На всякий случай уточняю: «лица».

Он хохочет, прочитав мое сообщение. Ну а что? С него станется!

«Зачем это? – отвечает тут же. – Соскучилась? Приходи». – Прикольно наблюдать, как он пишет мне, стоя напротив. Вижу, что общается только со мной. Будто тянется… что ли? Мне горячо от его простого предложения, чувствую себя взволнованной. Боже, ну почему ты женился до встречи со мной?! Ну куда ты так поторопился, дурак?!

Я бы пришла. Ты стал бы моим главным секретом от мамы.

Его расслабленная поза, опущенные плечи, когда он, опершись на бортик, набирает мне сообщение, хитро поглядывая исподлобья, будят внутри то самое, что я пытаюсь заставить сдохнуть уже почти две недели. Я хочу заняться сексом, но не хочу другого мужчину, а этого мне нельзя. А когда нельзя, но хочется, то больше ни о чем не думается. Ну вот, мне все еще жарко, еще немного – и впору будет пойти поменять белье.

«С моего ракурса кажется, что у тебя лицо опухло», – набираю ему сообщение.

«С твоего ракурса не рассмотреть лицо. Ты меня пугаешь, Вероника».

«У тебя все хорошо?»

«Будешь смеяться».

«Неужели у тебя, наконец, появилась смешная шутка? А ну-ка удиви!)»

В свете окон не видно, но, спорю, он закатывает глаза.

«За языком следи, милочка, а то оторвут», – отвечает без смайлов и скобок. Это грубо. Кровь мгновенно устремляется от низа живота к лицу, бьет по щекам алой краской. Черт. Обидно. Зря я ему написала. Никакие мы не друзья! Разворачиваюсь и ухожу с балкона, он ничего не пишет больше. Вижу сквозь штору, что докуривает сигарету, некоторое время еще смотрит вниз, затем тоже возвращается в квартиру.

Так тебе, блин, и надо! Очень осторожно, чтобы не вызвать Сашиных подозрений, я навела кое-какие справки об Озерском. Оказывается, никакой он не филолог, а вообще сценарист на одном не слишком популярном телевизионном канале, но зарабатывает неплохо. Талантлив, но проблема в том, что раздолбай, поэтому особого прогресса не достиг, пока не женился. И вообще до свадьбы (а мы с вами знаем, что и после нее) вел довольно разгульную жизнь, несколько лет его можно было охарактеризовать единственным словом «перспективный» или, иными словами, на данный момент – никто. Из года в год ничего не менялось, но после брака с Ксюшей карьера встрепенулась и поскакала в гору. Саша заявила, что он с ней ради денег и связей Ксюшиного отца, но я бы не стала делать выводы раньше времени. Саше он не понравился сразу, из ее уст я не слышала ни одного доброго слова о своем Математике.

Никакой он не мой. Пусть катится на все четыре стороны.

Я принимаю горячий, насколько только возможно вытерпеть, душ, сушу волосы, надеваю пижаму и тут получаю от него: «Приходи ко мне».

«Почти одиннадцать, Егор. Ложись спать».

«Пожалуйста».

«Сегодня я не в настроении следить за языком».

«Пожалуйста. Можешь не следить, а вот я – буду, обещаю».

«Спокойной ночи, Егор», – а сердце предательски ускоряется. Он впервые предложил встретиться после моей ночевки в его квартире «для траха».

«Мне не помешает друг». И он присылает комичное селфи, синяк на скуле крупным планом, дурацкая широкая улыбка. Рыдать впору от того, как сильно он меня бесит. Но вместо этого я продолжаю диалог:

«Боже… Кто тебя так?»

«Поговорил с женой».

«И она тебя избила? Вау»

«Ну же, Веро. Не бойся, ничего с тобой страшного не случится, ты уже у меня ночевала, вышла невредимой. Еще и накормленной».

Я далеко не самый грамотный человек на свете, но читая смски Егора, в которых он идеально правильно, на мой взгляд, расставляет знаки препинания, пишет частички «не-ни» и даже не забывает мягкие знаки в глаголах после шипящих – испытываю восторг.

«У меня тоже был кошмарный день. Приду, если скажешь, что у тебя есть пиво», – пишу ему. Отправляю и зажмуриваюсь.

«Ну, этого пойла всегда навалом!»

Натягиваю джинсы, белую майку, кеды и выхожу из квартиры. Мешкаю. Захожу обратно и бросаюсь в ванную, по пути скидывая одежду. Руки дрожат. Несколькими быстрыми движениями бритвы делаю свои ноги абсолютно гладкими, тянусь в сторону кружевного белья, и обрываю себя на этом движении. Что я творю?!

Егор легкий на подъем, простой в своих желаниях, и я по-прежнему не сомневаюсь, что растаять в его руках будет огромным наслаждением, но я так не могу. Не хочу и не стану. Но не пойти тоже нельзя, я не способна отказать себе в слабости побыть еще немного рядом с ним в качестве друга.

Я ненадолго.

Мой Математик в расстегнутой рубашке стоит на балконе и смотрит на меня сверху вниз, как бы контролируя, чтобы никто на меня не напал. Можно подумать, в случае опасности он бы бросился вниз с девятого этажа и помог.

А может, и бросился бы – такие, как он, способны на глупости. Именно поэтому я иду. Поддержать, помочь, не бросить в беде.

Когда я вижу его в узком коридоре небольшой съемной квартиры, понимаю, что больше не желаю с ним дружить ни единой секунды. По-прежнему расстегнутая рубашка, низко посаженные джинсы, искренняя радость во взгляде от того, что я все же пришла. Я смотрю на его губы, потом на шею, но хочу большего. Я вижу темные волоски на груди, широкую дорожку, уходящую к пупку и ниже. Как только за мной со щелчком захлопывается дверь, он делает широкий шаг вперед и обнимает. Вот так просто, будто так и надо.

Некрепко обнимает, но настойчиво, принуждая уткнуться ему в грудь. Этого хватает, чтобы понять – зря не взяла с собой запасной комплект белья. Это безумие, я самоубийца! Сама себя загрызу утром. Я себя уничтожу. Трындец тебе, Вероника. Я снова влажная между ног, и мне жарко, мне надо снять все это, чтобы избавиться от этого бешеного жара. Я дрожу в его руках, я так давно мечтала об этом, что от перспективы предстоящих ласк кружится голова. Одна его ладонь на моих лопатках, другая – на пояснице и ниже. У него большие руки, они будто не помещаются на моей спине, каким-то образом несколькими безвинными движениями ему удается всю меня облапать. Бедра, попа, грудь… С ним естественно и классно. Мне не нравится, как он пахнет – алкоголь и сигареты, но сквозь дурман, присущий разгульному образу жизни, я пытаюсь распознать аромат его кожи, перемешанный с туалетной водой или гелем для бритья. Хотя откуда последнее? Он по-прежнему обросший, борода уже даже не колется. У меня не получается, и я касаюсь кончиком языка его соленой кожи.

Он обхватывает ладонями мои бедра и сжимает, приподнимая меня от пола. Узкие джинсы впиваются в самую нежную кожу. Чтобы скрыть стон, я говорю по возможности серьезно:

– Егор, тебе нехорошо? Ты пьян? – отстраняюсь, пытаясь поймать его мутный взгляд. Скула подбита, но не сильно. Кажется, на фото он специально затемнил эту часть лица. Его ресницы опущены, он берет меня за затылок и тянет к себе, и нет никаких сомнений, что с целью – поцеловать. О Боже. Наверное, его рот горячий, поцелуй будет влажным и глубоким. Он заведен. Как он это делает? В смысле – расслабляет девушек, готовит?

– Егор, пожалуйста, не нужно. Я же не для этого пришла, хороший мой, – ненавижу себя за то, что шепчу, и как именно это делаю. Таким жалким тоном не говорят «нет». Скорее: «умоляю, надави, ты ведь знаешь, я сама жажду этого».

Каким-то образом за эти недели он перестал быть мне чужим, я поверила ему. Вжилась в его проблемы, прониклась симпатией. Отворачиваюсь, но Егор не обижается, он наклоняется и его губы касаются моей шеи. Поцелуи легкие, язык едва касается кожи, заставляя трепетать, он не спешит. Руки тем временем совсем теряют стыд. Все происходит так быстро, что я не успеваю сориентироваться.

Отклоняю голову, стараясь отодвинуться, и он целует мое горло. Ладони нежно, но настойчиво продолжают обнимать. Он большой, горячий. Доминирует, но не заставляет, это идеальное сочетание. Я чувствую жар его открытой кожи, ощущаю его желание заняться со мной любовью. Он возбужден, и я знаю, что если сдамся сейчас, то секс будет хорошим. Очень хорошим. И желанным, потому что Математик мне действительно нравится. Ночь с ним будет даже лучше, чем я представляла изначально, воображая себя в высоких шпильках.