И как Он мог бы вернуть рыдающей девушке возлюбленного, ушедшего от нее к другой?
И как Он мог бы вернуть старой, больной и одинокой женщине непутевого сынка, загремевшего в "зону" на всю катушку за ограбление магазина?..
И как вообще Он мог накормить всех голодных, утешить всех плачущих и обиженных, исцелить всех больных и дать кров всем бездомным, если они сами были повинны в бедах своих и если это все равно не спасло бы их от Страшного Суда?!..
И продолжались тем временем в Городе будни. И выходили газеты, и неудержимо росли цены, и грызлись между собой по инерции, будучи обессиленными жарой, политиканы, и умирали и рождались люди, и вяло протекала очередная международная конференция, посвященная выживанию человечества,и, наоборот, с пышным блеском гремел фестиваль эротического кино...
И затевалось в центре Города крупномасштабное строительство не то третьего, не то четвертого по счету "кольца", и успешно состоялись несколько пожаров в высотных домах, и взрыв в небоскребной гостинице, и множество заказных убийств, и еще больше убийств по глупости и по пьянке... И подвергался Город ежегодному нашествию транзитных варваров, использующих сезон отпусков для того, чтобы опустошить городские торговые точки, сфотографироваться на фоне общеизвестных памятников и достопримечательностей, а затем либо унестись далее, на еще более жаркий юг, либо вернуться в провинциальную глушь и рассказывать соседям и родственникам о том, что Город этот - не что иное, как "большая деревня"...
И не то под влиянием одуряющего, суетного однообразия, не то из-за скопившейся в душе, до сих пор не ведавшей ни горечи никотина, ни алкогольного дурмана, неизбывной усталости стал Спаситель все чаще ловить себя на ошибках и на сбоях.
И приключился с ним однажды такой случай, вспоминать о котором Он потом всегда стыдился, когда встретил Он в вагоне метро деву младую, на облике каковой лежала явственная ангельская печать, и видно было невооруженным оком, что чиста душа ее аки белоснежный плащ Его. И возрадовался Он, и уже собирался было с умилением душевным внести девицу в свой Светлый Список, как на следующей станции она вдруг, поднимаясь со скамьи, пошатнулась и с трудом провлачила свою бесподобную плоть к выходу, а напоследок дохнула Ему в лицо таким перегаром, что понял Он: пьяна дева младая, как самый последний забулдыга, и проникнув глубже в душу ее, увидел Он там такое нелицеприятие, что и сам закачался и застонал от отвращения...
И в другой раз чуть было не причислил Он к Недостойным человека, психически нездорового, хотя не осознавал тот, что творит, а, как известно, грехом может считаться лишь осознанное попрание Заповедей...
И понял Спаситель тогда, что ничто человеческое Ему не чуждо, ибо только человеку свойственны заблуждения и иллюзии...
И под влиянием вывода сего стал Он все чаще мысленно просматривать свою земную жизнь - но не ту, первую, нещадно перевранную разными писаниями, евангелиями да библиями, а ту, в которой появился Он из чрева одинокой и молодой тогда еще женщины Марьи после очередного непорочного зачатия, ибо иным путем Отец Его не способен воплощать Сына Своего в ипостаси человеческой.
И вспомнил Спаситель, как приемный отец и духовный наставник Его Семен Игнатович Трубников, живший по соседству с матерью Его, будучи человеком верующим, усмотрел в новорожденном Нем Спасителя человечества, так как видел накануне пророческий сон с явлением архангелов и прочих крылатых обитателей рая, а очень вскоре обнаружилось, что обладает Он всевозможными необычными способностями - к примеру, в присутствии Его становилось иногда людям почему-то не по себе, и страх и смущение овладевали ими при взгляде в ясные карие глазки Его.
И поспешил Трубников возвестить о пришествии Его, причем столько шуму наделал в тихом омуте уральского городка Мапряльска, что не только богомольную общественность на уши поставил, но и спровоцировал визит местного собкора одной из центральных газет к чудо-дитяти. Статья потом называлась: "Экстрасенсу - три года", и снабжена она была красноречивым подзаголовком: "Там, где кончается наука"... А между тем, ребеночек-уникум рос, как обычно сообщается в сказках, не по дням, а по часам. Из боязни утратить Спасителя для человечества Его никуда не выпускали из дома, и рос Он исключительно в компании матери своей да Семена-Предтечи, каковой, не теряя времени даром, открывал глаза будущему Мессии на то, кто Он есть такой и для чего ниспослан Богом-Отцом на Землю...
И навечно осталось в памяти Спасителя лицо духовного наставника своего, когда тот, возбужденно дергая куцей рыжей бородкой, горячо шептал Ему в ухо: "Пойми, люди забыли Господа Бога, а это добром не кончится!.. Им нужен Бог, нужен, и ты вскоре увидишь, что они хотят этого, сами того не ведая!"...
И когда мальчику исполнилось десять лет, Он впервые услышал глас Отца Его, и с тех пор не раз беседовал с Всевышним, внимательно выслушивая подробности своей Миссии. И хотя Он так и не выучился ни писать, ни читать, зато научился читать души людские и сумел, наконец, вспомнить почти полностью свою первую жизнь в ипостаси человеческой, причем с такими деталями, которые не содержались ни в каких священных либо художественных описаниях...
И неизвестно, чем Спаситель не угодил какой-то мапряльской секте, только известно, что неоднократно угрожали они расправой над Ним, если Он не отречется от "самозванства богохульного", а перед самым совершеннолетием отрока окружили невзрачный домик на окраине Птичьей Слободки темной ночью, вломились в него и превеликое зло учинили. И существует в воспоминаниях Спасителя об этой ночи какой-то странный провал, помнит Он лишь необычайно сильный стук в двери и окна одновременно; испуганное, заплаканное лицо матери и почему-то торжественный лик Семена Игнатовича, вооружившегося старенькой двустволкой шестнадцатого калибра. И помнил Он еще, что когда дверь в сенях готова была вот-вот рухнуть под напором бешено орущей толпы, Предтеча подсадил Его в пролом в потолке на чердак и шепнул: "Спасайся, беги через чердачное окно - может, в суматохе Тебя не заметят эти злодеи, Господи!"... И ничего больше не запечатлелось в памяти Спасителя, только сразу возник перед ним темный лес, который начинался за окраиной слободки, куда слабо доносились запах гари и крик матери: "Пощадите, люди добрые!"... И было потом без всякого перехода пустынное ночное шоссе, и Господь-Отец сказал Ему с неба: "Вот и начинается Миссия Твоя, Сын Мой... Забудь же то, что осталось за спиной Твоей, и иди в Город-на-Холмах, ибо там сосредоточено великое множество людей".
И пошел Он через города и веси пешим ходом и вот теперь бродит по Городу.
И сидел Он теперь на берегу запущенной реки, носившей имя Города, и был, очевидно, у трудового люда день выдачи зарплаты, потому что то тут, то там на чахлой, вытоптанной травке виднелись исключительно мужские компании с бутылками. И одна такая гопа обреталась в десятке метров от Спасителя, в непосредственной близости от закрытого пивного ларька с крупной надписью мелом на серых досках: "Реанимация", и составляли ее преимущественно молодые парни из низших слоев общества, одетые грязно и неряшливо, грубые и непристойные, и бранных слов в их речи было намного больше, чем обычных лексических единиц. И доносились вместе с порывами ветра и винно-водочными парами до Спасителя обрывки громких пьяных диалогов. И, судя по этим обрывкам, компания уже находилась в той стадии, когда еще по "сто грамм" - и веселье увянет само собой, потому что кое-кто заснет, кто-то зачем-то удалится в кусты, судорожно вздыхая и слепо вращая глядящими в разные стороны глазами, а кто-то вдруг вспомнит, что "ребя, на Васильевской, в бабской общаге, поселились новые телки - так, может, двинем туда, а?"...
И грустно думал Спаситель, что у таких вот оболтусов и в душу смотреть не надо, потому что они и так - как на ладони, и количество и качество совершенных им грехов прямо пропорционально потребленной дозе алкоголя...
