Оценив ситуацию трезво утречно-умыто, можно посмотреть на нашу перепалку с другой стороны. Ну, например, так, что склокой это назвать трудно, скорее разногласием с плохим подытоживанием, например, так, что Чонгук с Тэхёном не умели признавать своё ошибочное суждение, а я подхватывала напряжённый настрой атмосферы, и сама по себе зажигалась как спичка. Да только какой в этом, спрашивается смысл уже сейчас? Когда всё закончилось? Утренняя трезвость лучше любых таблеток и холодного душа, хоть и легче не становится от сего подмеченного разъяснения. Да и бог со всем этим, стало быть. Я всё равно права, мать вашу. Я всё равно умнее (во всех смыслах) – хочется надеяться.

Специально, а может быть понарошку я прогуляла завтрак, поздний завтрак, ранний обед, на который успевала с лихвой, и даже поздний тоже, потому как чувство голода меня не посещало, а ноющая боль в животе имела место быть и попросила отменить сопротивление, дела на день и празднование лета.. А я и не пыталась. По стеклу снова стучатся капли и плачут-плачут, словно на небе больше заняться нечем, как гневить людей контрастным душем. Такие дни не позволяют долго улыбаться или веселиться с утра до вечера, не обращая внимания на прогноз погоды, что было мной уже давно подмечено, а осмыслено сравнительно недавно. Такие проливные дни, апатично настроенного образца, были самым прицельным, убийственным оружием. Люди, которым всё ещё есть дело до окружающего мира (одиноко-уставшие, уставшие от одиночества), смогут со мной согласиться. Только самые стойкие, самые счастливые, без наигранной пресытившей фальши, умеют отнимать у погоды досягаемость и творить своими собственными руками пути своеволия, которые вершат их жизнями. Я ещё не знала, к какой категории человечества себя отнести: размазне или силе мирской?

-Размазня или сила мирская? – преспокойненько жевавший свой салат с помидорками черри Чимин, удивлённо на меня посмотрел, и если бы правая рука была свободна, покрутил у виска с удовольствием, ведь отвлекать людей от трапезы бесчестье крайнее. На ум так, кстати, вспомнилось, что я в свои двадцать три так и не научилась писать правой рукой и всё строчу кривоватым почерком левши белые страницы в клеточку, занимая поля от счастья назло преподавателям. Могу полцарства поставить, поспорив, что у доктора Пака очень красивый почерк – у врачей вообще целый мир в загогулинах прячется, и если разберешь, конечно, то вероятно спрячешься неподалёку.

-Золотая середина прилагается? – не зная контекста, воспитанно поддерживает бессмысленный разговор Чимин. Так уж совпало, что когда моё укрытое одеялом одиночество поскребло по двери комнаты и попросилось себя выгулять, я, наконец, вырезала время для ужина, спускаясь в Camellia.

-Сила размазни если, только, - ковыряясь в кардеро чили платано, размазывая по тарелке мексиканскую кухню и не съев и кусочка, я пыталась выговорить название принесённого блюда снова и снова, не понимая, откуда столько прыти к дефектам речи, которые обязательно выработаются из-за непонятных слов.

-Мирская размазня? – следующую догадку подбросил Чимин, и мы оба усмехнулись. Вот это точно про меня. Не там, не сям, а по серединке – точнёхонько в десяточку.

-Хуан, тебя минут пятнадцать взглядом пожирают. Такой блонди.. – начал Чимин, но я его прервала.

-Не смотри на них, - попросила я, весьма угрожающе.

-Он серьёзно поглядывает, и с другом своим переговаривается о чём-то. Знаешь их? Прилично выглядят. – Сделал свою оценку качества мужчина, сканировав внешний и вид и общую обложку.

-Угу. – Подбоченив голову о руку, грустно вздохнула я. Рядом с Пак Чимином легко было быть самой собой, и это радовало. – Он деградант. Не смотри на него.

-Твой парень? – я истерически хихикнула, округляя глаза.

-Не приведи Господь.

-Посмотрим, - задумчиво добавил Чимин, продолжив кушать. Я несколько озадачилась, но почти сразу смахнула напасть.

-Чимин, - снова позвала мужчину, отвлекая от ужина. Раз сама не ела, следовательно, заняться было нечем, а Пак по глупости своей прогадал с хорошей компанией, подсев за мой столик, поэтому пусть мучается от назойливой Ан-как-её-там.

-М?

-Если ты завтра не проснёшься, если так выйдет, что сегодня, допустим.. твой последний день на земле, то гордился бы ты тем, что успел в этой жизни? – глубокомысленный вопрос – девиз на день, и на последующие три плюс-минус (отнимаю в уме, забывая числа, цифры, тьфу, что там у людей за палочки-считалочки) месяца. - Потому что если нет.. значит, пора что-то менять, правда? – Чимин остановился, хмуро перевёл глаза и молча смотрел в упор, считывая с моего лица запаянный страх, а его наверно легко было различить из немногочисленных посетивших меня эмоций. – Правда? – с нажимом задаю повторно, больше выпрашивая ответа, чем его требуя. Будь то психотерапевт, таксист или бармен – просто поговорить с кем-то о наболевшем, выше всяких клятв в вечной дружбе. Лучше всяких закатно-рассветных любовниках и характерных измятых подушек, пропахнувших сажостью загрязнённых лёгких. А ты попробуй вот так вот запросто поговорить с кем-то о смерти?

-Правда у тебя за спиной, - приземлённо тихо сообщает Чимин, неуловимым жестом откидывая чёлку, оглушая пространство в радиусе метра, и только уже после, я понимаю…

Правда. И правда, за спиной.

Не врал.

-Твои геи и так всеми любимы, перестань дуться.. – чужие еле узнаваемые руки опустились на стол по обе стороны меня, и кто-то такой блондинисто-беспардонный, невероятно спонтанный, зашептал в самую шею тёплым дыханием, прильнув своей грудью к ничего неподозревающей девушке, которая не умеет дуться.. просто по натуре своей природной. Только это секрет.

Что там о мурашках, коленках продрогших.. Что там? Я не знаю. Мне просто нечего добавить, и узнавать у Пака о последнем дне тоже потеряло надобность. Ведь если так и выйдет, кажется, сетовать сожаление меня уже не станет. Не станет же? Если я не открою глаза..?

Я поглядываю на Чимина, а тот в свою очередь, улыбаясь, как-то по-отцовски принимает Чонгука (условно), и в целом необоснованно счастливо, по-доброму, как умеет, суживает глаза. Предатели обычно так себя и ведут – попадаются в те же расставленные сети, кучкуясь в рядах пойманных жертв.

А я не жертва. Я выше. Ещё выше. Удостаиваюсь звания – «неуловимой», и пусть гоняются, - браконьерство в наших окрестностях извечное явление.

-Думаешь, я сейчас растаю? – поддерживаю свою злобную настроенность, якобы обижаюсь, и пусть всё бежит по заданному маршруту в тартарары. Там всем нам место, к сожалению. Больше расположиться и поболтать мест не находится, но расстраивается не надо – глупость обыкновенная. Бездна на другой развилке, там свет приглушеннее, не надо морщиться в случае нападок солнечных.

-А может быть иначе? – ещё ближе наклоняется нахал, касаясь губами ушка, и точно усмехаясь.. усмехаясь! Чимин интеллигентно делает вид (не в пример Чонгуку), что вообще нас не замечает и продолжает созерцать на половину опустевшую тарелку.. Или на половину полную? – постигаем дзэн и хренову идеологию. Кто знает.

-Ещё как. – Бью по рукам и спешно выбираюсь из ограждённой обороны в виде чонгуковского тела. Кажется, овладело мной совсем не злость, а кое-что иное, именно поэтому я трусливо сбегаю, как поступала в такого рода столкновениях – изъезженная тактика поджатых лапок и опущенных ушей, и пусть потом не повторяются. Мне и самой под силу признать поражение и слабость выдержки – это не упущенность, а черта характера. Я в этом почти убеждена.

Несусь сломя голову в свою мучительную обитель, нагулявшись под ручку с одиночеством и уже наевшись прогулкой в обрез. Плюю на лифт и впервые по приезду пользуюсь лестницей, вообще удивляясь реактивности столь молниеносного перемещения. Что-то сказанное Чонгуком не даёт мне покоя, или я сама напридумывала себе трагичное волнение, однако хочу прислушиваться к внутреннему датчику предчувствия. Обычно он не ложает.