*

Кайл перестал с ней разговаривать, но он был умным мальчиком, и он привел своего мула к крошечному ручью, стекавшему по небольшому холму, на котором они оказались. Мэри достала коробку с обедом и подвела своего ездового мула и вьючного мула к воде, чтобы они попили рядом со своими товарищами. Когда она подумала, что им уже достаточно, она отвела их в кусты, нежные зеленые листья которых, без сомнения, их привлекут, и там их привязала. Затем она села, предложила Кайлу бутерброды на выбор и стала есть, время от времени потягивая из своей фляжки. «Хорошо тут», сказала она наконец. «Тихо, спокойно». Кайл огляделся по сторонам, сморщив лицо. Пели птицы, прыгали с ветки на ветку белки, кто-то чирикал, сквозь листья пробивался солнечный свет. «Нормально. Я считаю». Мэри усмехнулась. По крайней мере, она получила от него хоть первый ответ. «Когда-нибудь мы сможем жить, где захотим», сказала она. «А место тут неплохое. Как думаешь?»

Он снова огляделся по сторонам и пожал плечами, затем откусил бутерброд. Ладно, подумала Мэри. «Решишь это когда-нибудь сам». Иногда, когда Кайл был не в настроении, ничего другого, кроме как выжидать, сделать было нельзя.

«Я хочу жить в Большом Яблоке», сказал он вдруг. Она повернулась и уставилась на него. «Откуда ты об этом узнал?»

«Один солдат сказал, что он там родился». Он вновь откусил бутерброд и заговорил, некрасиво его жуя: «Это примерно как

«Джеймс и гигантский персик?» [детская книжка Роальда Даля, типа «Незнайки»]

«Не разговаривай с набитым ртом. И нет, это не так. «Джеймс и чудо-персик» - это сказка; а Большое Яблоко, или Город Большого Яблока - так называли Нью-Йорк. Это был большой город, в нем было полно очень высоких зданий». «А почему тогда его называли Яблоком?» На лице у него было написано то самое характерное выражение, когда «маленький мальчик сталкивается с идиотской чепухой взрослых». Мэри сама об этом задумывалась. И она знала почему, просто раньше ей не приходилось это объяснять. «Ну, дело в том, что многие приезжали в Нью-Йорк искать счастья. И их было так много, что Нью-Йорк… ну вроде как стал ассоциироваться с самоуверенностью что ли, с апломбом, из-за чего другие стали искать счастья и успеха в каких-то других, новых и сложных местах. Иииии, думаю, такое их отношение можно суммировать и обобщить, сказав, что они рассматривали этот город как какое-то огромное яблоко, от которого они хотели откусить кусочек и заполучить его себе». Кайл задумался. «Ааа», сказал он.

«Его больше нет», сказала она. «Ну, остались только его руины. Тихо! »

Кайл тут же замолчал, а мама его пригнулась и вытащила из кустов карабин; но даже в этот момент сердце ее чуть дрогнуло, когда она увидела, как он замер, как кролик, не шевелясь. Делать это в нынешнее время дети учились быстро. В прицеле у нее появилась женщина, с автоматом, поднятым над головой. «Прости, я опоздала», сказала она. «Привет», сказала Мэри, поднимясь. «Привет, Джерри». Она собрала обертки от бутербродов. «Все в порядке, благодаря этому мы хоть перекусили». «О каком это месте вы тут говорили?», спросила Джерри. Это была темноволосая женщина среднего роста, худая, как и все теперь, но крепкая. «О Большом Яблоке», важно сказал Кайл.

«Нью-Йорк, Нью-Йорк, вот чертов город!» , напела Джерри.

«Бронкс северней, Бэтэри южней» , присоединилась к ней Мэри.*

- - - - - - - - - - - - - - - -

*

Песенка

трех морячков из мюзикла Леонарда Бернстайна

«В город» («Увольнение в город»; 1949)

, воспевающая Нью-Йорк. Бронкс и Бэтэри - районы Нью-Йорка.

- - - - - - - - - - - - - - - -

«Ты же сказала не петь!», сказал Кайл, заметно обидевшись. «Ой», сказала Мэри. «Ты прав, чемпион. Прости». «Не петь?», спросила Джерри. «Ну, пока мы ехали. И вообще этого, наверное, лучше не делать», сказала она, покраснев. «Отвлекает». «Да, думаю, всему свое время и место», согласилась Джерри. «Кхм», кашлянула Мжри, «Ну, как у вас дела?» «У меня нормально. Но Чарли, кажется, сломал лодыжку». «Оох. Ну ладно. Тогда поехали».

*

Группа Джерри отлично разместилась; в заброшенном дорожном туннеле почти в четверть милю длиной, выходившем в овраг, из-за чего можно было легко и незаметно входить и выходить оттуда. Внутри было одновременно дымно и холодно, и в обитаемой его части стоял запах, похожий на нестиранные носки - отчасти это были действительно грязные носки, отчасти просто немытые тела и нестиранная одежда - в сочетании с запахом лошади. Но вот запахи ужина были намного приятней.

В Сопротивлении бытовала шутка: «Когда на востоке встает солнце, это значит, что у нас на ужин, возможно, будет мясо».

По запаху, на этот ужин у них были белка и кролик; теперь она была знатоком полевой кухни, и ей показалось, что она учуяла также запах топинамбура. Пахло действительно аппетитно и остренько - а это, как правило, означало что-то толстенькое и поджаристое. Чарли был одним из многих исхудавших мужчин, теперь уже неопределенного возраста, сильно небритый и с огрубевшей кожей; до Судного дня она приняла бы его за бездомного. Его лодыжка действительно оказалась сломана, и серьезно; об этом говорили сильный отек и напряженная поза, в которой он лежал на кровати из грубо отесанной сосны у одного из небольших костерков. Она опустилась на колени и кое-как ощупала ногу; в лодыжке оказалось много костей. Под ее пальцами прогнулась раздробленная таранная кость, травма произошла лишь несколько часов назад. Ее пациент ахнул и прохрипел, но не закричал и посмотрел на нее дикими глазами - мол, «какого черта ты делаешь?», а кожа у него стала холодной и потной от болевого шока. Она сделала ему укол морфия, быстро зафиксировала ногу и наложила на лодыжку гипс. «Его нужно вернуть на базу», сказала она Джерри. «На восстановление уйдет несколько недель, и в это время он будет здесь абсолютно бесполезен». Мэри не нужно было упоминать, что «здесь» он станет откровенной обузой. Он и сам это прекрасно понимал. «Можешь взять его с собой?» Мэри взглянула на нее, подняв одну бровь. Но Джерри не сдавалась. И тогда Мэри стала ей объяснять: «У меня сегодня еще две остановки и еще четыре завтра. Везти его непосредственно на базу - это для него будет просто мучением; полтора дня верхом - даже не знаю, как это назвать. Не говоря уже о том, что это задержит его выздоровление». «Всего-то два человека и две лошади…», начала было Джерри и пошла за ними. Затем она ударила подушечкой ладони себе по лбу. «Я поеду вместе с вами к броду». Мэри посмотрела на нее, и командир отряда стала продолжать, теперь чуть громче, стараясь переговорить журчание воды по скале - этот фоновый шум являлся неплохой маскировкой. «Мне же все равно нужно сделать ходку для пополнения запасов, и как можно скорее - у нас заканчивается взрывчатка и оружейное масло. Это по пути, и мы отвезем туда и Чарли на конных носилках; а на обратном пути на лошадях отвезем груз. Чем раньше мы отвезем его в штаб, тем быстрее мы снова будем в форме».

*

«Тут неудобно», сказала Мэри после минутного неловкого молчания. Брод находился там, где ручей выбегал из оврага на более ровный участок местности, к нему спускалась старая покрытая гравием дорога, которая затем шла на восток; над старыми ее колеями и рытвинами росли сорняки, в некоторых местах кусты и ??даже молоденькие деревца.

« Чертовски неудобно».

«Но травмы вообще всегда связаны с неудобствами. И тебе пришлют кого-нибудь на замену. Не надо закатывать на меня глаза, Джерри. Я знаю, что у вас тут сплоченная группа, и вы прекрасно знаете друг друга, но они не станут отправлять к вам необстрелянного новичка, и тут уж другого выхода нет. Если только ты не собираешься его пристрелить, как загнанную лошадь». «И даже в этом случае нам все равно будет нужен кто-то на замену». Джерри снова закатила глаза. «Угу». Мэри улыбнулась Джерри, пытаясь ее утешить. «И потом отсюда же до базы не нужно лететь несколько световых лет, понимаешь». Джерри пробурчала в ответ что-то невнятное. Мэри протянула ей коробку с таблетками. «Давай ему по одной таблетке каждые четыре часа от боли. И береги их как зеницу ока; такие теперь трудно достать. Я вколола ему морфий, на некоторое время ему хватит, но не навечно». Она взглянула на Джерри. «Так что, как тут у вас в целом?» «Вроде тихо». Джерри прищурилась, оглядевшись и всматриваясь в покрытые лесом холмы. Вокруг копыт лошади, там, где она стояла с опущенной головой, журчала вода, лошадка губами пила воду из мелкого ручейка, бежавшего по гальке и камням. «Но как-то слишком тихо, мне кажется. Никакого движения, кроме разве что белок, да и они как-то затихли, сильнее обычного». Губы ее скривились. «Что-то мне это не нравится». «Да, я это заметила», сказала Мэри. «Мне тут подумалось, что у вас могут возникнуть инфекции. Нужно следить за личной гигиеной; ну знаешь, тиф и так далее». «Вот стерва», дружелюбно сказала Джерри. «Я для тебя врачиха-стерва бессердечная, солдат». Джерри ухмыльнулась и открыла было рот, чтобы ответить, и в этот момент рявкнул выстрел из винтовки. На лице у нее появилось выражение смятения, а затем она медленно повалилась из седла на землю; лошадь развернулась и тяжело поскакала вверх по течению ручья, дико вытаращив глаза, стремена с глухим буханьем стали биться ей по ребрам. Более флегматичные мулы, везшие раненого, лишь вскинули головы и фыркнули. Мэри пришла в себя после шока; она соскользнула на землю и хлопнула мула по крупу.