Дышать стало труднее, я ощущала, что мои внутренние органы выпотрошили; меня жутко тошнило, но я продолжала сидеть и слушать урок, опустив голову вниз. От волнения и напряжения моё лицо порозовело, а из глаз сами полились слёзы.

Я не понимала, что со мной и что происходит, но определённо знала, что раньше такого не было. Кашель. Ещё раз. Ещё. Это потому, что я пыталась глотать воздух, но знала, что меня стошнит прям здесь. Терпения лопнуло, я подняла руку и еле позвала учителя к себе.

— Что с тобой, Вавилова? Иди в медпункт немедленно.

Я вышла из класса, но не пошла туда, куда приказали. Я просто отошла подальше от кабинета и села на стул. Позже, я пыталась открыть окно и вдохнуть свежего воздуха, но у нас ж не школа, а тюрьма: решётки на окнах. Спустя секунд тридцать меня наконец отпустило. Тогда мне было не до этого, поэтому я просто не придала значения этим приступам, посчитав, что это просто из-за того, что в школе очень душно.

Я, как новенькая, переступила порог кабинета математики и присела за парту. Слава Богу, дальше уроки прошли без происшествий.

Я благополучно вернулась домой. Сегодня я не видела в школе многих своих знакомых, в том числе Пашу и Василису. И я этому рада. Ещё бы год они там не появлялись, при всём моём желании чаще видеть одного из этих двоих.

Я села за компьютер даже не переодевшись; я начала выбирать стихи. Мои ожидания, что я буду долго выбирать тот самый не оправдали себя. Я нашла то, что нужно именно мне очень быстро. Эдуард Асадов «Когда мне встречается в людях дурное». Это прекрасное стихотворение я читала не раз, и мне казалось, что в нём говорилось точно про меня, поэтому я его и выбрала.

И даже, в глубине души, я думала, что оно окажется посланием для некоторых людей.

Вечер литературы у нас в школе уже третий год подряд, но первый раз на нём я выступила только в прошлом году. Многие говорили, что мне надо быть актрисой, да и я видела, как мои прочтения вызывают слезу у других.

Времени выучить такой большой стих у меня предостаточно — целых три дня.

В комнату вошла мама и увидела меня, лежащую на диване и читающую на бумаге распечатанный стих. Она улыбнулась и радостно «прыгнула» ко мне.

— И всё-таки, ты читаешь?

— Да…

— А кто мне говорил, что не буду, не буду?

— Утреннее помутнение, мам, — улыбнулась я и посмотрела на неё.

Я не хотела её вмешивать в свои «головные» проблемы, потому что сразу начнётся ходьба по врачам, которые ничего умного не скажут.

— Я так рада за тебя! Обязательно приду послушать. Когда всё будет? Как в прошлом году?

— Да.

Я почти всю ночь просидела за компьютером, читая жизненные стихи Эдуарда Асадова. Его поэзия вдохновляла меня на свою, но у меня не было такого таланта, как у него. Иногда я задавалась вопросом: сразу ли великие писатели и поэты рождались с их литературным талантом или же развивали его, становились опытнее? Были ли у них неудачные произведения, ведь в школе нам рассказывают только об удавшихся.

Я пыталась уснуть под утро, но не смогла. У меня опять болела голова.

========== Глава 4 ==========

Подготовка к мероприятию в школе шла полным ходом. Учителя суетились, бегали куда-то или за кем-то, а участники напряжённо глядели в бумагу, где написаны их стихотворения или проза. На лицах учеников, которые будут выступать, я видела лишь обеспокоенность, тревогу, нервозность; никакого праздника. Хотя я радовалась, ведь мне нравилось выходить на публику и читать, читать, читать, пока другим, да что другим(!), пока мне не надоест. Пока в меня не начнут пулять помидорами.

Я стояла у актового зала и повторяла стихотворение, которое учила все эти три дня, почти позабыв о том, что нужно ещё и делать домашнее задание. Ко мне вдруг подошла учительница и сказала:

— Так, ну что, готова? Ты у нас идёшь после Кукушкиной, третья.

— Готова, Светлана Ивановна, готова, не волнуйтесь, — женщина кивнула головой и вошла в зал.

Павел прошёл мимо меня, и я почувствовала холодок, прошедший по моей коже. Парень косо посмотрел на меня, хотя что-то сказать, но не сказал. Все эти три дня мы не общались, а только смотрели друг на друга, но такие отношения мне нравятся больше, чем его беспричинное хамство ко мне. Но один вопрос всё же продолжал мучить меня: почему я? Почему я, а не какая-то другая девушка? Всё ведь началось просто так, детский лепет, как мне тогда казалось. Но потом я стала испытывать к нему симпатию, которая испугала меня и ввела в ещё больший страх, чем прежде.

Я так испугалась того чувства, потому что думала, что из-за этого все вокруг посчитают меня глупой и наивной девочкой, хотя так оно и есть.

В меня закралась опаска того, что подумает моя мама, что она скажет, когда узнает, что её дочери нравится человек, который так ужасно к ней относится, но вот, она давно узнала об этом, но ничего не говорила. Не знала я, хорошо это или плохо, но мне очень хотелось быть с мамой не только ребёнком и родителем, а ещё и подругами, чего, мне казалось, она всеми способами пыталась избежать.

Когда мне уже исполнилось лет пятнадцать, только тогда я говорила с ней на темы мальчиков, потому что думала, что в таком возрасте это абсолютно нормально, но теперь, будучи почти совершеннолетней, я поняла, что никакой «любви» в пятнадцать-то и быть не может. Да и вообще, никаких сильных чувств, кроме любви к родителям, такой ребёнок испытывать не может.

А как же то, что я чувствовала к Смирнову? Нет, нет, я не про симпатию, а про ненависть, которая была сильнее всех моих к нему чувств, вместе взятых. Может, не ненависть это вовсе, а так, как я и думала, — детский лепет? Неизвестно, как думал сам Паша, правда ли он так не любил меня, правда ли, у него нет ни малейшей частички добра в сердце, а место в нём осталось только для выражения злости ко всем вокруг? И почему так?

Паша почти никогда не ходит вместе с друзьями, у него один друг — Роман, насколько мне известно. И не понятно, то ли он всех так отвергал, то ли его нигде не принимали. Я надеялась, что найду ответ на этот вопрос.

Подошло время идти в зал, как сообщила Светлана Ивановна, выглядывающая из-за кулис. Я провела руками по пышной короткой чёрной юбке, поправила воротник белой блузки и отправилась за кулисы вместе с учительницей, а за мной ещё пять девушек и один парень. Лица мне их были мало знакомы, наверное, потому что они учились в параллельном классе или даже на год младше.

— Приветствуем всех любителей литературы на нашем прекрасном мероприятии! — говорил голос Светланы Ивановны. — Ну-с, начнём с первого участница, но под ваши громкие аплодисменты! — она назвала имя первой девушки.

Пока две участницы до меня выступали, я беспрерывно повторяла то удивительное стихотворение Эдуарда Асадова. При виде тех строк, меня словно пронзало ножом, потому что она полностью описывало моё тогдашнее состояние. Я не хотела выйти на сцену и первым столкнуться взглядом не с мамой, а со Смирновым, которого еле-еле уговорили прийти на литературный вечер.

Как-то на уроке он сказал: «Не вижу смысла в уроке литературы. Пусть сделают его факультативом, и кто хочет читать, тот и приходить разбирать ваши никому ненужные стихи про любовь, которой не существует». Тогда я косо глянула на него с последней парты и подумала: «Да, не романтик ты, Смирнов, не романтик». Вспомнила только что ответ учителя: «А почему же ты в неё не веришь?», и тут же в моей голове скользнули слова Павла: «Потому что я её никогда не ощущал на себе, поэтому и не верю». Их диалог был закончен на этом моменте.

Именно сейчас мне почему-то вспомнился этот эпизод.

Я услышала, как назвали моё имя. Я, опять поправив воротник блузки и причёску, выдохнула и вышла на сцену. Тишина тогда стояла, как на кладбище. Я подняла голову вверх, и мой взгляд сам направился туда, куда не нужно было совсем. Я не видела улыбающегося лица мамы, я не видела злостного лица Василисы, удивлённых физиономий моих одноклассников и не слышала, как Светлана Ивановна шептала: «Давай, Карина, давай». Я видела только его глаза, пристально смотрящие на меня. Я вмиг опомнилась и начала: