Том всхлипнул, вскочил с кровати, схватил с тумбочки громоздкий кувшин и с силой швырнул мимо близнеца прямо в свое отражение. Вместе со звоном осыпавшегося стекла Билла охватила липкая дурнота, и он откинулся на кресло, не замечая, как Том, с остекленевшим взглядом и по-детски беспомощно полуоткрытым ртом, бесформенной кучкой брендовой одежды упал на пестрый индейский ковер.

Мехико, 2 декабря 2010 г.

От резкого порыва ветра окна распахнулись, впуская в номер прохладную декабрьскую ночь Мехико, освещенную огнями большого города и оглушенную пронзительными девичьими визгами. Неугомонные обожательницы следили за группой днем и ночью, толпились у дверей отелей, громко выражали свой восторг, преданность и любовь.

Том тихо закрыл окно и отошел к кровати. Темное помещение освещалось лишь светом луны. По белым стенам скользили тени от верхушек деревьев, показывая экзотическое сказочное действие. На постели разметался Билл. Во сне его публичная личина Дивы сменилась скорбной гримаской, между черными бровями залегла морщинка, чувственные губы умоляюще изогнулись. На короткое время Билл стал настоящим, и Тома в очередной раз охватила волна сожаления и отчаяния. Парень обхватил себя за голые плечи и отвернулся к зеркалу, висевшему на противоположной стороне. Насупленные брови и жестко поджатый рот выдавали невеселые мысли. Плохо, все плохо. Том ощущал, как быстро, с каждым часом рушилась их жизнь. Прессинг вокруг становился невыносимым. Билл ощущал это тонкой душевной организацией, нервничал, выдавал себя. Выдавал ИХ. Дьявольски ревновал. Устраивал эмоциональные выяснения отношений, едва за близнецами закрывались двери номеров. Друзья и команда знали. Поклонники догадывались. Уже и массенмедиа начинали всерьез интересоваться неродственными отношениями знаменитых братьев. Чтобы отвести подозрения, пиар-служба разработала чудесные образы Билла-романтика и Тома-мачо. Парни исправно поддерживали имидж, но Билла категорически не устраивало поведение близнеца, его заигрывания с девушками, регулярные сообщения о загулах и двусмысленные рассуждения настоящего соблазнителя.

Билл защищал свою территорию с одержимостью дикого зверя. Том вздохнул, пристально вглядываясь через зеркало в лежащую на постели обнаженную фигуру. С некоторых пор нежный солнечный братишка превратился в ненасытное чудовище, жаждущее секса, пытающееся страстными и опасными играми доказать исключительное право на близнеца. Доводил рассудительного старшего брата до такого состояния, что Том терял голову от зашкаливающего возбуждения и ярости, оставлял яркие отметины на обожаемом хрупком теле, вырывал из Билла стоны и крики боли, а потом терзался горьким чувством вины.

Том зажмурился, затем широко раскрыл глаза. Ресницы слиплись от непрошенных слез. Искусанные губы нестерпимо болели, но еще больше заболела душа, когда парень увидел следы страсти на своем сильном теле – длинные царапины на плечах и руках, укусы на шее, на внутренней стороне бедер… и россыпь синяков на изумительных ногах брата, на его тонкой талии и белых ягодицах. Том знал, что сильнее всего у близнеца саднило внутри, и назавтра младший будет незаметно хмуриться и болезненно сжиматься… И все же победоносно улыбаться, держаться необыкновенно прямо и расправлять гордые плечи. Фронтмен. Дива. Идеальный. Любимый и единственный.

Билл тихо всхлипнул во сне. По бледной точеной скуле скатилась теплая слезинка. Том напряженно всматривался в зеркало, но вместо знакомых силуэтов видел двухголовую гидру, сплетенную хвостами в преступный похотливый танец. О, если бы можно было прожить все сначала! Том ни за что не предался бы страсти так неистово, так безоглядно и неосторожно! Остановился бы в отношениях с Биллом на нежно-братских, построенных на взаимном доверии, без патологического врастания друг в друга. Но сейчас уже поздно, все вокруг провоцировали близнецов на нервные метания, вынуждали постоянно оправдываться, выслеживали, контролировали каждый шаг. Билл держался из последних сил, ослепительно скалился, профессионально работал на интервью, и лишь Том замечал бешенно пульсирующую на изящной шее жилку, грозящую вот-вот порваться от давления стремительного тока отравленной крови. Все чаще Том ощущал неминуемое приближение скандала с последующими судами, разбирательствами, выяснениями обстоятельств, наказанием…

Сегодня ему было особенно страшно. Том не помнил, как отыграл последний концерт тура, как участвовал в автограф-сессии и давал интервью местному телеканалу, как добрался в отель. Пьянящие неистовые ласки Билла привели его в возбужденное состояние и теперь, пережив яркое отчаянное удовольствие, Том угрюмо пялился в отражение, изо всех сил желая изменить, исправить… Сделать хоть что-нибудь.

Билл плакал во сне.

- Мы справимся, лишь бы от нас отстали… – сказал зеркальному двойнику Том и внезапно ударил кулаком по гладкой поверхности.

Зеркало неожиданно легко треснуло, ослепило крупными осколками, будто ломая привычный мир…

Яркий свет зимнего солнца светил в незашторенные окна. Дверь сокрушалась от ритмичной барабанной дроби. По угадываемой мелодии и профессиональной подаче моментально проснувшийся Билл тут же определил личность раннего визитера. И не ошибся. В номер ввалился бодрый и свежий Густав Шеффер, с влажными светло-русыми волосами и, по обыкновению, в шортах. За широкой спиной ударника маячил Георг Листинг, плутовато сверкая камышово-зелеными лисьими глазами.

- Доброе позднее утро! – пискляво приветствовал он.

- Уже пора вставать? – высунулся из-под одеяла Том.

Билл повернулся на голос младшего брата, осмотрелся, вдруг замечая, в каком странном номере они провели ночь. Комната оказалась супружеской спальней с широкой кроватью посередине, на которой близнецы и проспали, каждый со своего края. Том откинул одеяло, осторожно вытянул ноги и плавно вылез из тщательно свитого на ночь уютного гнездышка.

Густав с Георгом переглянулись и громко захохотали. Билл окинул взглядом протиравшего сонные глаза Тома, улыбнулся уголками губ – братишка и правда выглядел уморительно в своей любимой пижаме с мишками и голубыми сердечками, хотя и не до такой степени, чтобы ржать настолько оглушительно. Парни покатывались, словно видели старую пижамку впервые в жизни.

- Какая у Томачи ночнушка веселенькая, – отсмеявшись, заметил Густав. – Даже у меня руки просят поняшкать!

Том потянулся и осторожно почесал голову в проборе между туго заплетенными косичками.

- Вы зачем притащились в полном составе? – поинтересовался он, а Билл сладко зевнул во всю пасть, нашарил лежащие рядом на стуле спортивки. Георг пожал плечами.

- Кое-кто видимо забыл, что через час интервью на местном радио. А Дэйви вчера несколько раз напоминал!

- Что-то я не припоминаю, чтобы ты раньше называл про «Дэйви» – тихо, но отчетливо выдал Билл.

Басист заметно смутился, поджал нижнюю губу.

- Пожалуй, я перебрал вчера, – просовывая косматую голову со стоящим набок жестким ирокезом в горловину вытянутой футболки, продолжил наблюдения Билл. – Надо уменьшить обычную дозу виски-кола.

- Вы поссорились? – внезапно спросил Густав.

Близнецы удивленно переглянулись.

- Почему это? – подал голос Том, выпутываясь из наивной ночной кофты.

- Всем известно, что Билл пьет виски только когда поругается с Томом, – отозвался Георг.

- Ну что ты, – весело тряхнул черным ирокезом Билл и фамильярно облокотился на плечо басиста. – Если каждый раз, когда мы ссоримся с мелким, заливать виски-колу, то я очень скоро сопьюсь!

Георг осторожно покосился на острый локоть, находящийся в опасной близости от лица.

- Кого ты мелким назвал, швабра?! – возмутился Том и запустил снятыми с тонких ног штанишками в старшего брата.

Продюсер Дэвид Йост оказался в комнате близнецов, когда полуголые Каулитцы швыряли друг в друга нетяжелые предметы, а Густав и Георг отстраненно следили за побоищем.