— Леш? — И вот лучше бы я сейчас не смотрела в этот втягивающий водоворот просыпающейся страсти в его взгляде. Потому что доводы кажутся смешными, а пятнадцать минут никто и не заметит, зато мы успеем… Быстро, жестко и горячо… И пошло все к черту. Жизнь ведь состоит из таких вот моментов. Из риска, страсти и мнимой опасности. Зачем лишать нас этого? Натрахаться-то мы успеем, только это будет в постели или где-то еще, но дома.

— Да, Лин, — ухмыляется зараза, послушно идет за мной, крепко сжимая мою ладонь своей, когда я, нервно цокая каблуками, как преступница, крадусь, высматривая, где же нам согрешить.

Только Леша все решает за меня, резко утянув за ширму между залом и кухней. Где висят тяжелые темные шторы, впечатывает спиной в стенку, и проворные руки тут же ныряют под платье, царапнув кожу над кружевом чулок. Вздрагиваю. Сжимаю его плечи с силой. Довольная, как кошка, от его напора.

— Никогда не перестану тебя хотеть. — Пытаюсь не издавать ни звука, отдаваясь ощущениям жадных губ. И все обострилось неимоверно. Я как оголенный нерв сейчас. Меня потряхивает от движений его языка на моей шее. И я понимаю, что мне его всегда будет мало. Пусть даже мы из постели не будет вылезать сутками. Мало, потому что помешана на нем, зависима. Истрепавший меня всю морально мужчина, теперь мой чертов смысл. Мой воздух. Он мое сердцебиение. Барабанящий пульс на шее. Я же не выживу без него. Потому что он моя жизнь. И я знаю, как это звучит. Пафосно и очень громко. Только так и есть. Ни добавить, ни убавить.

И если минуту назад я уплыла в собственные мысли, то сейчас я оглушительно возвращаюсь в реальность, когда, закинув себе ногу на бедро и придерживая под коленом, Леша медленно входит в мою чертовски возбужденную киску. И не стонать реально сложно. Накал силен из-за неподходящего места и понимания, что нас таки могут застукать. Вставляет эта доза адреналина и отчаянная страсть, которые смешаны в равных пропорциях. Как и жесткие быстрые толчки в мое тело. Чувствую его, каменного, внутри. Терзающие губы на шее, где явно снова будет россыпь засосов. А сорванное дыхание и потемневшие глаза напротив прошивают насквозь, и глаза от удовольствия начинают закатываться, будто в приступе. Хорошо. Невероятно хорошо. Вкусно и цельно, ровно так, как нужно.

Люблю его. И могу даже не произносить это вслух, он видит в глубине моих глаз, что это так. Чувствует в касаниях дрожащих от возбуждения рук и в ходящей ходуном груди, когда я буквально задыхаюсь от происходящего. Знает, как действует на меня, изучил каждый сантиметр и ловко манипулирует моим желанием. Методично подводя нас обоих к оргазму. И шум в паре метров заставляет его немного замедлиться, а кровь шумит в ушах, но, если честно, я не боюсь быть замеченной. Потому что с ним и потому что загрызу любого, кто помешает мне дать то, что необходимо в данный момент обоим, и в первую очередь в который раз насладиться моим мужчиной. Загрызу, клянусь.

Но шум стихает. Внутри все вибрирует. Он двигается медленно, но входит максимально глубоко, и я чувствую под своими руками крупную дрожь мужского тела. Как спусковой крючок. И тонкая грань, на которой мы балансировали, преодолена быстрым рывком, не сговариваясь, мы начинаем одновременно кончать, ощущая взаимную пульсацию, глотая стоны друг друга. Сладко и остро в то же время. Будто в тягучую карамель кинули щепотку жгучего перца. Ощущения космические. Эмоции непередаваемые. Как и благодарные глаза напротив.

— Сумасшедшая, — посмеивается, уткнувшись мне в шею, пытается отдышаться. — Но моя, — на полтона тише. — И я все-таки доберусь до чертова пластыря на твоем животе. Ой, доберусь.

Закатываю глаза, но улыбку скрыть не удается. Пластырь у меня, эм-м, противозачаточный. Удобная штука — наклеил раз в неделю и можешь не переживать о незапланированной беременности. А Лешеньку он беси-и-ит. Мягко говоря.

— Не начинай эту тему заново. — Поправляю белье и платье. Ощущая, как между ног намокает от его спермы. Господи, ну вот и как остаток вечера просидеть с этим знанием и ощущением? Я же изнасилую его еще раз. Ибо не выдержу, правда, не выдержу. Потому что кремовая шелковая рубашка идеально оттеняет глубокого шоколадного цвета брюки. Как и смуглость кожи. И темные волосы с сексуальной щетиной… И… Блять. Я как перевозбужденная девчонка, словно и не кончала пару минут назад.

— Я хочу от тебя дочь или сына. Или и сына, и дочь. Чем больше, тем лучше. — Где-то я это уже слышала.

— Маньяк, — фыркаю беззлобно и возвращаюсь в зал, спиной чувствуя его взгляд.

С одной стороны, мне приятно, что Алексеев упорствует и хочет еще детей. С другой… прошла всего пара месяцев. И пусть в его паспорте теперь шесть штампов, и он свободен, а точнее не свободен, потому что мой. Я все еще не готова к такому шагу. Хочу увериться в стабильности, отлаженности и постоянстве, а потом будет видно. Я ведь не отказываю категорически, просто прошу времени. Многого прошу, что ли?

***

— Ну, ты чего не собрался еще? Кто уверял, что в пятницу вечером, которая, к слову, сегодня, пойдет с нами на каток, а-а? — Руки в боки, брови сведены к переносице, и, всем своим видом выражая возмущение, стою и смотрю на наглую Алексеевскую морду, развалившуюся на диване и смотрящую какой-то фильм.

— Зай, давай в следующую, м-м?

— Нет.

— Я устал, у меня нога ноет, и уже стемнело. — Отмазы такие отмазы. Пытаюсь стянуть его с дивана, но оказываюсь в капкане его рук.

— Сейчас подключу Илью к уговорам, и мало тебе не покажется, — ворчу и ерзаю. — Сложно, что ли, полчаса в сугробе поваляться? И тебе не повредит, и ребенку радость, давай, поднимай свою аппетитную задницу и шевелись. Я потом вознагражу. Обещаю. — Игриво улыбаюсь, заканчивая.

— Вот с ЭТОГО и надо было начинать, — коварно в ответ, и уже спустя пятнадцать минут мы втроем вываливаемся из подъезда. Чтобы меня сразу же сгрузили в четыре руки в сугроб. Ну, вот что за несправедливость? А? Начинаем беситься. Облепленные по самую макушку снегом, с вырывающимися облачками пара из рта и красными носами. Счастливые, слегка уставшие, но чертовски довольные. И я вижу, как лучатся светом карие глаза, знаю, что сама такая же. Только задирать голову к небу и благодарить не стану. Не хочу напоминать о нашем существовании. Быть может, забыли, а это значит, что остаток дней мы проживем спокойно. Разве это не лучший исход?

***

— Куда бы ты хотела поехать? — Лежим, жуем крекеры и смотрим какое-то мыло по телевизору.

— Не знаю, ты что-то уже присмотрел? Я думала, мы в этом году никуда не поедем. Тем более летом. — Зеваю, не закрывая рот, и обрушиваю зубы на его плечо. Толком и не укусив, скорее слегка царапнув.

— Одно я знаю точно — не в Таиланд. — Щипает за бедро мстительно. Не больно. Игриво скорее.

— О, какая радикальность. Могу узнать, почему? — Догадываюсь и даже уверена, в чем причина. Просто интересно, сколько он еще будет припоминать Микеля. Велосипед детский, когда-то подаренный португальцем, — сплавил, ибо транспорт сыну он, видите ли, будет выбирать у нас сам. Что вы, что вы. Притащил потом аж три сразу: один поменьше и два взрослых, только вот вытащить его покататься нереально практически.

— По кочану.

— Отелло, — глупо хихикаю, уткнувшись лицом в его живот, продолжаю смотреть разворачивающуюся драму на экране. — Мы можем поехать зимой, и мне плевать куда, если честно. А летом скатаемся к моим родителям или к Лизке на Украину, м-м?

— Если мне согласятся разбить отпуск на две части, то ради бога. А если нет, тогда выбери: зима или лето.

— Зима, и мы поедем в Таиланд. — Пытаюсь не заржать, но сдержаться не получается, и вибрация проходит по нашим телам от моего смеха в его кожу.

— Заноза.

— Упрямец.

— Если мы поедем в Таиланд, то ты снимешь пластырь, скажем… осенью. — Опять двадцать пять. Вздыхаю. Но, как говорится, надо искать компромиссы. Что уж поделать. Тяну паузу в несколько минут. Стреляю псевдо-яростными взглядами.