Шоббат фыркнул. «А какой принц не ищет? Этим и ограничивается твое гадание?»

«Тебе не нужно ничего делать, чтобы достичь своей цели, Принц Кхура. Переживи своего отца, и трон твой».

«Ба! Он собирается жить вечно!» — раздраженное выражение лица Шоббата стало жестче, решительнее, и он добавил, — «Он имеет дело с неракцами, людоедами и минотаврами, стараясь увеличить свое королевство, и он позволяет чужеземцам входить в нашу страну. Он видит лишь золото и сталь, которые они несут, но его заигрывания уничтожат Кхур. Он не достоин трона!»

Принц снова краем глаза заметил движение. И снова, едва он посмотрел туда, оно исчезло. Он переминался с ноги на ногу, нервно стискивая рукоять кинжала.

«Мой отец дал приют изгнанникам эльфам», — произнес он. — «Он собирается использовать их в качестве пешек, чтобы ограничить влияние рыцарей Нераки. Мне нужно знать — удастся ли ему?»

«Рыцари не будут править в Кхуре».

Шоббат удивленно моргнул. Он ожидал более загадочного ответа, а этот оказался приятно четким.

«А еще твой дом недолго будет править, сын Сахима, если детям Кит-Канана разрешат остаться в Кхуре».

Это тоже было сказано прямо, хотя и не было таким приятным.

Не обращая внимания на реакцию своего слушателя, оракул продолжил: «Старейшая раса может покорить эту землю. Не мечом и огнем, а озеленяя пустыню». Он раскрыл левую руку, показывая на ладони зеленый побег. «Это их особый дар, приносить жизнь в безжизненность».

Темные глаза Шоббата сузились, краска гнева залила его лицо над бородой. «Я не позволю этого! Кхур не принадлежит лэддэд. Трон будет моим!»

«Так и будет, благородный принц. Девять и еще девяносто дней. Столько будет длиться твое правление».

Шоббат начал красться вперед, намереваясь выдавить другую судьбу из костлявого старого прорицателя. Он потянулся к шее оракула, а затем в ужасе застыл. На его глазах шалфейного цвета кожа стала прозрачной. Стали отчетливо видны мышцы, кости и вены. И лицо больше не было человечьим. Нижняя челюсть сузилась, став заостреннее. Щеки впали, глазницы стали выше и изогнутее. Принц отпрянул от жуткого зрелища, его гнев сменился ужасом.

«Что ты такое, старый провидец?» — прошептал он.

Оракул проигнорировал вопрос. Пустые глазницы повернулись, уставившись прямо на принца, и он сказал: «У жизни есть ветви, как у Великого Дерева, и каждый выбор представляет собой развилку. У тебя есть один шанс, Принц Кхура. Жизненно важно, чтобы ты не допустил детей Кит-Канана до Долины Голубых Песков. Если тебе это удастся, их семя засохнет в пустоши».

Шоббат покачал головой, гадая, правильно ли он расслышал. Долина Голубых Песков была всего лишь детской сказкой. Какое отношение этот миф может иметь к лэддэд или к его успешности в роли хана? Жгучая жажда узнать пересилила страх, и он поднял кинжал, требуя пояснений.

«Слово было дано. Я больше ничего не скажу», — ответил ему оракул. — «Ступай».

Последний приказ эхом отразился в пещере, и одновременно мудрец исчез во вспышке белого света. Когда зрение вернулось к приемлемому уровню, размытые фигуры на дальнем конце пещеры обрели резкость, и Шоббат, наконец, увидел, кто они такие. В ужасе поспешно пятясь, он принялся тыкать в них кинжалом. Это было бесполезно. Они толпились вокруг него, протягивая руки, их когти светились, рты были разинуты. Шоббат закричал.

Снаружи, сидевший на песке Вапа услышал этот крик. Из одной из черных гранитных башен хлынула туча летучих мышей. Лошади захрапели и забили копытами по земле. Пока летучие мыши пищали над головой, сходясь и уклоняясь, вокруг кочевника сыпался мусор, мягко приземляясь на песок. Вапа подобрал один из кусков.

Это был листок, темный и мягкий. Таких листьев не было ни у одного из деревьев, которые Вапа когда-либо видел растущими в Кхуре, и, тем не менее, песок под летающими мышами был усыпан ими, и все больше их продолжало опускаться зеленым дождем.

Вапа зажал листок в ладони и стал молить Антора Отшельника защитить его от ужасной магии, которая, вне всякого сомнения, наполняла это место. Угрюмое божество одиночка, Антор, тем не менее, благосклонно относился к своим пустынным детям. Они жили на четких границах, где люди и боги глядят глаза в глаза.

Отданный Гилтасом Кериан приказ был предельно прост: нанести визит Са'иде, верховной жрице Храма Элир-Саны в Кхури-Хане. Однако, его настойчивое требование, чтобы она оставила Орлиного Глаза здесь, вызвало новый спор. Он не хотел, чтобы его жена привлекла к себе ненужное внимание, прибыв к дверям храма верхом на королевском сильванестийском грифоне. Со своей стороны, Кериан полагала, что благоговейный страх людей перед Орлиным Глазом предотвратит множество ненужных пререканий со стражей и младшими прислужниками.

Этот спор продолжался до тех пор, пока Гилтас категорично не велел ей седлать коня. В последнее время ему явно часто приходилось делать это — прекращать их разногласия, отдавая безапелляционные королевские приказания. Львица повиновалась, поджав губы.

Единственным сопровождающим она взяла капитана Гитантаса Амброделя. Гилтас увидел в этом еще одно проявление ее упрямства. Конечно, он не ожидал, что она отправится без должного эскорта. Лорд Таранас с остальной армией еще не вернулись в Кхуриност, но можно было подобрать подходящий отряд. Львица отказалась, процитировав собственные слова Гилтаса о том, что не стоит тревожить кхурцев, и он едва ли мог поспорить со своей собственной логикой. Обычно эльфов принимали в Кхури-Хане (как и любого платежеспособного покупателя). Отдельные эльфы иногда ловили сердитые взгляды, особенно за пределами либеральных городских рынков, но этим все и ограничивалось.

У Гилтаса были дела государственной важности, которыми следовало заняться, но он отложил их на время, пока наблюдал за отбытием своей супруги вместе с молодым Амброделем. Облаченная в свежую тунику и брюки, Кериан презирала кхурское одеяние, предпочитая свой собственный охотничий наряд более удобной местной моде. Капитан Амбродель был практичнее. Он носил белый геб поверх желтовато-коричневых квалинестийских брюк, тщательно расправив складки пустынного облачения, чтобы скрыть эфес своего меча.

Полуденное солнце купало блондинистую голову Кериан в ореоле белого огня. Как обычно, Гилтас не мог не поражаться ее красоте, однако, мрачное выражение ее лица удивительно контрастировало с ее миловидностью. Ее дурное расположение духа еще сильнее ухудшилось с момента возвращения. Причиной этого были не только их стычки. Потеря отряда и унижение от рук быколюдей не прекращали терзать ее. Она больше никому не рассказала, что произошло, и по лагерю начали циркулировать слухи. Храбрость Львицы всем была хорошо известна, и только случайностью можно было объяснить, что она вернулась без видимых повреждений из сражения, в котором полег весь ее отряд.

Возможно, она была погружена в размышления, обдумывая возложенную им на нее миссию, а может, сосредоточилась на управлении скакуном в переполненном палаточном городке. Какова бы ни была причина, хотя Гилтас ждал, Кериан не обернулась к нему. Когда, наконец, она скрылась из вида в переулке, он вернулся в свою палатку. Разведчики из отряда Таранаса прибыли до подхода основных сил армии, и у них было много новостей.

Пока Кериан со своим помощником продвигались сквозь суету палаточного городка, каждый подмечал совсем разное. Гитантас видел храбрость — простые люди борются за жизнь во враждебном чужом месте, и начинают преуспевать. Львица видела только несправедливость — самая древняя раса в мире изгнана из своих законных домов и вынуждена терпеть унижения в этой ужасной пустыне.

Словно корни дерева, окрестности Кхуриноста были запутанны, бессистемно разросшись, следуя рельефу местности и прихотям своих строителей. Сахим-Хан дал эльфам дозволение разбить лагерь за стенами своей столицы; и дал им мало что еще. Изнуренные, больные, обожженные и иссушенные солнцем, эльфы на скорую руку сообща соорудили хоть какой-то кров, делая палатки из всего, от шелковых одежд до лошадиных попон и парусов, когда-то служивших кораблям, курсировавшим по Балифорскому заливу.