И от затишья до бури. От бури до затишья. С момента ухода его женушки прошло три дня. И чего и следовало ожидать, появляется еще один в последнее время зачастивший гость. Кир, Кириллушка, Кирилл. Ставший после произошедшего любимой и почти родной дрянью.

— Милости прошу к нашему шалашу, — посмеиваюсь, открывая ему дверь.

— Нехуевенький такой шалаш у вас, хочу отметить, — в тон отвечает. — Пошли покурим, — заговорщицки шепчет мне на ухо. Не отказывает себе в маленькой гадости и пару раз тыкает пальцем меня в ребра, вызывая почти детский писк. А я зачем-то бросаю украдкой взгляд на Лешу, который полулежит в кресле в зале и смотрит на нас. С нечитаемым, как всегда, лицом. И застывшими, как два черных камня, глазами. Что же…

Выходим в подъезд и курим. Треплемся обо всем и ни о чем. Сумев все же преодолеть препятствие в виде нашего ночного косяка. И дружба стала крепче, причем без явных, как раньше, пошлостей и прочего. Что радует неимоверно, потому что младший Алексеев, как друг, просто мечта. И мы ржем, бесимся как малолетки на кухне, чем к вечеру, что становится очень очевидно, раздражаем Лешу. Он сразу просто молчит. Потом начинает прожигать взглядом с нотками злости, а в конечном итоге вообще КАК рявкнет. После того, как Кир в очередной раз начинает измазывать мне нос кремом и щекотать.

— Да убери же ты руки от нее, а, козлина мелкая! — Мы там и замираем с Кириллом. Я — с измазанной щекой в белковом креме, а он — с руками в сантиметрах от моего тела.

— С хера ли? — У младшего из братьев глаза хитро поблескивают. Чертят там миллиард собралось, чтобы устроить представление. И я все еще удивляюсь. Вот как у него получается из серьезного и пугающего перевоплощаться чуть ли не в клоуна? Вот как? И почему такой черты нет в характере Леши? Может, проще было бы?

— Я говорю: не липни ты к ней, запарил. Не беси меня.

— А ты что, права хочешь заявить? А то как-то непохоже, что она кому-то принадлежит. — Закатываю глаза и просто сваливаю от них курить. Не хочу даже слышать этот маразм. Потому что ничего не понимаю. Это ревность? Кособокая и странная? Или это попытка угомонить нас, ибо раздражаем, или он не разделяет нашего веселья? Но что-то щелкает в голове, что-то, пока еще не совсем понятное. И диссонирует на фоне почти полного безразличия, показываемого им. Хер пойми что. И как на это реагировать — бог его знает.

— Лехыч, ты дебил. Не было бы у тебя еще гипса — отпинал бы. Который, кстати, тебе на днях таки снимут, я уже подсобил и даже нашел тебе отличного массажиста. Небезызвестного…

— Валеру небось. — О как, что за Валера, интересно мне, и откуда столько снисходительного неудовольствия в голосе Леши?

— Он человек с золотыми руками. Ногу твою быстро реабилитирует.

— А еще с языком без кости и отсутствием такта.

— Да брось, ахуеный же мужик. Говорит, что думает, и в лицо сразу же. Куда лучше, чем те, кто за спиной потом фекалиями поливают.

— Ладно, посмотрим.

Бочком-бочком сваливаю мимо них на кухню. Ибо на фиг. Там же и торчу остаток дня, то роясь в ноутбуке, то доделывая заказы, пока Ильюша развлекает отца. И им весело, и у меня пара часов покоя.

***

Спустя два дня гипс исчезает. Как и нужда в моей помощи. И не то чтобы я очень убиваюсь по этому поводу. Но что-то заснуть вообще не могу. Лежу, смотрю на Лешину спину, и желание просто коснуться его невыносимо. И картина с тем, как Леля гладила его, наслаивается на мое и без того слишком расшатанное состояние сегодня. И мне так плохо и одиноко. А он так близко… И далеко в то же время.

Одергиваю себя, когда почти касаюсь голой кожи. Осторожно подползаю и тихонько тяну носом воздух. И ощущаю мощную волну пробежавших по телу мурашек. Господи. Как же одурманивающе он пахнет. Прикрыв глаза, позволяю себе еще несколько секунд собственной слабости перед ним. И буквально откатываюсь, когда он сквозь сон поворачивается лицом в мою сторону. Сжимаю в кулаках плед с гулко бьющимся сердцем. Как преступница — не меньше. Боюсь даже дышать и шевелиться, через пару минут, таки глянув украдкой и выдохнув от облегчения, что он все также спит, а значит, мое безумие осталось незаметным.

Это радует. А с другой стороны хочется, чтобы что-то произошло. Пока меня не разорвало на части от ожидания непонятно чего. От сдвигов в какую-либо сторону. Потому что да, я согрешила, мать его. Поступила опрометчиво, глупо и обидела, предала. Да, это сложно выбросить из памяти и сделать вид, что ни черта не было. Но… Но, бля, ну сколько можно? Взрослые люди оба. Мои чувства, даже с налетом усталости и сдохнувшей веры в далекое и светлое, все еще сильны. Возможно, сильнее, чем когда-либо, после пережитых событий. И пусть я истощена и практически эмоциональный инвалид, он нужен мне. И по моему поведению это заметно. Потому что черта с два я бы просто так носилась за ним, как курица за яйцом, эти недели. Я не занимаюсь благотворительным раздариванием себя. И самопожертвованием для тех, кто мне безразличен. Очевидно ведь, да?

После обеда приходит тот самый Валера. Очень видный мужик, хочу сказать. Ухоженный, дорого одетый. И я могу смело сказать, что он точно имеет спрос у женской части населения, несмотря на то, что и нос с горбинкой, и глаза слишком глубоко посажены, и вообще далек от идеала красоты.

— День добрый. — Вежливая улыбка, и глаза с намеком. Целует мою руку и отправляется к Леше в зал. Где подолгу разминает ему ногу под скрежетание зубов Алексеева. Постоянно подкалывает, дразнит, и я понимаю, почему он может не понравиться. Потому что очень специфичен и своеобразен в общении.

Закончив с ногой, манит меня к себе пальцем.

Подхожу к нему, сидящему на диване рядом с Лешей. Тот укладывает мне одну руку ниже пупка, а вторую на копчик. Прощупывает, ведет выше по позвоночнику, нажимает на определенные точки, и я то почти падаю к его ногам от облегчения, то ойкаю от вспышек боли. Встает за мной. Разминает плечи, шею и доходит до затылка. С силой сжимает, а я со свистом выпускаю воздух сквозь зубы. Больно! Аж в голове звенит.

— Хм, дай-ка угадаю. Кесарево сечение и спинальная анестезия. Я прав? — Киваю. — И все бы ничего, но это та еще дрянь. И, судя по всему, со спиной пошли осложнения. Как давно?

— Ребенку почти шесть лет.

— Профилактические курсы массажа, я так понимаю, были регулярно каждые полгода?

— Нет.

— Вообще не было или были реже?

— Вообще.

— Леша-Леша, ты что жену свою не бережешь? Красивая, стройная, соблазнительная молодая женщина. Но красота — одно, а здоровье — другое. Следить надо за ним. Заботиться. Ухаживать, холить и лелеять. Свою жену надо беречь, дорогой. — Качает головой осуждающе, но с улыбкой. Алексеев же молчит и выглядит не в пример хмурым. — А то она тебе ребенка подарила, а ты наплевательски относишься. Смотри, заберет более внимательный мужик, и будешь локти обкусывать до кости.

— Все так плохо? — встреваю и прерываю бесцеремонно этот монолог.

— Не все. Расслабься, солнце, раздевайся до пояса и ложись на пол. Буду делать тебе хорошо. — С сомнением смотрю на мужчину, а тот откровенно смеется. — Я видел огромное количество голых женских тел. Я же врач. Давай, смелее. Прощупаем тебя, детка. — Сверкает глазами, а я, повернувшись к ним спиной, стягиваю майку, оставаясь в трусах, благо не стринги надела. Укладываюсь на ковер и следующие полчаса, плюс-минус, то растекаюсь лужицей от удовольствия, то айкаю от боли. Валера разрабатывает каждую мышцу, каждый позвонок. Кулаками, локтями и проворными пальцами. Даже не слушаю, что он там приговаривает. С закрытыми глазами получаю удовольствие и откровенно рада, что моя гребаная спина, наконец, получает пристальное внимание профессионала. А еще обижаюсь на Кира, братцу-то вон как подсобил. А мне за столько лет не мог. Хотя… я ведь НЕ ЕГО женщина. Толку ему было напрягаться скотине такой.

— Садись. — Без каких-либо мыслей присаживаюсь, прикрывая грудь руками. — Я видел кучу сисек в своей жизни. Ты думаешь, сможешь удивить? — снова поддевает массажист. — Давай, опускай руки и расслабься, я просто врач. Или ты к гинекологам-мужикам не ходишь? Эх, Леша, держи ее покрепче, а. Держи и не отпускай красавицу. — Закатываю глаза, расслабляюсь. Почти. — Что с лицом, прекрасное создание?