Я показываю на север.

— Ресторан под названием «МакКой». Слышала о таком? — спрашиваю я, когда автомобиль вклинивается в субботний поток машин в центре города.

— Кажется, да. И мне интересно, что ты узнал там.

Доехав до ресторана, где состоялся первый ужин с Офферманом, я поддерживаю ее за руку, помогая выйти из машины. Но внутрь мы не заходим, а стоим под зеленым навесом, и я касаюсь ее волос, приглаживая струящиеся по плечу пряди. Она задерживает дыхание, когда мои пальцы задевают ее кожу.

— Как ты помнишь, мы были здесь всего неделю назад. Практиковали поцелуи на улице и у тебя в квартире, — говорю я, а затем наклоняюсь, чтобы поцеловать ее в щеку. Она дрожит. — Но ни одно из тех практических занятий не подготовило меня к уроку, который я получил здесь, когда ты поцеловала меня за столом.

— Что за урок?

— Как сильно мне нравятся притворные поцелуи с тобой.

Ее лицо озаряется улыбкой.

— А настоящие?

— Еще больше. На самом деле, позволь мне освежить твою память о том, насколько нам обоим это нравится, — я обхватываю ладонями ее щеки и накрываю своим ртом ее аппетитные губы. Мой поцелуй крепкий, словно напоминающий ей обо всем, что между нами было. Крепко обняв и прижавшись к моей груди, она растворяется в поцелуе, издавая свои сексуальные вздохи и мурлыканье, от которых по моему телу проносятся электрические разряды.

Если мы не остановимся, то очень скоро кое-что поднимется. И хотя я очень этого хочу, но наше турне еще не закончено.

Через двадцать минут мы подъезжаем к «Джин Джоинт» и я веду ее в страстный, сексуальный бар, где она довела меня до безумия.

— Здесь я был полным идиотом.

Шарлотта берет меня за руку, и по телу пробегает дрожь.

— Почему?

— Из-за этого, — говорю я.

— Из-за чего?

— Потому что твои прикосновения до безумия заводят меня. Я в жизни не испытывал такого, — говорю я хриплым голосом и притягиваю ее к себе. — Тем не менее, по какой-то идиотской причине я решил, что смогу тебе сопротивляться.

Она зарывается руками в мои волосы и шепчет:

— Какая глупость, — укоризненно качая головой, говорит она. Шарлотта полностью вошла в роль.

— Ты думаешь, что это глупость? Подожди того, что услышишь дальше. Когда я отвезу тебя к следующему месту, ты оценишь весь масштаб моего идиотизма.

— Неужели? — спрашивает она, пока я веду ее к прохладному сидению машины.

— Да. Потому что, проводив тебя до дома той ночью, я вернулся к себе и дал волю своим рукам. В моих фантазиях ты меня жестко объезжала.

Видимо, Шарлотта представила себе это, потому что ее глаза вспыхивают и кончиками пальцев она поглаживает меня по ноге.

— Это так горячо. Я должна как-нибудь это увидеть.

— Я тоже хочу посмотреть, как ты это будешь делаешь, — и, обхватив ладонью за затылок, я приближаю губы к ее уху и шепчу: — Трижды за ту ночь. И почему-то я думал, что смогу выбросить тебя из головы.

— О, Спенсер, — шепчет она, — я тоже думала об этом.

Автомобиль трогается, и наши губы встречаются. Мы целуемся жадно, до боли в губах. И продолжаем целоваться, пока не доезжаем до следующего пункта назначения. Угол Сорок Третьей. Сейчас шесть сорок пять, и у театра очень оживленное движение, поэтому мы не останавливаемся.

Я указываю через тонированное стекло.

— Самая большая глупость случилась на этом углу.

— Что за глупость? — спрашивает она, и ее счастливый голос говорит, что ей нравится получать ответы не меньше, чем мне нравится давать их.

— В ту ночь я не был полным идиотом. Уверен, что сказал тебе полную правду — я ревновал, что ты принадлежала еще кому-то. Таким способом я пытался сказать, что не хочу, чтобы с тобой был кто-то другой, — говорю я и прижимаюсь губами к впадинке на ее шее, — никогда.

— Я чувствую то же самое, — говорит она и с лучезарной улыбкой берет свой телефон, на этот раз показывая сообщения, которые отправила мне после того, как ушла этим утром.

— Посмотри. Просто взгляни.

О той ужасной лжи.

Было так больно говорить об этом.

Я не имела это в виду.

Для меня это все по-настоящему.

Ты тоже это чувствуешь?

Я отрываю взгляд от экрана и опускаю ладонь ей на грудь, над самым сердцем. Оно бешено стучит под моей рукой.

— Да, Мамонтенок. Я чувствую это, везде.

Она хихикает, когда я называю ее ласковым прозвищем, известным только нам.

— Я тоже. Но прежде, чем мы погрузимся в изучение этого везде, мне все-таки хочется, чтобы ты прочел остальные сообщения, — говорит она, убирая мою руку со своей груди, и протягивает мне телефон.

Круто. Я только что поняла, что посылала все эти сообщения сама себе. ПОТОМУ ЧТО ТВОЙ ТЕЛЕФОН МОРГАЛ В МОЕЙ СУМОЧКЕ!

Ладно. Согласна. Это отстойно.

Ты должен знать, что я сказала все те слова на поле, только чтобы помочь. Я пыталась придерживаться плана. Сделать все правдоподобным. Я ПОНЯТИЯ НЕ ИМЕЛА, ЧТО ТАК ПОЛУЧИТСЯ.

Ох. Теперь я чувствую себя ужасно. Испортила все еще больше, да?

Я разговариваю сама с собой. Ну-ка, посмотри, что я нашла…

Кажется, у меня еще и твои ключи с бумажником. Хм. У тебя много кредитных карт.

А не купить ли мне новую сумочку от Kate Spade?

Или лубутены.

ТЫ ГДЕ? ЗАБЫЛ, ГДЕ Я ЖИВУ?

Я не верну этот телефон, если наши чувства не взаимны. Клянусь, если увижу тебя, и окажется, что мои чувства безответные, то не видать тебе своего телефона. Под молотом моего смущения его ждет быстрая безболезненная смерть.

Но если ты читаешь сообщения, это означает только одно.

Ты тоже без ума от меня.

— Я совершенно лишился рассудка, — говорю я, и наши губы снова сливаются вместе.

Но пока этот момент не стал жарче, пока она не оседлала меня так, как мне хочется, нам каким-то образом нужно успеть побывать в Центральном парке и на бейсбольном поле. Автомобиль останавливается, и мы идем по траве к бейсбольной площадке. Там сейчас идет очередная игра — сеть пиццерий против обувных бутиков. Я притягиваю Шарлотту ближе к себе.

— Но здесь, — говорю я, указывая на землю, — здесь я был огромным тупицей.

Она улыбается.

— Почему это?

— Потому что прямо здесь, сегодня, но чуть раньше …— я перевожу дыхание, готовясь открыть свое сердце. — Именно здесь женщина, которую я люблю, пожертвовала собой ради меня, — она ахает, когда я произношу слово на букву «Л». — Я должен был сказать, что люблю тебя. Мне следовало все рассказать тебе, — придвигаясь ближе, я прижимаюсь к ее лбу своим. — Я должен был признаться, что безумно люблю тебя и хочу, чтобы ты была моей. Меня практически убили твои слова о том, что это было всего лишь притворством.

— Спенсер, я сказала это не всерьез. Просто пыталась спасти ситуацию.

— Теперь я это знаю. Я был дураком. Но, что Бог ни делает, все к лучшему. Видишь ли, только потеряв тебя, я понял, что готов на все, лишь бы быть с тобой. Ты моя единственная. Все это время ты была у меня под самым носом, и может показаться, что я влюбился всего за неделю, но это не так. Потому что мои чувства к тебе зрели на протяжении многих лет. И чтобы осознать это, мне потребовалось притвориться влюбленным. И самое главное — ты единственная женщина, которую я хочу любить, — я касаюсь кончиками пальцев ее щеки. Глаза Шарлотты счастливо блестят. Я узнаю эти эмоции, потому что сам чувствую то же самое. — Я уверен в этом, потому что ради тебя готов с удовольствием съедать всех зеленых мармеладных мишек, готов истязать себя, слушая вместе с тобой «Скрипача на крыше», пить по ночам безалкогольную «Маргариту» или пиво. Если ты устала или у тебя болит голова, я хочу относить тебя в постель. А еще я хочу заниматься с тобой любовью ночи напролет.

С ее приоткрывшихся губ слетает довольный вздох. Она хватается меня за ворот рубашки и притягивает ближе.

— Сегодня у меня не болит голова. И я тоже хочу заниматься этим ночи напролет. Я тоже хочу всего этого, потому что нарушила главное правило. Я так сильно люблю тебя, что готова наплевать на несвежее дыхание и целоваться с тобой по утрам. Я готова выскребать майонез из твоих бутербродов, если кто-то добавит его туда по ошибке, —говорит она, глядя мне в глаза.