Простившись с Алевтиной, я села в подошедшее такси.
– Марго дорогая, скажи, куда мы едем и зачем?
– Я тебе объясняла за ужином, если ты не понял, всё потом объясню. Миш, не доставай меня сейчас!
– Что такое не доставай тебя? Ваши непереводимые обороты я никак не понимаю! – Начал сердится всегда сдержанный Михаил.
Пока он возмущался, мы доехали до нужного дома.
Глубокая ночь. Но на Кутузовском шум и гул современных красивых и дорогих машин. Это соревнования дрегрейсинга. Соревнования на скорость. Модное новшество для богатой молодёжи.
– Да, наступили времена! Во времена Союза, такое разве могло происходить? Чтобы на правительственной трассе! Прямо перед такими домами, заполненными, пусть даже бывшими членами ЦК партии и правительства по ночам стоял такой дикий шум и рёв автомобилей без глушителей? – произнёс шофёр, отвлекая Михаила своими сравнениями о прежней и нынешней жизни.
В глубине двора дома, стоявшего большой буквой «П», стало намного тише. Поглотителем шума здесь являлось обилие зелёных насаждений. Я подошла к нужному подъезду и нажала на кнопку домофона для вызова консьержки.
– Дама, что вы хотели, вы к кому? – услышала я женский голос, – не зная, где расположена камера видеонаблюдения, я проговорила в микрофон:
– Я подруга Людочки Соколовой из девяносто пятой, мне нужна дежурная, которая сегодня днём работала.
– А это вы, проходите, что так поздно? Что случилось? – стала спрашивать меня заспанным голосом женщина.
– Как хорошо, что я не ошиблась, и вы не сменились, – сказала я, увидев знакомое лицо дежурной, с которой сегодня, вела шумную беседу.
– Ой, какая вы нарядная! Я бы вас и не узнала, – залепетала она, выходя их своего закутка, скорее похожего на комнату.
– Вы меня извините, я бы не заснула спокойно, пока у вас извинения не попросила! Мне так неудобно перед вами, наорала на всех! Перепугала! Но достала меня наша милиция, тьфу, как она теперь полиция, подругу убили, а они, – женщина слушала в знак согласия, кивая мне головой.
– Не говорите. Но сегодня забегались, скажу я вам, все перепугались до смерти. Вызывали бригаду в каких-то балахонах. Они целый день там колдовали. Вы не переживайте они взять из квартиры ничего не смогут. Всё описано, переписано. Дом у нас серьёзный.
– Да не в барахле дело, человека жаль, убили ведь отравой этой! – взмахнула я в отчаянии руками.
– Вот, вот и я говорю. Меня сегодня прямо осенило! Пойдемте, сядем вот у нас креслица хорошие есть. Мы-то сейчас как работаем? Платят мало, так мы особо не держимся за эту работу. Здоровье есть – выйду, месячишко поработаю, всё добавка к бутерброду, да и не скучно, а то телевизор очень уж надоел. Одна я. Если надо, подменю такую же старую курицу, как и я. Нас тут пять старух. Все рядом живём. Вот и меняем друг дружку. Это раньше охрана здесь серьёзная была, а теперь, по нынешним временам, жильцам и чоповцы дороги. Да, ладно!
В прошлом году, дай Бог памяти, числа, какого, нет, не помню. Летом это было. Я до обеда Семёновну подменяла, ей с утра надо было в поликлинику бежать. Вот уже где-то ближе к обеду, я уходить собралась, а тут мужчина такой, средних лет. Лицо как в кино у бандюг, серьёзное такое, в таком камуфляжном костюме с сумкой. Я говорит к Соколовой в девяносто пятую. А я ему, меня не предупреждали вас пускать. А он отвечает:
– Ваше право. Я сантехник. Меня Людмила Викторовна прислала кран починить, течёт у неё в ванной. Она боится, что потоп будет.
Я удивилась. Говорю, у нас свои сантехники имеются. А он мне:
– Надоело мне тут у вас стоять, у меня время – деньги. Я с её работы. Можно сказать, личный сантехник. Ваши слесаря наделают делов, да ещё денег сдерут. Вот, она мне и ключи свои дала! Пошли мамаша со мной, раз не веришь, да позвони ей, номер дать или сама знаешь?
Да и номер мобильного у нас есть. У нас правило такое. Звоню – отключён её аппарат. А он говорит:
– Правильно, она на совещание в мэрию поехала. А я ждать не могу. У меня, – говорит, – работы своей полно. Деньги уплывают из рук, а я тут буду мяться у ваших ворот. Разошёлся! Я и впустила. А вот в квартире с ним долго не могла находиться. Не имею права пост бросать надолго. Но до квартиры провела, он открыл ключами Люды, я точно знаю. У неё ещё брелок такой заметный. Она его из Земли Обетованной, из Израиля привезла. Всем нам такие же брелки подарила и пакетики с иконкой и землицей, камушками, маслице лечебное, всё там, в пакетике есть. Так она такой же брелок при мне на свои ключи повесила. Такой знаете, да вот на моих ключах, он. Брелок этот ещё и оберег. Видите, брелок на кисть руки похож и пять разных камушек. Так вот, на брелке Людочки, вот этого последнего зелёного камушка нет. Она, когда стала сувениры доставать из сумки, он и выпал. Мы с ней так и не нашли его. Она этот брелок себе и забрала. Говорит, пусть у меня будет, а нам всем оставила хорошие, не бракованные. Я по смене всем старухам своим передала её подарки. Вот ещё молитва написана на их языке, чтоб значит оберегал. Так вот не уберёг оберег, вот беда!
– А вы ей рассказывали, об этом сантехнике?
– Так в том-то и дело, что нет! На следующий день я в больницу загремела. Потом вышла месяц поработала, а месяц, сколько там смен выпадает? Если сутки через трое, неделя в общей сложности, но не удалось мне с ней свидеться тогда. Да и забыла я честно сказать об этом. Потом в санаторий поехала, знаешь хороший такой санаторий…
– А почему вы решили, что Людмилу убили и почему запомнили этого сантехника? – спросила я словоохотливую старушку.
– Лицо у него такое не приятное. Одно слово – бандит. А как узнала о том, что Людмилы не стало, так, почему-то сразу о нём вспомнила. Вот сердце мне подсказывает, что без него не обошлась эта трагедия.
– А вы узнали бы этого мужика? – перебила я её, чувствуя, что Миша, глядя на счетчик, наверное, с ума уже сходит, со своей английской экономностью, но сидит, терпит. Олег бы уже давно меня вытащил отсюда, – знаете Анна Васильевна, я вам свою визитку оставлю, вы мне позвоните если вдруг… Но смотрите, если увидите и узнаете этого сантехника вида не подавайте. Вдруг это преступник! Вдруг это он ртуть по квартире рассовал?
– Батюшки мои! – испугалась бедная женщина.
– Скорее всего, этот слесарь был настоящий. Если бы нет, Люда догадалась бы, что дома что-то не так и заявила бы в милицию. Тьфу ты в полицию, – старалась успокоить я пожилую женщину, – всё я побежала, а то дождусь, что кавалер сейчас меня убьёт. Представляете, в такси ждёт, сидит, терпит!
– Ой, такси, деньжищ-то сколько проговорили! Беги, беги, милая! – запричитала Анна Васильевна.
Я запрыгнула в машину и, видя обиженную физиономию английского кавалера, расцеловала его в обе щеки. Глядя в зеркало на улыбающегося и довольного от щёлканья счётчика шофёра я сказала:
– Вот в Англии мужики! Не то, что у нас! Видит человек, что у женщины дела неотложные – ждёт! Ни слова упрёка, а вы бы, русские, сейчас всю дорогу пели свои песни: да сколько можно, да вечно жду! Вот, мужики! – Миша сиял. Потом улыбаясь, смущённо произнёс:
– Да, ну, тебя! – у него это получилось так смешно, что мы с шофёром просто грохнули от смеха.
– И ничего здесь не так смешного, – от смущения он немного забыл русский язык. Не переставая смеяться, я ответила:
– Ваши непереводимые обороты я никак не понимаю! Всё Мишенька, – сказала я ему, когда автомобиль притормозил у моего подъезда, – завтра похороны, ты время знаешь, если хочешь, подъезжай сразу к кафе.
– К сожалению, нет, дорогая, завтра дел тоже много, встретимся в Шереметьево послезавтра. Не забудь, я вылетаю в четырнадцать двадцать по Москве.
– Обязательно приеду и для твоих родителей подарки привезу.
– Сколько тебя просить, ты меня вечно мучаешь своими пакетами. Маме нельзя так много сладкого.