Говорил огненный неторопливо, делая долгие паузы между словами, и Тьена это начало раздражать.

- Кажется, я понял, к чему ты клонишь, - непочтительно перебил он воплощение пламенной стихии, скрывая под скептической усмешкой с новой силой накативший страх. – Кровь шеара, угу. И почему я сейчас в этой убогой ночлежке, а не на троне Итериана? Рожей не вышел?

- Задом, - в тон ему ответил Огонь. – Твой под трон не подходит, только под отцовский сапог. Вернее, дедовский, но это уже не суть важно.

- А, ясно, - нахмурился юноша. – Что ж они так? Загодя знали, что из меня ничего путного не выйдет? Или мама чем-то в королевы не годилась?

- Шеари, - поправил огненный. – Супруга шеара – это шеари. Но твоя мать ею не была. И никогда не стала бы.

- Почему? – еще больше насупился Тьен.

- Потому что, хотя закон о смене стихийных родов в ветви шеаров не был принят, и первые правители Итериана, и совет глав подвластных им народов сошлись в одном: человеческая кровь никогда не должна смешаться с кровью шеаров. Вернее, не только человеческая, там есть целый список: тролли, гоблины, кентавры… Но в твоем случае именно из-за людской крови все и завертелось.

- Но ведь мама была сильфидой, - возразил юноша, сам уже сомневаясь в этом.

- Сильфидой, - кивнул огненный. – А ее двоюродный братец Фер – флейм. Вот и думай. Ты же умный мальчик.

Чуть ранее он говорил, что стихии смешиваются лишь посредством людской крови, если, конечно, речь не идет о шеарах, но Тьен все же запутался, пытаясь определить, кто из его родни кем был.

- Ладно, не ломай голову, - сжалился, махнув пылающей рукой, рассказчик. – Объясню. Лет двести назад одна хорошенькая сильфида привела в Итериан понравившегося ей паренька. Они все так делают, сильфиды, ундины, альвы… Ты же читал сказки? Иногда поиграют и возвращают человека назад, иногда оставляют себе навсегда. Эта оставила. И парня, и его маленькую сестренку. Эта сильфида, если еще не понял, была твоей бабушкой. Ее человек – твоим дедом. А его сестричке, когда она подросла, глянулся некий флейм. Юные девы имеют слабость к пылким во всех смыслах мужчинах. Вот так и получилось. А потом твоя мать встретила твоего отца. Ему стоило вспомнить о том, что нельзя смешивать кровь с низшим созданием…

- С низшим? – В памяти всплыло нереально прекрасное лицо, голубые глаза, ласковая улыбка. Пальцы сами собой сжались в кулак, и ногти впились в ладонь.

- С низшим, - повторил невозмутимо огненный. – Шеар стоит на вершине пирамиды творения, а люди, сбившись в стада, подобно животным, бродят у ее подножия. Она никогда не поднялась бы к нему, и он – не спустился бы к ней. А тебя просто не должно было быть.

И кто-то спустя несколько лет решил исправить ошибку.

Дед, о котором мать говорила, что он змей еще тот, или отец. Или оба, сообща.

Вспомнились тени, пожар. Сердце бешено забилось, на лбу выступил пот, и к горлу подкатила тошнота… Впрочем, последнее, скорее, оттого, что он уже несколько дней ничего не ел, думая совсем о другом. И то, другое, к слову, все еще не отпускало, а в свете всего только что услышанного, окрашивалось в иные оттенки. И мысли лезли совсем уж странные, что, вероятно, не так уж неправы были те, кто решил когда-то, что кровь, хранящая силу четырех стихий не должна достаться низшему, животному, которое, может быть, и научится управлять этой мощью, но отнюдь не в благих целях сохранения мира и гармонии…

- Если меня не должно было быть, почему ты не дал мне умереть тогда? Разве это не решило бы все?

- Это было бы неверное решение, - ответил огненный туманно. – Твоя смерть стала бы такой же ошибкой, как и твое рождение. Все должно быть не так

- А как?

- Иначе.

Да уж, разъяснил…

- Как я понимаю, к твоим «нет» добавилось еще одно, - вгляделся в его лицо огненный. – Нет, ты уже не рад, что завел этот разговор.

- Нет, я рад, - через силу выговорил юноша без тени сарказма. – В другой день все, сказанное тобой, могло бы здорово испортить мне настроение. Сегодня портить было нечего. Так что рассказывай дальше.

Огненный покачал головой:

- Все. Я и так сказал больше, чем должен был. Остальное узнаешь со временем. Или не узнаешь никогда.

Он уже готов был стать частью огонька на фитиле лампы, но Тьен остановил его.

- Погоди. У меня еще один вопрос. Не о том… Почему ты помогаешь мне? Ты уже говорил, что не слуга и не обязан, но все-таки помогаешь.

- Наверное, потому… - протянул огненный и задумался почти на минуту. – Наверное, это можно назвать ответственностью. Ты – порождение моего творения.

- Не только я, - не принял такого ответа юноша. – И не только твоего. Но ни Вода, ни Земля, ни Воздух не выказывают участия в моей судьбе.

- Значит, это вина, – глухо выдохнул сгусток пламени, вдруг утратив очертания. – Чувство вины за то, что происходит с тобой. Это ведь я, а не Вода или Земля, сохранил тебя и вернул. И, возможно, я сделал что-то не так. Я очень торопился, пять циклов слишком мало. Или не нужно было стирать все твои воспоминания. Я забрал твою боль, но вместе с нею отнял всю радость, что у тебя была, любовь родителей, друзей… И даже пони. Кто знает, каким бы ты был, если бы я оставил тебе это?

Тьен вспомнил слободу, ночлежку Сун-Реми – с воспоминаниями о счастливом детстве там было бы еще хуже, и не исключено, что маленький Этьен Лэйд сломался бы в первый месяц такой жизни. Или ожесточился бы еще больше, зная, что это – не его жизнь, а ту, что была его, у него безжалостно отняли.

- Скоро я уже не смогу разговаривать с тобой вот так, как сейчас, - сказал Огонь. – Когда ты соберешь все стихии, это будет трудно. И тогда я уже ничего не смогу для тебя сделать.

- А сейчас можешь?

- Да. Если ты захочешь. Я могу забрать еще немного из твоей памяти. Например, последние дни. И когда ты снова попросишь меня отыскать убийцу твоего друга, я скажу тебе, что он уже мертв.

Заманчивое предложение, но Тьен нашел в себе силы отказаться.

- Нет. Я хочу помнить. Все.

Огненный смерил его долгим взглядом и, кажется, понял.

- Хорошо. Пусть будет так. Мы долго говорили в этот раз, поэтому в следующий встретимся нескоро. И раз уж ты помнишь… Помни.

Знак, такой же, как тот, что вычерчен в центре найденной Генрихом Лэйдом в центре каменной плиты, на миг вспыхнул в воздухе, и юноша остался один.

Встряхнулся, отгоняя все мысли разом. Огляделся, словно впервые увидел грязную комнату, ведро-умывальник и осколок зеркала на стене, и брезгливо поморщился.

В кармане пальто лежали деньги, которые он забрал со старой квартиры. Хватит и на новую одежду, и на баню, и на цирюльника. Еще и останется немного до тех пор, пока он решит, что делать дальше.

Можно сказать, что все время, что Тьен отсутствовал, Софи места себе не находила, но это было не так. Место она нашла сразу же: у окна в кухне, откуда хорошо просматривалась калитка и ведущая к крыльцу дорожка. Ела здесь, хоть и не хотелось, но через силу себя заставляла, пила чай, читала брату сказки, шила что-то, чтобы занять руки…

Когда на следующий день, после того, как постоялец вдруг сорвался в ночь, а она нашла газетную заметку, девочка не вышла на работу, хозяин прислал мальчишку узнать, что случилось. Сказала чистую правду: плохо себя чувствует. Совсем плохо. И вид у нее при этом, наверное, был соответствующий, потому что пацаненок, передавший господину Гийому ее слова и, видимо, от себя чуток добавивший, через час прибежал с гостинцами от лавочника, меда баночку принес и горькой спиртовой настойки, которую хозяин велел в чай подливать.

Медом она для Люка булку намазала, а настойку, как и наказали, вылила в чай, всю сразу, и тогда, впервые за два дня, уснула. А проснувшись, снова уселась у окна в кухне.

Люк, умница, все понимал, не капризничал, просьбами не донимал, играть не звал. Только спрашивал иногда, заглядывая в пустую комнату, где его «напалник» и скоро ли придет.