Ближе к вечеру настроение приподнимается все больше. Приятные сборы и наблюдение за тем, как ребенок ловит по дому бедное четвероногое существо. Периодически слушая задушенный писк и одергивая Илью. Научить-то его не мучить и не обижать тех, кто слабее, я научу. Только это ребенок, и тут все не так просто, как хотелось бы.

— Милый, видишь котику больно. Не нужно так сильно прижимать его. Лучше погладь по шерстке или поиграй с ним. Вон папа принес тебе специальные шарики на веревочках.

Зато теперь в доме будет не так тихо! Вот единственное, что я услышала из уст бывшего мужа, когда тот принес мне эту серую пушинку. Будто кот вместо клоуна теперь будет развлекать нас. Которому три месяца отроду. Хотя он и имеет пафосный документ со всеми прививками и родословной. Очень ценный кадр… Очень.

Задумчиво слоняюсь, успевшая накраситься и надеться к приходу португальца. С легкой тревогой, потому что одному богу известно наведается ли Леша сегодня к нам еще раз. Вроде как должен… Но это вроде как. Стопроцентной гарантии нет, а звонить и спрашивать, значит, попросту провоцировать его на приход. Что нежелательно.

Микель появляется четко к пяти. С охапкой цветов, пакетом с различными экзотическими фруктами, бутылкой дорогого вина и складным обалденным велосипедом. Детским, естественно. Отчего у Ильюши счастья полные штаны. Он подолгу выясняет, что и как с ним делать. Не отходит от гостя ни на шаг и, кажется, несколько расстроен, когда мы уходим почти в половине седьмого в заранее запланированный ресторан.

— А ты подготовилась, — плотоядная улыбка и рука, скользящая мне под юбку. Что останавливается на кружеве чулок и цепляет пальцами подтяжку. — Если ты скажешь, что без белья, я, честное слово, забью на ужин.

— Я не настолько беспечна, на улице все же не май месяц. — Кокетливо бью ладошкой по его настырной руке и, мазнув накрашенными красной помадой губами по его щеке, выскальзываю из лифта. Все же жить на двенадцатом этаже опасно. Потому что длительные подъемы и спуски с похотливыми мужиками напрашиваются на то, чтобы устроить разврат посреди трех зеркал, прямо у железных поручней.

И целый пыточный час, мы как белые люди жуем салаты, вгрызаемся в сочные стейки и заедаем все нежным фруктовым десертом. Но напряжение физически ощущается в каждом движении. Нетерпение выливается долгими, пусть и молчаливыми взглядами. Многообещающими. Слишком много и слишком заманчиво, чтобы рискнуть и продлить удовольствие от качественной еды, наплевав на явные посылы друг друга.

И вот еще не стукнуло даже девяти, а мы едем к отелю. На моей машине. Потому что я не собираюсь оставаться до утра, а в такси чувствую себя чуток неловко. В своем авто куда удобнее. И увереннее. Конечно же. И все так прикольно и классно, пока я не слышу звонящий телефон.

— Лин, тут твой Алексеев пришел, — голос у сестры настороженный. Если судить по интонации, то она растеряна и явно не знает, что делать. — Илья рассказал ему, куда ты ушла, и тот поставил меня в известность о том, что остается с ночевкой. Причем даже ничего слушать не захотел. А на мое возмущение прошипел, что это вообще-то его квартира и он, когда хочет, тогда и приходит, ровно как и остается настолько, насколько посчитает нужным.

Совсем неудивительно, что у меня начинают подрагивать руки от перенапряжения. А ком в горле вообще как родной тут же появляется. Но, собственно, этого и следовало ожидать. Ребенок рассказал все отцу потому, что его никто не просил об этом молчать. Леша пришел потому, что считал, что имеет на это полное право, и запретить ему могу только я, а меня как бы дома нет. Блять… Нет, трижды блять.

— Лиз, я постараюсь пораньше приехать, но ничего не обещаю. Если что-то срочное будет — сразу же звони, ладно?

Бросать Микеля не хочу. Это и некрасиво, и явно лишнее, потому что, если меня не путает мое предчувствие вкупе с интуицией, вряд ли бывший муженек сейчас в хорошем расположении духа, что грозит вылиться в скандал с вытекающими. Причем, сомневаюсь, что вытекающие будут приятными. Очень сомневаюсь. Только вот расслабиться, как я того хотела бы, у меня теперь не выйдет. Тут уж я гарантирую.

— Что-то случилось? — Разумеется, мое состояние становится заметным. Радует лишь то, что он не слышал, что служит тому причиной. Так как о том, что у меня есть хоть и бывший, но муж, я не упоминала ни разу. Вопрос о том, откуда же у меня ребенок, не поднимался. Да и разве кого-то можно сейчас удивить статусом матери-одиночки? По-моему, это явление настолько распространенное, что давно стало чем-то обыденным. Разве что люди советской закалки принимают подобное за нечто нехорошее и постыдное. Но, слава богу, таких мало.

— Да нет, все в порядке. Не заморачивайся, — притвориться спокойной. Натянуть улыбку и унять дрожь в пальцах. Вот, умница. А теперь поднимись в сраный номер и трахни красивого мужика, да так, чтобы он думать забыл о твоих нарисовавшихся затруднениях. Установка понятнее некуда. Разговаривать в собственной же голове с собой же попахивает диагнозом. Но я в каком-то странно разбросанном состоянии, и все, совершенно все мысли настырно утекают в сторону совсем не находящегося рядом мужчины. Увы.

И все вроде сегодня хорошо. Физически. И губы такие же сладкие, и руки такие же требовательные. Я по-прежнему выгибаюсь от ощущений и, не сдерживаясь, выстанываю в голос. Только… Только чего-то упорно не хватает. Мне хорошо, даже замечательно, но как-то не так. И я понимаю, что изменения у меня внутри, что малейшие мысли о Леше сбивают настрой и хочется выскользнуть из постели и уехать. Не потому что Микель плох, а потому что сердце рвется к другому. Слишком сильно рвется. И еще вчера все было иначе. Еще вчера все было лучше… Было ведь. Или же моя болезнь прогрессирует? Неужели, все становится настолько запущено? НАСТОЛЬКО?! Черт.

В полуотрешенности я все же остаюсь до назначенных пяти часов утра. Хотя планировала вернуться раньше, но в последний момент передумала. И с истинным мазохизмом, по-настоящему измываясь над собой, позволила телу насладиться чувственной пыткой. Еще несколько раз. В объятиях нелюбимого, но чуткого и нежного любовника. А почему собственно нет-то? Хрен его знает, когда мне что-либо обломится после отъезда Микеля. И обломится ли вообще. Я даже не говорю о Леше. Его мы не берем как заведомо выигрышный вариант, так как он у нас долбаный кремень и на провокации плюет с высокой колокольни.

Португалец не выглядит недовольным, и кажется, и вовсе не заметил изменение во мне. И либо я хорошая актриса, либо он хреновый наблюдатель. Не знаю. Но меня радует такой итог нашей встречи. А завтра будет последний день перед его отъездом и, если все на самом деле было так, как он планировал, то когда-нибудь, а именно месяца через два все повторится и на куда более долгий срок. Но я не любитель далеко идущих планов и предпочитаю губу особо не раскатывать и жить как получается, а брать то, что дают.

Приезжаю домой в шестом часу. Нервы натянуты на максимум, кажется, еще самую малость — и рванет, исполосовав внутри все в долбаную кашку к чертовой матери. Аккуратно разуваюсь возле дверей. На цыпочках крадусь в гардеробную через зал. Где на диване, чинно развалившись, спит Леша. И без его хмурого взгляда, вечно напряженной челюсти и каменной стойкости… выглядит моложе своих почти тридцати восьми. Ему можно с натяжкой дать чуток за три десятка. А легкая щетина делает его каким-то немного ранимым. И желание подойти и погладить по лицу, после поцеловав соблазнительные губы, зудит в теле. И это после долгих часов энергичного секса. Вы понимаете всю степень моего помешательства? Я только что из постели, у меня гудящие ноги, и мышцы ноют во всем теле. Но стоит мне увидеть ЕГО, как несмотря ни на что, в теле просыпается знакомое томление, и все становится не важно.

Простояв несколько минут в лицезрении, все же отворачиваюсь и проскальзываю в маленькую комнатку. В рекордные сроки переодеваюсь в домашнюю одежду и крадусь в собственную комнату. Где быстренько падаю в постель и благодарю господа бога за то, что сегодня суббота и ребенка не нужно никуда вести. Только вот поспать мне никто не дает. После нескольких часов беспокойного сна меня сразу будит пищащий серый комочек, который каким-то мистическим образом взобрался на кровать, а спустя минут двадцать залетает ураган в лице сына. И я понимаю, что три часа не так уж и плохо, могло быть и хуже…