– Что?

– Приложите на минутку телефонную трубку к сердцу.

– К сожалению, это единственное, чего я не могу для вас сделать! – Я вовсе не хотел, чтобы она услышала, как бешено колотится мое сердце, хотя прекрасно понимал, что она и так все прекрасно знает.

– Это было бы то, что называется стрельбой по сидящим птичкам?

– Это относится и к говорящим о сидящих птичках. Я изменил свое отношение к этому вопросу. Я хочу быть похожим на вас и собираюсь стрелять в них, сидящих или летящих.

– Вы решили заняться этим видом спорта?

– Нет. Я хочу сказать: я вас не осуждаю.

– Тогда я считаю, что бриллиантовая брошь слишком ценная вещь, чтобы рисковать, отправляя ее по почте, как вы думаете?

– Ваша брошь – ваш риск, вам и решать! – сказал я, стараясь придать голосу твердость.

– Я не думаю, что посылать ценную вещь по почте – лучший выход из создавшегося положения.

– Тогда я сам привезу ее вам.

– О нет, я не хочу доставлять вам столько хлопот. Где вы живете, Дэвид?

– У меня комната на первом этаже, Виа Карнина, двадцать три. Это сразу за театром «Да Скала».

– Я сама приду за брошью завтра около семи вечера.

– Должен предупредить, моя комната далеко не лучшее для богатой синьоры, – сказал я хрипло, – но это ваш выбор!

– Завтра вечером в семь! Спокойной ночи, Дэвид.

– Спокойной ночи, – ответил я.

В пятницу я закончил экскурсию в пятом часу. Супружеская пара – пожилые американцы – была искренне благодарна за экскурсию. Я провел их по всему собору. Они заплатили три тысячи лир. Это, конечно, слишком много за то время, которое я был с ними.

Они садились в машину, когда из сумрака собора вынырнул Торрчи и, слегка толкнув меня плечом, сияя улыбкой, сказал:

– Я рад, что ваш бизнес оживился, синьор Дэвид. Фортуна повернулась к вам лицом?!

– Да, похоже. – Я вложил в его ладонь пятисотенную купюру. – Спасибо за то, что выручили. Ваши пятьсот лир принесли мне удачу!

Легким движением убирая деньги в карман, он спросил:

– Вы решили, что делать с брошью?

– Я не продаю ее. Брошь мне не принадлежит. Я должен вернуть ее.

Торрчи скривился:

– Синьор Дэвид, вы же знаете, как я люблю вас, и должны простить меня, но я уверен, нет на свете такой женщины, которая стоила бы двести тридцать тысяч лир. Меня не интересует, кто она такая, но только она не стоит таких денег!

– Почему вы говорите и о броши, и о женщине как о товаре?

– Простите, но мне кажется, вы совершаете ошибку. Я случайно видел то, что произошло между вами и синьорой в соборе, когда вы полагали, что вас никто не видит. Я понимаю вас: такая красивая женщина просто создана для любви. Но если бы вы продали брошь мне, вы могли бы использовать деньги с большей для себя пользой. А если вы вернете брошь синьоре, вы просто получите ее благодарность, ну, может быть, еще что-нибудь приятное, но потеря денег по сравнению с тем, что она может вам предложить, уверяю вас, очень неудачная сделка!

Я засмеялся:

– Убирайтесь, я не продаю брошь.

– Не спешите, синьор Дэвид, – сказал Торрчи озабоченно. – Я предлагаю: двести пятьдесят тысяч лир и Симону. Вот это будет великолепная сделка! Симона образованная, интеллигентная женщина и очень искусна в любви. Правда, она вспыльчива, но там, где страсть, там и огонь. Бейте ее иногда, и она будет вам очень признательна. Ну? Понимаете, какую грандиозную сделку я вам предлагаю?

– Прекрасная сделка, но я не продаю брошь. Она не принадлежит мне. Если бы она была моей, я не колебался бы ни минуты. Так что оставим этот пустой разговор.

Торрчи печально покачал головой:

– Я вижу, что синьора произвела на вас слишком большое впечатление. Это плохо. Слепая любовь к добру не приводит!

– Разговор окончен, Торрчи!

– Думаю, вы еще пожалеете о вашем решении, – сказал он, пожимая жирными плечами. – Человек, который предпочел женщину деньгам, накликает на себя несчастье. Остается только молиться за вас.

– Катитесь к черту! – выругался я, потеряв терпение. Но в душе испугался. В словах Торрчи было что-то тревожное, очень похожее на то, что нашептывал мне мой внутренний голос после того, как я поговорил с Лаурой по телефону.

– Я попрошу Симону помолиться за вас. – И Торрчи с видом исполненного долга, склонив голову над уныло повисшими плечами, пошел через соборную площадь.

Бронзовая ваза с бегониями стояла на столе возле окна, репродукция Боттичелли была спрятана под кроватью. Я позаимствовал яркую красно-синюю скатерть у Филиппо, синее покрывало у Умберто и очень хороший персидский ковер у Джузеппе. Теперь я едва узнавал свою комнату. Беспорядка в комнате стало меньше, но обои все так же раздражали меня.

Я купил две бутылки сасселлы, а Пьеро сделал сандвичи. С видом человека все понимающего он принес два бокала и две тарелки, а в последний момент настоял на том, чтобы я взял полбутыл-ки коньяка, который, как он сказал, дополнит и украсит мой стол.

Мой костюм был вычищен и выглажен, я заложил наручные часы и купил недорогую пару обуви. Все было готово. Я стал ждать! Высунувшись в окно, рискуя свернуть себе шею, я бросил взгляд на часы на церкви в конце улицы. Без пяти семь.

Я закурил сигарету, в очередной раз переставил для пущей красоты бутылки на столе и расправил несуществующие складки на покрывале. Во рту пересохло, сердце учащенно билось, и я слегка задыхался. Последние два дня все мои мысли были заняты Лаурой, и вот я сейчас увижу ее.

Я сел в кресло и попытался закурить сигарету, но, затянувшись, обжегся и загасил сигарету.

Я встал, хотел взять другую сигарету, и тут раздался стук в парадную дверь. На несколько секунд я словно оцепенел: сжимал ладони, дыхание сперло. Наконец я опомнился, открыл дверь комнаты и бросился по коридору к входной двери.

На тротуаре стояла Лаура Фанчини, в синем платье из хлопка, в соломенной широкополой шляпе, закрывающей лицо, и в темно-зеленых солнечных очках. Лицо безжизненно, глаз не видно, в руках сумочка.

– Хэлло, Дэвид! Не правда ли, я пунктуальна?

– Да. – Мой голос охрип. – Не хотите ли войти?

Я посторонился, и она прошла мимо меня.

– Сюда, пожалуйста, – сказал я и толчком распахнул дверь в свою комнату. – Извините, но у меня здесь тесновато.

Она вошла в комнату, огляделась, потом сняла очки и с улыбкой повернулась ко мне:

– Вы очень постарались, чтобы все выглядело так приятно, не так ли?

– У меня отличные друзья. – Я закрыл дверь, и сразу стало понятно, как мала моя комната. – Вы долго искали мой дом?

– О нет, одно время я ходила в «Ла Скала» каждую неделю.

Она сняла шляпу и положила ее вместе с сумочкой на комод, потом подошла к зеркалу, висящему над камином, и, слегка касаясь тонкими бледными пальцами волос, поправила прическу.

Я не мог оторвать глаз от нее, стоял и смотрел, не в силах поверить, что она действительно здесь.

– Когда ветер дует в мою сторону, я могу слушать музыку, – невпопад произнес я.

Она, улыбаясь, повернулась ко мне:

– Соборы и музыка! Великолепно! Как подвигается книга?

– С недавних пор я мало пишу. Иногда я не заглядываю в нее неделями.

Я понимал, как я неуклюж и неловок, но ничего не мог с собой поделать. То, что Лаура была здесь и так близко от меня, совершенно смутило меня, я нервничал.

– Это она? – Она подошла к столу. – Можно мне взглянуть?

– Пожалуйста, если хотите.

Она наугад взяла несколько страниц и стала читать.

– У вас очень красивый почерк, такой аккуратный, и я вижу, у вас много написано.

– Я не написал и половины того, что задумал.

– Нет ничего удивительного. Такая работа пишется не сразу.

Повисла длинная пауза. Тишина давила на меня. Я заколебался: навряд ли эта встреча будет успешной. Я запаниковал и даже спросил у себя, зачем эта женщина появилась здесь.