Берет мою руку, облизывает кончики пальцев. Обсасывает, вбирая пошло в рот, а следом опускает, просовывая между наших тел. Чуть отстраняется, чтобы начать набирать воистину бешеный темп. Который вкупе с моими пальцами на торчащем, твердом и безумно чувствительном клиторе — убивают. Так много всего сразу. Что меня не хватает. И в глазах мутнеет. В ушах такой гул, что я грожусь отключиться. И ведет так сильно не только меня.

— Боже, я не могу больше, — срывается, впиваясь в мои губы. Вздрагивая так сильно и пульсируя внутри, что всего пара круговых движений пальцами — и я улетаю следом. И этот раз куда сильнее, чем предыдущий.

Выходит из меня. Проводит по влажной киске, размазывая сперму. И снова медленно заполняет. Продляя мое удовольствие. Смотрит пронзительно. А в глазах водоворот. И меня туда засасывает. Потому что так редко он показывает ВСЕ и сразу. Только в действительно особенные моменты. И лежать под его взглядом так комфортно сейчас. Правильно. А руки оглаживают грудь и живот. Он все еще наполовину внутри. Не спешит покидать окончательно.

Кончиками пальцев по долбаному шраму. Так задумчиво. Трепетно.

— Почему кесарево? — тихо спрашивает. Взгляд понемногу прочищается.

— Я лежала на сохранении, почти в середине срока. Вообще узнала о беременности поздно. Было тогда шестнадцать недель, и то, что я считала странными, но критическими днями, было очень опасной угрозой потери ребенка. Кто его знает, сколько бы я еще так проходила. Состояние на тот момент у меня было не самым лучшим. — Кивает понимающе. Да, развод нам обоим дался тяжело. Хоть и быстро было все решено и сделано. — Я сидела дома. И почувствовала нечто настолько необычное, что испугалась. Внутри был толчок. Не шевеление сродни кишечным. А именно толчок. Очень слабенький. И я сразу подумала, что ошиблась. Но позвонила матери и спросила, могло ли быть, чтобы я была беременна, а кровотечения продолжались. Я слышала нечто подобное, но как сам понимаешь, не сталкивалась. А она рассказала сестре, которая приехала ко мне и затащила сразу же в женскую консультацию. А там УЗИ и шок врача. Поставленный срок. И определение в стационар с угрозой. Пролежала я несколько недель под капельницами, с исколотой задницей до синевы. Пока не сказали мне, что с моим сыном, как установили на восемнадцатой неделе, все прекрасно, но нужно себя беречь. И вот закрепили тогда. После я пила некоторые препараты. И по итогу на неделю раньше срока отошли воды. А схваток, даже со стимуляцией, не было. У меня и живот был удивительно маленький и рельефный, как говорил мой лечащий врач, всему виной были хорошо натренированные мышцы пресса, — слегка улыбаюсь, видя, как внимательно он слушает.

— Мне жаль, что меня не было рядом.

— Но это не означает, что, будучи женатым на другой женщине, ты можешь смело в меня кончать, Леш. — Качаю головой. Не став более посвящать его в подробности родов и послеоперационного периода, да и про осложнения и тому подобном говорить не хочу. — В тот раз пронесло, но так может быть не всегда. И все изначально неправильно и грязно. Но это другой разговор.

— Я не могу использовать с тобой резинку, словно ты одноразовая девка. Травить себя таблетками я не позволю. А спираль даже Леле запретили поставить. Хоть она и сама рожала. Потому пусть там свыше решают. Если судьба тебе от меня родить еще раз, то никуда не денешься.

— Это нечестно. У тебя словно две семьи; если плохо в одной — ты спешишь в другую. Будто две жены. Где есть старший ребенок и накал страстей, и младший ребенок и куда более тихий быт. Более того, она все знает. Не дура ведь. И не думай, что сегодняшнее означает, что я не против быть бывшей женой тире любовницей. Это унизительно. И неправильно. — Наконец выскальзывает из меня, а мне словно дышать легче становится. — То, что я не выдержала и сломалась под твоим напором, не дает тебе права пользоваться мной по собственному желанию, когда тебе хочется и чтобы развеяться от домашней бытовухи.

— А я против дистанции. И хочу быть рядом. Я люблю своего сына. И тебя за то, что ты мне его родила. Пусть я и потерял несколько лет, но впереди вся жизнь. Только маленькую дочь я тоже не могу бросить. Я не хочу выбирать, Лина. Я хочу быть рядом со своими детьми, но, к сожалению, жить нам всем вместе в одном большом доме невозможно. Потому что есть.

— Тебе никто не запрещает видеть сына в любое время. Сюда совершенно не включается секс с бывшей женой. — Так спокойно сейчас. Несмотря на напряженность разговора. Внутри штиль. Полный штиль.

— Может, я не считаю тебя бывшей женой? — Идиотизм чистой воды, или же у него не все в порядке с головой стало под влиянием происходящего.

— Посмотри в паспорт. Убедись. И уж как-нибудь прими как факт. Иначе у тебя серьезные проблемы, Леша. Очень серьезные.

Не переключайтесь. Продолжение следует…

========== 12. ==========

Хочется по дебильной привычке, что появилась в последнее время, сказать: «Ранее в сериале». Но. К счастью или же, к сожалению, ни черта особенного не произошло за последние почти две недели. Зато, проснувшись сегодня утром, понимаю, что долбаный Новый год примчал. И видимо, я настолько сильно погрязла в собственных мыслях и чувствах, что перестала смотреть на календарь. Собственно, результат — как электро-веник ношусь и пытаюсь придумать, что же изобразить и на столе, и в квартире.

Мне так-то глубоко плевать на праздник. Всегда так было. День как день, разве что можно выдохнуть спокойно и сказать, мол, ну вот и закончился еще один гребаный год. Прекрасно. Поехали дальше. Но я не одна. Ильюше очень нравится елка и разнообразие игрушек, и пушистый дождик, и огромная куча разноцветных лампочек на окнах. Эта атмосфера дает ему огромный прилив хорошего настроения… Трепет ожидания подарков, какого-то чуда и возможность играть до поздней ночи. В общем-то, что винить ребенка в том, что он наивный и видит лишь красоту и приятные моменты? Это вам не избитый циничной жизнью взрослый. Которому хочется просто прочистить себе голову и жить спокойно. Реально спокойно, потому что насиловать собственный мозг надоело. До такой степени, что тошнит от мыслей, догадок и каких-то сраных надежд. На что? Почему? Зачем? Я не знаю. Просто чувствую себя подвешенной за ногу посреди темного леса. Безнадега, мрак, тлен и все в таком же духе.

Думала ли я, что после той ночи что-то изменится? Наивно, но да.

Рассчитывала ли я на хоть какую-то стабильность и понимание, что ожидает в ближайшем будущем? Дважды наивно, но да.

Надеялась ли я, что меня не будет трепать собственная совесть по щекам? Трижды наивно, но да.

Черт. Я правда очень хотела просто отпустить ситуацию и получать удовольствие от того, что дают. Очень. Проснувшись на следующее утро ПОСЛЕ, была в странном, но безумно приятном состоянии. Предвкушение перемен и приятных изменений бурлило внутри. Но… Перебурлило, когда через день, два, три, неделю все осталось прежним. Будто и ночи той не было. И не его глаза меня «любили». И не его губы целовали. Словно все произошедшее было слишком реалистичным сном.

Нет, он все так же приходит как по часам. Премило общается с сыном. Тащит кучу подарков и прочего. Все хорошо. Но мне настолько тоскливо, что в пору бы выть как волку одиночке. Взобраться на крышу своего старого дома в хреновом районе и выть. Вдруг поможет? Вдруг отпустит? Потому что это несправедливо. Просто несправедливо: вернуть его в мою жизнь, взбить, словно венчиком яйца, все внутренности у меня внутри. Перевернуть с ног на голову устоявшееся сонное состояние. Встряхнуть. Заставить очнуться. Но снова в долбаном одностороннем порядке. Будто это мой чертов крест — любить Алексеева. И пользоваться его временной милостью и подачками. Мол, я вот дал тебе сегодня доступ к телу, это в качестве аванса, чтобы ты притихла и не отсвечивала, пока я провожу время со своим ребенком.

А может, он так наказывает меня? За то, что Илью скрыла. Посмела уйти когда-то от него. И не растекаюсь лужицей у ног, видя благосклонность господина?