Мазь была составлена из нескольких трав, которые затем смешивались в соответствующих пропорциях и варились с жиром. К счастью, не требовалось ничего столь отвратительного как жир висельника или убитого ребёнка, лишь обычный, благонамеренный свиной жир. Потом Катерина произнесла над мазью заклинания, что необходимо было сделать в новолуние, при первой четверти и полной луне. Именно благодаря этому снадобье приобрело огромную силу в заживлении ран. Но ничего не даётся даром. Катерина знала, что когда с её спины исчезнут раны, порезы и синяки, то почти в тот же миг какой-то несчастный на улицах Кобленца заскулит от неожиданной резкой боли. На его спине не останется даже малейшего следа, но страдать он будет так, будто это его отхлестали плетью. Нельзя сказать, чтобы мысль о муках мещанина не давала Катерине спокойно спать. Честно говоря, её это скорее забавляло, особенно когда она представляла себе, как жертва её заклинания любой ценой будет стремиться выяснить причину неестественной боли и как, в конце концов, сочтёт это Божьей кару за совершенные или хотя бы помысленные грехи. Может, начнёт каяться или обещать исправиться?

«Как это было бы смешно, если бы я, сама того не желая, поспособствовала разжиганию религиозного пыла», – подумала она.

В спальню Катерины имела доступ только молодая доверенная горничная, та самая, которая помогала госпоже принимать ванну, готовила её наряды и платила за ущерб, причинённый её ребёнком. Конечно, спальню посещали также и её поклонники, хотя и не каждая встреча заканчивалась в постели, поскольку Катерина, во-первых, была подвержена перепадам настроения, а во-вторых, считала, что не ценится то, что слишком легко даётся. Поэтому иногда гость должен был удовольствоваться изысканным ужином и обществом хозяйки, которая развлекала его беседой, а не искусством любви. Но в доме находилась одна комнатка, в которой никогда не бывал никто, кроме самой Катерины. В эту лишённую окон комнатушку вёл секретный проход, открывавшийся, если отодвинуть заднюю стенку шкафа. Там Катерина занималась искусством, которое любила больше всего, и которое запросто могло привести её в подземелье и на костёр. Именно в этой маленькой комнатке она собирала книги, полные знаний о тайных обрядах, а также произведения из области ботаники и анатомии. Именно здесь она хранила травы, отвары из них, мази, зелья и эликсиры. Всё это было тщательно рассортировано и описано. Лишь простакам казалось, что мастерская колдуна или ведьмы должна быть запылённой, замусоренной, с потолком, затянутым паучьими сетями, и полом, покрытым кошачьим дерьмом. Катерина поддерживала всё в безупречном порядке и чистоте, ибо только так она могла обеспечить себе правильный подбор компонентов. И только простакам могло казаться, что в лаборатории колдуна или ведьмы должны находиться черепа, кости новорождённых, верёвки повешенных, месячная кровь или крошки осквернённой просфоры. Да, на некоторых заклинаний были нужны именно такие компоненты (за исключением просфоры, которая представляет собой лишь кусок хлеба, и ничего больше), но при условии, что они сохранили жизненную сущность животного или человека. Эта сущность не была материалом для заклинания. Она была его усилением, при помощи которого, например, любовное заклинание или проклятие получало дополнительную силу. Но главным было заклинание, магия слова, объединяющая разум ведьмы с сущностью природы. Катерина знала, что она уже умело и эффективно владеет этой магией, хотя и изучила также тайны растений и животных настолько, что могла бы стать также искусной знахаркой или отравительницей. Но это было не так весело. Это не было настоящим искусством. Однако к истинному искусству приходилось прибегать с умеренностью и осторожностью, поскольку для глаз человека, опытного в распознавании тёмных заклинаний, неосторожный колдун светил как маяк. И этому старуха тоже научила Катерину: как использовать магию под колпаком защитной силы или, ещё лучше, как использовать магию, одновременно создавая след, ведущий к ничего не подозревающему невиновному человеку.

Кроме всех ингредиентов Катерина хранила в мастерской уникальное сокровище. Им были куклы, изображающие всех поклонников, которые посещали раньше или сейчас её дом. Катерина вылепила фигурки из глины, подмешав в неё пот и семя каждого из мужчин. Сделала им маленькие ноготочки из обрезков ногтей поклонников и украсила головы локонами, полученными из их волос. Каждую фигурку она одела в клочья одежды, для этого достаточно было всего нескольких ниточек. Куклы хранились в запертом секретере, ибо она однажды подумала, что даже если она смогла бы объяснить служанке наличие трав и отваров, то ни за что в мире не объяснила бы присутствие кукол, которые, как знал любой дурак, могли служить лишь одному: чёрной магии.

Катерина, обладая этими фигурками, очень быстро завоевала огромную власть над каждым из своих любовников. От неё зависело, захочет ли она наслать на них болезнь или боль. Когда-то ради злой забавы она наколдовала одному из поклонников неприятные язвы на нижней части живота и одновременно слала ему милые записки, прося о встрече. Мужчина, смутившись болезни, находил себе тысячи оправданий. Вскоре Катерина наскучило это развлечение, она расколдовала любовника и в то же время послала ему резкое письмо, обозначающее окончание дружбы, ибо «учитывая, сколько вы находите причин, чтобы отказаться успокоить мою тоску, смею полагать, что я вам уже весьма неприятна». Потом она умирала со смеху, когда он торчал под её окнами и пел по вечерам страстные серенады. Но в дом его так и не впустила.

Катерина снова явилась по вызову старухи, но на этот раз твёрдо пообещала себе, что не даст воли гневу. В постели она, может, и соглашалась на несколько невинных шлепков, которые при умелом применении превращали боль в страсть, но она знала, что хлестание кнутом по спине никогда не сочтёт удовольствием. Тем более что потом приходилось тратить много времени и сил, чтобы залечить раны и вернуть коже бархатную гладкость.

Она прекрасно знала, что есть люди, которые более любовных игр предпочитают хорошую порку. Она сама принимала когда-то поклонника, желающего только того, чтобы она, одетая с ног до головы, стегала его хлыстом, когда он сам голышом извивался на ковре и молил о пощаде. Но она отказала ему всего через несколько посещений, так как в его привычках видела что-то вульгарно-грубое. И, кроме того, крики, которые он издавал, не приглушали даже толстые стены и столь же толстые двери, и слуги потом сплетничали направо и налево.

Катерина с самого порога поприветствовала ведьму с любезной улыбкой и присела рядом с ней, спрашивая, для чего она понадобилась и в чём она, Катерина, могла бы оказаться полезной учительнице, которую она так уважает.

– Ты сменила тон, чертовка, ха! Не вышло по-плохому, может, получится, по-хорошему, а? Таков твой замысел?

– Прости, матушка, моё поведение, – ответила она смиренно, – вызванное лишь жаждой знаний, с которой мне иногда трудно справиться. Я обещаю, что буду прилежно постигать твою науку, а ты сама решишь, когда меня просветить.

Ведьма расхохоталась.

– Просветить, – повторила она. – Ты молись, чтобы тебе палач не посветил. Я уже знаю, какой сюрприз ты готовишь Его Преосвященству. Лишь бы только тебе не пришла столь же забавная идея относительно меня, чертовка.

– Откуда ты знаешь? – Спросила Катерина быстрей, чем успела подумать, и теперь проклинала себя за поспешность.

Старуха пожала плечами.

– Откуда знаю, оттуда знаю. Но я тебя не выдам, доченька. Толстый поп захлебнётся собственной кровью и рвотой, и поделом... Может, быстрее увидит того Бога, которому каждый день молится.

Ведьма обмакнула палец в котёл, а потом тщательно его облизала.

– Ты уже ужинала, вертихвостка? – Сварливо спросила она.

– Большое спасибо, матушка. Я ела. Но... откуда ты знаешь? – Вернулась она к прежнему вопросу.

– Видит тот, кто умеет смотреть. Слышит тот, кто умеет слушать. Ты не умеешь. Может, научишься. Когда-нибудь. Если доживёшь.