Пока Элька предавалась воспоминаниям тридцатилетней давности, он открыл книгу на том месте, где она открылась, и начал читать: «Ур был весьма древним городом уже в дни Авраама. Лишь тот, кто собственными глазами видел пустыню Арам-Нагараим, может постигнуть ту колоссальную пропасть, которая отделяет прошлое от настоящего. Большой город с населением не менее четверти миллиона жителей превратился в груду развалин, похороненных под песками пустыни, в которых разбросаны черепки и кирпичные осколки. Еще труднее представить себе, что эта бесплодная пустыня была некогда плодородным садом…»
Поскольку уже то, что книга попалась ему в руки, казалось Срулику перстом Божьим, ему тут же был ниспослан добавочный перст той же божественной десницы в сияющем звоне меди: когда тетушка Элька рассуждала о том, из какой прекрасной меди сделана эта пепельница и с какой легкостью высекала она рельеф с павлиньими перьями, страница, которую он тайком читал, перевернулась, и, открыв книгу в другом месте и опустив взгляд, он увидел под своим пальцем слово «медь» — печатный отголосок тетушкиных слов, столь осязаемо подтверждавший правильность открывавшегося перед ним пути отсюда в Ур Халдейский.
«Торговец медью, — продолжал он читать по книге, лежавшей у него на коленях под столом, — оказался человеком, жившим в доме номер три по Прямой улице, в том самом, который я уже описывал как весьма характерный в своем роде. Со временем он вошел в долю с человеком по имени Ианасир, жившим в доме за ним. (Поскольку этот дом выходил на Старую улицу и, чтобы дойти до дома компаньона, ему нужно было сделать большой крюк, они прорубили проход в ограде.) Оба они занимались поставками меди на местный рынок. В былые дни медь привозили из Омана в Персидском заливе. Это была природная смесь руд, дававшая твердый сплав, идеальный для литья. Однако это месторождение уже давно иссякло, и слитки теперь привозили в Ур из более отдаленных мест, в основном с севера, с гор Анатолии. Их агенты покупали металл на рудниках, доставляли его на вьючных ослах к великой реке Евфрат и там грузили на лодки».
В завершение визита, когда тетушки собрались уходить, когда Этель отдала Срулику остававшиеся консервы, а Элька, по своему обыкновению, стала смотреть по сторонам, чтобы найти подходящую к ее настроению в данную минуту книгу, он сказал себе: «А сейчас она возьмет домой „Авраама“ сэра Леонарда Вулли» — и ничуть не удивился своему пророчеству, которое тут же сбылось. Это было прямым и естественным продолжением уже дважды подтвердившегося ощущения того, что путешествие в Ур Халдейский начинает осуществляться, чем-то вроде третьего знамения вдобавок к двум предыдущим. Хотя Срулик хотел бы продолжить чтение этой книги, он позволил тетушке Эльке взять ее домой, поскольку все равно собирался перед этой итоговой книгой, сравнивающей результаты двенадцатилетних раскопок с написанным в Торе о праотце Аврааме, изучить подробности самих раскопок со всеми данными, опубликованными в четвертом и пятом томе «Раскопок Ура Халдейского», совместных записок Британского музея и Пенсильванского университета. Даже судьба раскопок, проводившихся спустя долгие годы после открытия родного города Авраама, виделась ему указанием на судьбу его собственного путешествия, которое теперь непременно состоится, после того как уже казалось похороненным. Ведь местонахождение Ура уже в 1854 году обнаружил мистер Тейлор, британский консул, находившийся в Басре, и, несмотря на это, раскопки были начаты лишь по прошествии шестидесяти лет, и все это, можно сказать, потому, что блаженной памяти мистер Тейлор не сумел удачно подгадать время для своего открытия. Он открыл Ур на юге земли Сеннаар как раз тогда, когда в северной ее части археолог Лейярд обнаружил чудесные дворцы ассирийских царей и достал на свет Божий из земных недр тех самых колоссальных быков с человеческими лицами и барельефы, украшающие до сего дня залы Британского музея. Кирпичные домики с обломками клинописных табличек, встречавшиеся в развалинах родного города Авраама, казались рядом с ними жалкой и ничтожной находкой, скудным воздаянием за расходы на раскопки и усилия исследователей, а посему мир не обратил внимания на открытие Тейлора и вернулся к нему не раньше чем по прошествии шестидесяти лет. Ур был уже очень древним городом, когда у Фарры родился в нем сын Авраам, но не был еще Уром Халдейским — ведь халдеи овладели городом только спустя много лет после смерти праотца. В дни Авраама он все еще был Уром Шумерским. И даже то, что в дни Авраама в Уре Халдейском еще не было халдеев, а сейчас халдеи уже перестали существовать, исчезли с лица земли, казалось ему почему-то знаком того, что его путешествие состоится, после того как всякая надежда поехать туда вместе с Оритой пропала.
Библиотекарь отправил меня к своей тетушке Эльке забрать книгу «Авраам» сэра Леонарда Вулли через несколько недель после всех этих знаков, примет и знамений, которые он в своей нетерпеливой надежде склонен был видеть во всем происходившем, в тот день, когда перед ним действительно открылся путь, причем с совершенно нежданной стороны. Сестра его Рина внезапно объявилась в тот день, чтобы перевезти маму к себе домой на несколько месяцев.
Услышав, как Рина прямо сказала маме: «Я хочу, чтобы ты побыла у меня хотя бы несколько месяцев», и чувствуя, как все горы преград, громоздившиеся до сих пор на его пути, рушатся и рассыпаются в одночасье, словно стены иерихонские, падающие при трубном гласе, он вспомнил одну из обычных в устах Розы фраз, гласящую, что будь на то Божья воля, так и метла выстрелит, и тут же покраснел при мысли о том, что в данном случае метла — это его любимая сестра Рина, сестра, в общем-то, ни в чем не повинная, сестра, несшая куда более тяжкую и мучительную ношу, чем его отказ от заветной поездки.
Годы тому назад, когда, закончив обучение в семинарии, он отменил путешествие в Ур Халдейский из-за того, что не мог бросить больную мать, привязанный к ней заботой о ее здоровье и пропитании, ему даже не приходило в голову перевезти ее к Рине из-за полной невозможности этого. Рина, ее муж и трое их детей жили тогда в одной комнате, наполненной криками, плачем и развешанными для просушки вокруг нефтяной печки пеленками. И словно этого было недостаточно, Рининого мужа постигла тяжелая травма на работе за несколько дней до того, как Срулик закончил занятия. Железный шест свалился ему на спину и повредил позвоночник, и ко всем обычным заботам, хлопотам и тревогам о здоровье и куске хлеба на завтрашний день добавился гложущий сердце страх, что Одед, ее муж, останется инвалидом на всю жизнь. Одед почти полностью поправился через несколько месяцев, однако был уже не в состоянии вернуться к своей работе. Он был специалистом по кладке черепицы, и поскольку ему не дано уже было лазать на вершины домов и скакать целый день по доскам, висящим над пропастью, он сделался шофером в отделе общественных работ. До знакомства с Одедом Срулик не интересовался черепичными крышами, но, познакомившись с ним, уже не мог пройти мимо дома с черепичной крышей без того, чтобы не обратить внимание на ее форму. Одед делал крышу на дом так, как шляпник изготавливает на заказ шляпу, подходящую не только к размеру головы клиента, но и к его облику; и так же, как не только размер и форма шляпы, но и манера ее надевать, угол наклона свидетельствуют о носящем и дополняют его характер, так же и крыша должна соответствовать своему дому по размеру, по высоте, по тому, под каким углом расположены скаты, водостоки, по количеству коньков и даже по оттенку черепиц, если бы только можно было найти на рынке черепицы различных оттенков.
Все годы, что Одед работал по своей специальности, он сожалел лишь об отсутствии выбора: на рынке есть только красная черепица, в то время как он считал, что дома, выстроенные из красноватого камня, называемого «мизи ахмад», должны носить крыши из серых, а не красных черепиц. За несколько лет до травмы уже случилось так, что Одед перестал класть крыши только потому, что за целый год в Иерусалиме не было построено ни одного дома с черепичной крышей. Город захватила мода на плоские крыши, и на волне ее решительной победы инженеры не смели поднять голову, и даже когда нашелся инженер-мятежник вроде Гуткина, брата члена Верховного суда, хозяин дома отказался от его услуг, постеснявшись черепичной крыши, которая свидетельствовала бы о том, что он повредился в рассудке, отстал во вкусах и не поспевает за духом времени. Одед продолжал бы работать на строительстве домов и в том сезоне, занимаясь постройкой лесов и кладкой рядов, если бы не мука, которую причиняли ему здания с плоской крышей: не лысоголовым виделся ему дом с плоской крышей, а существом без темени, незаконченным, беспутным и уродливым. Если бы здание хотя бы действительно представляло собой завершенный прямой линией куб, он кое-как еще приспособился бы к этим созданиям со сплющенными макушками, но над этими плоскими домами всегда торчали во всем своем уродстве различные крючки, трубы, цистерны для воды и веревки, напоминавшие ему пучки набивки, высовывающиеся из кукольной головы с оторванной макушкой, чтобы показать всему миру, что она полна соломы.
