Что-то в нас заложено военным воздухом такое, чего нет или совсем почти нет в других, более молодых, соотечественниках. И вот самое время рассказать про цыганку.

Брат Володя уже ходил учиться, и я всё реже видела его дома. А меня мама стала помаленьку приучать к рукоделию. Сама она, когда была в силах, кое-что шила на ножной машине под звуки радио тех времён – круглого, чёрного, страшноватого.

Но у меня дело кройки и шитья не пошло, потому как я сразу же, не справившись с ретивой машиной, пришила собственный палец. И вот ещё что памятно: именно тогда, в тот период, из радио стали иногда доноситься неслыханные ранее печальные протяжные хоровые мелодии, и мама им тихохонько подпевала (так ознаменовался почти незаметный для страны разворот вождя к помощи сил небесных.).

Известно, что все дети – непоседы, так и я не чуралась улицы, расширяя свои познания жизни через расширение окружающего пространства.

Летом я иногда уходила за большой мост над глубоким оврагом: там было поле пшеницы, скрывавшее меня ото вся и всех с головой.

Поиграв с колосками, поев молочных зёрнышек, я там же и засыпала, пригревшись на земле.

Однажды, возвращаясь из подобного похода, я увидела под всегда открытой коридорной дверью какой-то белый уголок.

За дверью оказался небольшой свёрточек, завёрнутый в носовой платок. В свёрточке лежали бумажные деньги и… две глызки кускового сахара. Детское сердце забилось радостно, рука потянулась к сахару…

Я схватила сахарок, а свёрток пихнула на прежнее место и убежала. Дома я тут же изгрызла полузабытую сладость и, видимо от пережитых чувств, уснула. И какой же охватил меня ужас, когда в тот же день к нам постучала пожилая цыганка! Она плачущим голосом спрашивала, не видели ли мы её свёрточка?.. Мама сочувствовала ей, утешала, охая…

Цыганка ушла, а я долго молча переживала о своём преступном деянии – съеденном кусочке сахара. Ах, зачем я тогда не удержалась?!.. И кто подобрал цыганкино богатство?.. И зачем же она положила его в коридоре?.. За коридорную дверь? Сейчас, когда я сытая и нужды мало в чём имею, и то бы подумала: взять или оставить на месте найденные большие деньги? А вот святое существо, каким я некогда, давным-давно, но всё же была, не задумалось, просто ушло от них подальше. Или это мой ангел-хранитель сказал мне: «Уйди!»

Ну вот, на этом можно было бы и закончить. Но нет, война ещё продолжалась и после всеобщей Победы, продолжалась и после того самого дня, когда в дверь громко и решительно постучали. Мама открыла дверь – и в наше жилище широко шагнул большой незнакомый человек, густо обросший чёрной бородой, утопив меня в своей колючей и пахучей шинели.

Но я испугалась его, вырвалась и убежала прятаться за мамино самодельное кресло. А это был мой отвоевавший отец, Николай Петрович Аввакумов.

С отцом жизнь наступила совсем другая. Он многое умел: ловить рыбу с помощью помчи (хитроумная конструкция для заманивания рыб), умел достать рыбу даже из-под ледяной реки, умел управляться с лошадьми, будучи ветеринарным фельдшером.

К той поре мы безвозвратно потеряли козу Мильку, к тому же у нас угнали и лодку, но отец находил выходы, как нас прокормить.

Да и у мамы дела пошли на лад: тоемские девушки почуяли интерес к себе со стороны оставшихся в живых мужчин и стали чаще обращаться к маме: дескать, сшей ты мне, Пелагия Степановна, платьице из крепдешина. Мама старалась. Вот тогда я и узнала вкус настоящего пряника.

Голод уже не так высасывал из нас, ребятишек-погодок, энергию жизни, и мы нетерпеливо ждали то время, когда пойдём в школу – учиться!

2014

Вот и случилось со мной то, чему бы случиться давным-давно, да на всё Божья воля. Я побывала на Пинеге. Много лет назад я добралась-таки до Карпогор, заночевала в большом крестьянском доме, куда слетелись учителя района на свой осенний сбор (наверное, это была здешняя школа).

Погода стояла дождливая, неуютная. К моему разочарованию, никакой транспорт никуда не двигался: самолёты не летали (в те годы они ещё не были списаны), катера не ходили ни вверх, ни вниз. А в моих планах было добраться до Суры.

Учителя «обрадовали»: приехала-де я не в сезон. А когда он, сезон-то, тоже точно не знали. Это вроде бы тогда, когда Пинега разольётся на неделю-другую. Происходит это не по расписанию, а когда как. Вот тогда я уже почувствовала непростой характер этой северной реки.

В тот раз пришлось мне вернуться домой, в московские пределы, несолоно хлебавши. Несколько лет назад, будучи в Архангельске в тёплое сухое время – в августе, я снова сделала попытку разузнать про Пинегу. Оказалось, самолёты перестали летать вовсе, а по реке… разве что на плотах. И вот я снова в Архангельске: дела сделаны, слова сказаны, а уезжать рано не хотелось. Звоню по телефонам бывшего городского экскурсионного бюро; приятно удивлена, что мне отвечают и даже вникают в мою просьбу. На второй день – звонок: да, нашлась одна группа, которая направляется на Пинегу, это паломники из Москвы. Едут на архангельский север по православным местам, в их планах и Сура. Меня могут присоединить к этой группе. Я, конечно, чуть не прыгаю от радости… Почему я рассказываю эту предысторию?.. И разве не могла я просто сесть на поезд и поехать, а там как повезёт?.. Во-первых, такой опыт у меня уже был.

Во-вторых, времена сильно изменились, и не в лучшую сторону: ехать в одиночку сподручно разве что мужчине (забегая вперёд, скажу, что уже в этой поездке был моим словам наглядный пример: две паломницы, самостоятельно добравшись до Верколы, так и не нашли в большом селе ночлега – никто не пустил, спали под небом, благо погода в июле добрая.)

В турфирме за три дня на Пинеге запросили такую неожиданную сумму, которой у меня не оказалось; занимать тоже не хотелось. И вот я пребывала в бестолковом раздумье: добираться своим ходом опасно, а с группой – накладно…

На Севере есть поговорка: утро вечера мудрее. С тяжёлой головой ложусь спать и вижу вот такой, всё проясняющий, сон: словно бы бегу я по зимней широкой прямой дороге… шибко, весело бегу; и тут, справа, вижу дружную группу туристов. И далее мы уже поскакали все вместе, а я – впереди всех.

О чём ещё думать после такого сна?! Ведь даже и возраст, и количество паломников оказалось, как в моём сне.

Задним числом я поняла, что это сам отец Иоанн Сергиев дал мне руководство… Он ждал меня сюда, на Пинегу. Давно ждал. И отчего во мне такая уверенность, мне хочется объяснить. Ведь и в Суру меня издавна тянуло вовсе не случайно. Какое мне, девчонке в двадцать лет, дело до какой-то Суры! И жила я далеко-далеко от этих мест.

Правда, родина моя – Верхняя Тойма – совсем по соседству: вот только миновать по бездорожной тайболе километров сто пятьдесят, что называется напрямки, с Северной Двины – на реку Пинегу. Да ещё то, застрявшее в моей памяти, что бабушка моя по маминой линии – с Пинеги.

О. Иоанн Сергиев

Пелагия Степановна Деснёва (Аввакумова) – мама М.Н. Аввакумовой

Да ещё вот что: я давно заметила разительное сходство моей мамы-покойницы с распространёнными портретами Иоанна Кронштадтского – сурского батюшки Иоанна Сергиева: особенная, словно разбавленная молоком, голубоглазость, высоколобость, скуластость… А ещё и вот какое совпадение: в студенческие годы я как оглашенная, забыв про осторожность (ведь училась на отделении журналистики и должна была стать «подручной партии»), ездила по монастырям. Все три знаменитые обители, не закрытые на ту пору, видели меня, голодранку.