— Так как ты не дала мне копию своих паспортных данных, то карточку я оформил на свое имя. Также открыл счет на Илью. — Возвышается как гора и буквально давит на меня своей чертовой аурой. И бесит. Что, разумеется, не новость. Потому что подобное поведение СЛИШКОМ. Абсолютно точно слишком.

— Я согласилась поехать на этот курорт ради сына. Я смирилась с тем фактом, что ты задариваешь его и обеспечиваешь. И не возмущаюсь по поводу твоего присутствия в моей квартире. Но карточка с твоим именем? Доверенность на ее использование, будто я твоя жена?

— Что в этом такого? Я хочу обеспечить вам обоим хорошую, полноценную жизнь. Тебе не придется так много работать. Ты сможешь снять жилье получше и еще куча бонусов. — Типа логично, да? А меня раздражает. Потому что быть содержанкой у бывшего мужа — отвратительно.

— Знаешь, ты, похоже, ебнулся, товарищ, — рявкаю, пожалуй, слишком громко для той, что сидит у него в ногах и делает безразличное, каменное лицо. — И, вероятно, снова, черт бы тебя побрал, перепутал что-то. Не я твоя жена. И мне на фиг не нужны твои деньги. Хочешь что-то дать ребенку? Милости прошу. Но остальное четко мимо. Забери ее и вручи своей женушке. Она имеет законное право распоряжаться твоими финансами.

— А ты за нее не волнуйся, у нее все в достатке.

— Прекрасно. — Встаю, всплеснув руками, иду к ванной, проверить, как там плещется Ильюша перед нашим отъездом.

Разъяренная, похожа больше на фурию, чем на человека, иду на кухню. Завариваю себе чай и пью тот большими глотками, обжигая горло. Просто отвлечься. Успокоиться. Выдохнуть и дособирать долбаный багаж. А после сесть в машину и свалить из страны. Подальше от собачьего холода и мудака Алексеева. Подальше и как можно скорее. Потому что сил терпеть всю эту фигню нет. Потому что разрывает от желания: завалить его и трахнуть или вытолкать в окно и смотреть, как его мозги по асфальту размазываются.

Руки подрагивают, нервы на пределе. Чувства в разнос пошли, им без разницы, что это неуместно и глупо. Что права не имею. Гребаное сердце лупит в ребра и тянется к мужчине, который под запретом. Которому главное указать мое место. Ему по-прежнему хочется прогнуть меня и подчинить. Сделать все по-своему. Так, как он считает нужным, и как, по его мнению, правильно. Пусть, блять, подавится нолями на его золотой карточке.

— Лина, ты ведешь себя как ребенок. — Нервный тик уже от его голоса. Во всем теле одновременно. Глазом не ограничивается. Руки от сдерживаемой злости ходуном ходят, и настоящая магия, как я не расплескала остатки чая. — Пора думать не только о своей ущемленной гордости. У нас есть сын, которому я хочу обеспечить максимально комфортное существование. И раз уж ты его мать и он живет именно с тобой, то считай, что твое содержание включается в перечень моих неотложных дел и планов в качестве бонуса.

Бонуса… Так сильно психую, что нервный смешок срывается с губ. Резонирует внутри чашки. Но я упорно заливаю в себя практически кипяток. И дрожу. Не холодно. Вроде. Но озноб все тело сковывает.

— Послушай меня, дорогой, — не оборачиваясь, гипнотизируя прослойку снега на подоконнике, говорю. — Для начала: тому, что у тебя есть сын, нет документального подтверждения. — Слышу гневное пыхтение за спиной, но продолжаю: — И если я ну очень сильно захочу, то, я так полагаю, даже через суд ты не сумеешь выбить столько прав на ребенка, сколько хочешь. А если будешь упорствовать, то у тебя будут определенные часы посещения. Или я вообще соберусь и к ебени матери свалю из этого города. И будешь искать меня вслепую. А то, что найдешь — не факт. — Разворачиваюсь к нему лицом, крутанувшись на пятках. Сказать это куда проще, чем мне казалось. И вариант не кажется неудачным. Потому что, если он будет давить на меня, я стопроцентно что-то да вытворю. Просто не смогу сдержаться. Будь я к нему безразлична, было бы в разы проще. И я, быть может, даже не противилась бы его «подачкам». Но! У меня патологическая одержимость им. Или серьезный недотрах, тут уже нужно опытным путем будет проверить, когда вдали от него буду.

— То есть тебя куда больше волнует твое собственное ущемленное эго, чем будущее собственного ребенка? Ты настолько эгоистична, что тебе плевать на то, что у него не будет полноценной семьи?

Злится. Как мило. Потому что беспомощен сейчас. И я это знаю.

— А у него ее и без того нет. Или у тебя извращенное понятие полноценной семьи?

— Да что ты? А кто в этом виноват, а, Лин? Кто? Не ты ли сбежала от меня? И может, не ты скрыла факт беременности? И точно не ты все пять лет молчала, даже не удосужившись поставить меня в известность? — Наступает аки танк. Только не страшно совсем. Адреналин или храбрость? Сомневаюсь, что могу ответить верно.

— Мое тело — мое дело. Я выносила, я родила, я растила. Следовательно, ты приложил минимум усилий. Тебе только пришлось в меня напускать своего биологического материала. Что ровным счетом в наше время вообще не ценится. Он мой. Я для себя все это сделала. И знаешь, он выглядит не намного счастливее с твоим появлением. И любит меня не за дорогие подарки.

Перебарщиваю. Очень сильно перебарщиваю. Борщец редкостный сейчас, наваристый, чтоб его. Но останавливаться не хочу.

— Ты любила меня. Ты настолько сильно меня любила, что сам факт того, что я его отец, решил все. И я это знаю. И развод наш был фарсом. Твоим долбаным фарсом. Что ты пыталась себе доказать? Что сможешь прожить без меня? Что осталось в тебе еще что-то от тебя прежней? Что не влияю я на тебя? — Сантиметров тридцать расстояние. Кипящая, мать его, лава во взгляде напротив. И он хищник. Просто хищник. Только вот кто я? — Ты ушла не потому что остыла. Ты трусливо убежала потому, что сходила с ума все больше от моей близости. И я прекрасно помню, как самозабвенно ты отдавалась за несколько недель до развода. Я помню. Помню все. Каждый твой стон, что был после поданного заявления. — Ой, не в ту степь ушло все. Ой, не в ту. И ответить тупо нечего вдруг стало. — И я до последнего думал, что все обернется по-другому. Потому что ты и я — это что-то необъяснимое с самого начала. С первого твоего оценивающего взгляда в баре. Ты тогда меня будто пометила. Внутрь пролезла и так и осталась там. — Серьезные вроде как вещи говорит, а я как последняя дура на губы его пялюсь. Все слышу. Все понимаю. Но молчу. И хочу.

— Леша, — с ухмылкой останавливаю его пламенную речь. — Ты женат, Леша. Ты так сильно горевал, что потащил под венец свою извечную шлюху. Которая безотказна для тебя. Ты поманил — она прибежала. Ты хотел ребенка? Что же, с ней у тебя вышло куда быстрее, чем со мной, — по-змеиному, ядовито и тихо проговариваю каждое слово. Уверенно удерживая взгляд. — Так что будь добр, покинь мою квартиру и езжай домой. Потому что я — просто два штампа в твоем паспорте. Была и сплыла.

— Ты мать моего ребенка.

— И что? Я одна, что ли, такая? — упираюсь рукой Леше в грудь по мере его приближения. А под ней сошедший с ума мотор. Он на взводе. Во всех смыслах. Да и, что греха таить, я такая же.

— Провоцируешь.

— Чем же? — приподнимаю бровь.

— Тонким полупрозрачным кружевом в твоем чемодане. Планами лечь под кого-либо, кроме меня. Всем своим наглым видом. И тем, что не моя. — Шумно втягивает воздух, наклонившись ко мне. Дурно. И от близости, и от слов. Коленки как у школьницы подкашиваются. — Я не могу не смотреть. Не могу не реагировать. Не думать. — Закрывает глаза, всего в паре сантиметров от моей кожи. — Не могу не ревновать, потому что из рук моего родного брата ты принимаешь безумные подарки. Он на твоем поводке долгие годы. — Фыркаю. Но не спорю. — Только я хочу тебя еще сильнее. — Подхватывает как пушинку и усаживает на широкий подоконник. — И ты хочешь. Потому что не бывает одностороннего безумия, Лина. В этом мы оба горим.

И так хочется сказать, что он мудак и козел, потому что сам дистанцировался после секса. Только это будет признанием поражения. Потому нельзя. И так чешутся руки от желания расстегнуть рубашку и пройтись ладонями по горячей коже. Потому что не могу я больше нуждаться так сильно в нем и не получать даже пару крупиц.