там в темноте и состоялось "взаимное рукоприкладство". Набежавшие из других палаток, к своему сожалению, добавить не смогли. Кроме Булычева были другие сержанты (Бекенов, Рыбин) и враждебные стороны удалось быстро развести. Тем более, что на следующее утро был запланирован подъем по тревоге.
Кстати, об этом подъеме. Когда били Ваню Булычева, палатка второго отделения опустела полностью, но один курсант все-таки спал. Уснувшим, а вернее проснувшимся с запозданием, был Евгений Якоби. Он проснулся, увидел, что в палатке пусто, и справедливо заключил, что тревога уже началась. Когда курсанты возвращались в палатку, им навстречу вышел Женя в полном облачении, в сапогах, шинели и с противогазом через плечо.
И все-таки Ваня Булычев был и оставался любимым старшиной подполковника Качура. Может быть за имя, подполковник величал Булычева - Иван Батькович. Но сомнительно, были в лагере и другие Иваны (например Сырна, старшина третьей роты). Скорее, за общее пристрастие к главному развлечению - перетягиванию каната. Начальник сборов действовал по известному принципу: "У курсантов не должно оставаться свободного времени". Поэтому он устраивал бесконечные построения, на которых выступал сам на всевозможные важные темы. Но это, так сказать, по служебной надобности. А вот в перетягивание, тоже проводимое не единожды, подполковник Качур вкладывал душу. Он проводил его лично, сам следил за результатами, и первым его помощником в этом ответственном деле был старшина Булычев.
