— Стоп… — прервал себя Валентин. — Давайте-ка я лучше дословно зачту, как дядька сказал… Ага, вот: «Она будет продолжать демонстрировать неуязвимость своего существования „за чужой счет“ и производить общественно опасный суррогат: так называемое „коллективное бессознательное“ — стереотип поведения, мотивы которого меньше всего продиктованы мыслью, в лучшем случае — инстинктом. Человека, уже испытавшего на себе воздействие этого „продукта“ системы воспитания, узнать нетрудно: спросите у него, почему он поступает именно так, а не иначе, — ответит стандартной фразой, мол, потому, что так делают все»…

Тут Путивлев оторвался от тетради и закончил своими словами:

— Короче, смысл поведения вовсе не важен, главное — не выбиться из общей колеи!

— Короче, Склифосовский! — поторопил Асмолов. — И ближе к телу. Что предлагаешь?

— А помочь школе вынести сор из избы, — заявил Валентин. — Скомпрометировать Славика. Да по большому счету. Чтоб Шпажнику только и оставалось его из школы убрать, с «волчим билетом» в зубах. Просекли? Мы-то, как говорится, уже в пролете, а вот всем, кто после нас учиться будет, доброе дело сотворим.

Решили на выпускном вечере напоить горе-препода — если потребуется, силком и до бесчувствия, затем притащить к школьной мусорке, раздеть — до трусов или догола, так точно и не определились, — измазать всякой вонючестью и зашвырнуть «тело» в центр отходов. Затем же, на всякий случай, сделав контрольный фотоснимок, постараться привлечь к компрометируемому наибольшее число зрителей.

И уж если Шпажник даже и после этого не поспешит распрощаться с бывшим скотником — ну, тогда с чистой совестью разошлем мусорное фотосвидетельство в редакции газет, районо, облоно и первому секретарю райкома. Должно выгореть! Должно!!

К сожалению, со своим юношеским максимализмом и желанием восстановить кажущуюся справедливость, мы даже и не задумывались, что собираемся в одночасье окончательно перечеркнуть будущее человеку и так уже балансирующему на грани падения. Кто скажет, имели ли вообще на это право?

Однако человек предполагает, а Господь располагает.

На выпускном вечере, к которому мы подготовились во всеоружии — определили место предстоящего «вливания», куда твердо намеревались затащить Славика, затарились спиртным, а Бельчонок бегал с фотоаппаратом «Зенит-В» и фотовспышкой «Чайка» на батарейках, прогнозируемая жертва просто не появилась.

— Почуял, козел, что жареным пахнет! — плевался обозленный больше всех Асмолов. — Луженая глотка, скотина-скотник, в ж… бы ему трансформатор и на электрический стул!

— М-да-а-а… Косяк ужаснейший, — сокрушался Путивлев.

— Ему, оказывается, ребята из «Б» морду бить собирались, — доложил, разведывавший обстановку «на соседних фронтах», Данченко. — Вот что значит в своем соку вариться, общей схемой не владеть!

Мы с Севой тоже были дико разочарованы, хотя Славик и вывел-таки нам во втором полугодии по «четверке» и экзамен мы сдали на «хорошо». Впрочем, Валентина «пятерки» Лужкин лишил — даже третья подряд победа на областной олимпиаде не помогла. Сережке же вкатил «три балла» — мыслю, не простил ему и «олимпийцу» спрятанных когда-то за батареей учебников.

Ладно… Было, да прошло. Не весь же выпускной из-за нерешенной компрпроблемы горевать. Хотя и жаль мечты неосуществленной. Уж так мы ее пестовали да лелеяли…

А через день Путивлев улетел в Москву: в МГУ поступать. Там тогда экзамены начинались в июле, а не в августе, как в большинстве других вузов.

Скажу сразу: в престижное высшее учебное заведение Мужик не попал — одного балла до проходного недобрал, хотя и списал удачно сочинение, за которое больше всего волновался. Впрочем, в областной университет его с этими оценками без повторных экзаменов взяли. Белочкин на свой биофак тоже поступил. А вот Данченко пролетел, как фанера над Парижем: устную математику завалил, вопросы самые «нелюбимые» попались. Так что проработали они, вместе с Асмоловым, на нашем мехзаводе слесарями до мая следующего года, а потом пошли священный долг и почетную обязанность Родине отдавать.

Ну а вашему покорному слуге — что ж, больше повезло: в технологический конкурс выдержал. Правда, в другом областном центре, а не где мои бывшие одноклассники гранит науки дальше грызли. По жизни-то и Мужик с Бельчонком, даром что в одном городе учились, а встречались редко: здание физмата на одном краю, а биофак — в противоположном. Общаги — соответственно… Се ля ви…

Сережка после армии не вуз, но техникум по своему намеченному профилю окончил и на радиорелейке нашей железнодорожной станции подвизался.

Валерка — тот уж годам к двадцати пяти за ум взялся, в местный СХТ заочно поступил, однако трудиться так и продолжал на мехзаводе.

Валентин к тому времени уже вычислительным центром на этом заводе заведовал, а потом его жизнь в партаппаратчики районного масштаба завела.

Из Севы директора зоопарка, конечно, не вышло. В итоге, после защиты вузовского диплома, оказался он… в нашей школе, и до сих пор там биологию-зоологию-анатомию преподает. Говорит, предлагали ему уже и здесь место завуча, и директором в селе — отказался, мол, не мое это дело, администрирование. Между прочим, кота сиамского он дома до сих пор держит. И что интересно, на сегодня это — правнук того самого боевого царапучего зверюги, который во время оно с физиком воевал…

Ну а я… Что ж, меня вообще судьба вывезла: с инженерным образованием — в журналисты. Хотя это уже совсем иная история. Тогда же, в ту нашу последнюю встречу, разговор на интересующую меня тему завершился так…

— Знаете, когда я в школе работать начал, мы с Раскладным однажды долго про Славика говорили, — поведал Сева. — Оказывается, его и без нашей помощи планировали по окончании учебного года из школы убирать. Что и исполнили. Правда, с переменным успехом: он потом в одном ПТУ год отработал, в другое перешел — там даже два продержался, все ж таки опыт кое-какой по методике и знаниям набирал… Но в итоге все равно избавлялись — ну совсем он с учениками общего языка находить не умел, да и запои раза два-три на год стабильно… Так что лет через пять его педкарьера окончательно закатилась… Кстати, Раскладной тогда достаточно откровенно сказал — уже как коллега коллеге, — что иной реакции на наше «подметное письмо» и быть не могло. Помните, он нам по-хорошему жалобу забрать советовал? Да директор просто обязан был учителя до конца защищать, какой бы тот ни был.

— Вот только в деревню свою Славик возвращаться никак не хотел, — продолжил Валентин. — Я на завод после университета пришел — глядь, а он тоже в кадрах оформляется: в цех, мастером. Около двух лет протянул — сняли. После очередного запоя. Переквалифицировался в грузчики. С жильем у него туго было — то у одной разведенки в примаках подъедался, то у другой… Потом сел — в пивной, по пьяной лавочке, кому-то голову кружкой проломил, и лет восемь о нем ни слуху, ни духу…

— Мне уж за тридцать было… — принял эстафету Данченко. — Смотрю раз — на вокзале — Славик поддатый стоит. Хотел я мимо пройти, нет, он меня тоже признал, остановил. Ну, поговорили. Оказалось, он, после освобождения, к нам сцепщиком вагонов устроился. Какого, спрашивается, с его алкашеским характером на опасную работу лезть? Ну, через год ему, на смене, поддатому, ногу выше щиколотки колесом вагонным и оттяпало. Ладно еще, что одну…

И Сережка безнадежно махнул рукой.

— Последние годы он сторожем на очистных сооружениях работал, — забасил Валерка. — А в свободное время — даром, что на протезе, с палочкой, — по улицам бутылки собирал. Комнатенку какую-то он здесь к тому времени прикупил: мать умерла, дом в селе унаследовал и хватило ума не весь пропить.

Только вышел я, лет пять назад, по зиме, на утреннюю смену. Иду по улице — глядь, в снегу под забором кто-то лежит. Замерз? Или, не приведи, лихие люди порешили? Перевернул на спину — мать честная: Славик! И уже холодный, а сивухой… Упился где-то и до места не дошел… Так-то…