Борис Федорович приехал не с пустыми руками. В подарок имениннику привел вороного персидского скакуна в атласной попоне. Шуйский, кажется, забыл обо всем, бросился осматривать коня. Обнимал и целовал за него Годунова вполне искренне. Любил Иван Петрович лошадок, души в них не чаял. С войны всегда пригонял целый табун. В Пскове, где воеводствовал после победы над Стефаном Баторией, имел целых три огромных конюшни и каждого коня знал по имени. Когда государь Иван Васильевич позвал его в Москву на регентство, чтоб следить за скудоумным наследником Федором Ивановичем, то и сюда Шуйский привел любимых животных. Правда, держать их в городе в таком количестве было неудобно, конюшни он поставил за Серпуховской заставой.
Кроме того, Годунов подарил Шуйскому три бочки польской водки. Как когда-то царский повар Малява, личный чашник боярина Тимофей, настаивал её на лесных корешках.
У ближнего забора монастыря сидели нищие и юродивые. Они трясли палками, своими искалеченными конечностями. То ли приветствовали боярина Годунова, то ли осыпали проклятьями, не поймешь. Водоотводную канаву вокруг обители, наполненную доверху дождями, правили стрельцы. Ими командовал раздетый до пояса десятник. Ливни наконец прекратились и на Москву навалилась жара.
Стоявший позади боярина Мстиславского его ключник Федор Лопухин, подмигнул Годунову, кивнул, вероятно, давая понять, что все идет как задумано. Однако внутри Бориса Федоровича кипело, ноги были словно не свои...Ох, страшно. А ежели осечка? На кону его жизнь. И всего его рода. Никого не пощадят.
Шуйский с почтением пригласил Годунова в палаты. Стал показывать свое богатство, привезенное из Ливонии (теперь Речи) и Пскова. Чего тут только не было: и картины, и гобелены, и древние медные кувшины, и, конечно, дорогое оружие. Утомлять, слава Богу, долго не стал, проводил в "личную приемную залу" на втором этаже за княжескими покоями.
Здесь уже был накрыт небольшой- для самых близких товарищей- но шикарный стол. Свиные копченые головы, вареные телячьи языки, рыба многих сортов, заморские фрукты вместе с обычными яблоками, грушами, сливами, черный и белый виноград, возвышались горами.
Бориса Федоровича усадили на почетное место, во главе стола, в высокое, будто трон, ореховое кресло. Перед Годуновым была поставлена фарфоровая миска с любимым его блюдом- томленными в сметане, с чесноком и грибами, бараньими ребрами. Как узнали о его пристрастии, вроде на трапезах с Шуйским никогда не пересекались? "Видимо, кто-то из моих людишек подсказал. Кругом лазутчики, никому веры нет".
Напротив Бориса- Иван Петрович Шуйский. По левую руку- Василий Голицын и Михаил Воротынский, по правую- Иван Федорович Мстиславский с Дмитрием Налимовым.
Слуги быстро наполнили тарелки и кубки вином. Им помогал Михаил Губов. В какой-то момент он пролил немного зеленого Рейнского на кафтан Бориса.
"Ах ты, паршивец",- окрысился на него дворецкий. Но за Михаила вступился Шуйский: " Уймись, Тимофей! Не гневайся на мальчонку, Борис Федорович, всего седмицу у меня. Но расторопен, смышлен". "Пустяк,- ответил Борис, потрепав вихрастую голову отрока.- Сами-то с чего начинали".
Сказал, а сам залился тяжелой краской. По договоренности Губов должен был подать Годунову знак. Если прольет "случайно" вино, значит, отрава в нём, коль уронит кусок хлеба- в еде. Но ведь могло случиться и так, что Михаила не допустят до стола. Тогда Мстиславского позовет якобы по важной надобности Федька Лопухин. Произнесет слова- "немедля поспешай"- яд в вине, скажет- "неотложное дело"- в мясе или рыбе, закашляется при этом- в фруктах. Это нужно было знать боярину, чтобы в нужное время сделать так, как задумано. Итак, римская отрава, в кубке.
О том, что травить Годунова собираются именно ею, узнали от Мстиславского. Он так напугался пророчества "юродивых", что чтобы его окончательно добить, много усилий не понадобилось. Утром, после встречи в кабаке с Губовым и Кашкой, Лопухин разбудил своего хозяина. "Слыхал я от чего тебя намедни предостерегали христовы люди. Напоследок они мне велели тебе передать, что б ты отступился от какого-то Бориса. Знаешь об ком речь?" "Свят, свят,- начал креститься старик Мстиславский и вдруг заплакал.- Вестимо знаю. Не могу более на душе такую тяжесть носить". "А ты и не носи,-посоветовал Лопухин.- Убережешь чужую душу, спасешь и свою". "Что?" "Вся Москва судачит, что царского регента Бориса Годунова недруги хотят извести. Уж не об нем ли речь?" И Иван Федорович, всхлипывая, рассказал своему ключнику о заговоре против Годунова. "Не на тех коней поставил, боярин. Хитрый татарин вас всех вокруг пальца обведет. И ты ему в том поможешь, ежели не желаешь лишиться головы". "Не желаю!"-крикнул Мстиславский. "Ладно,-ответил Лопухин.- Я встречусь с людьми Годунова, поведаю им правду о злом умысле и о том, что ты одумался". Открывать все фишки перед Иваном Федоровичем, что он уже в сговоре с Борисом, не имело смысла- меньше знает, крепче держится на поводке. А потому вечером ему сказал, что все обговорил с людьми Годунова, Мстиславского простят, ежели поведет себя верно. Для начала он должен узнать какую отраву подсыпят и у кого её купят. На следующий день Мстиславский дрожащим голосом рассказал: приобретут яд дружки Налимова у шотландского купца Гарсея в Немецкой слободе на Болванке. Лопухин тут же помчался к немцам. Здесь на Болванке осели многие пленные из Ливонии. Сюда часто наведывались купцы из многих стран. Быстро отыскал Гарсея. Схватил того за шиворот: " Кому зелье ядовитое продал?" Тот сначала открещивался : Chan eil fhios agam. Не знаю ничего", но после пары добрых пинков и обещания "немедля утопить в Яузе", одумался, сказал, что продал двум дьякам Кантареллу. "Это страшный яд,-пояснил купец,- так в семье Борджа называли отраву из шпанской мушки и жука навозника, рецепт которого Чезарес получил от своей матери Ваноцци Катанея". Кто такие Чезарес и Катанея Федор выяснять не стал. "Противоядие давай",- потребовал он. "В больших количествах Кантарелла за день убивает быка, в малых помогает...хм...доставлять великое удовольствие жене..." "Что ты хочешь этим сказать?" "Надо выпить много много крепкой водки, тогда яд станет не опасным, а даже...полезным. Но если доза его была мала". "Смотри, немец, ежели о нашем разговоре кому- нибудь проболтаешься..."- сказал уже более миролюбиво Лопухин, выгребая из сумки шотландца все имеющиеся в ней деньги.- Плата за твое непотребство". "А-riamh, tha mi a ' bheil sibh a labhairt air beatha chloinne. Никогда, клянусь".
Шуйский встал, высоко поднял серебряный кубок с вином. Дорогому гостю Борису поставили кубок самый большой, из чистого золота, украшенный драгоценными камнями. Его добыл Иван Петрович у Пскова, когда русские стрельцы погнали поляков. Стефан Батория побросал тогда все что было, в том числе и ценную посуду из своего дворца.
- Божьей милостью, волею Спасителя, пути мои пересеклись с великим человеком, знатным воином Борисом Федоровичем Годуновым,- начал помпезно говорить Иван Петрович. -Он не раз доказывал свою преданность России и вселенской добродетели, воюя не только с врагами, но и бесовским злом. Знаю, что у него много завистников и недругов, но мы вместе, рука об руку, будем биться с нашими общими врагами и обязательно их одолеем. Давайте осушим наши кубки за брата великой царицы Ирины, головного опекуна царя Федора Ивановича, дай Бог ему здоровья и всяческих благ- Бориса Федоровича Годунова! Слава Борису!
"Слава",-отозвались вразнобой остальные гости. Боярин Мстиславский так, кажется, и вовсе не открыл рта. Издал непонятные звуки чревом. Руки его дрожали.
-Спасибо, други,- в свою очередь сказал Годунов. Токмо какой я головной опекун...Вы головные в регентском совете, да Никита Романович Захарьин. У вас покуда учусь уму разуму. Жаль, что его теперь тут нет.
