— Твоя щека должна гореть от моей пощечины, — несмело начала я, посмотрев в глаза Руслана, внимательно слушавшего меня. — Я не должна была отвечать на твой поцелуй. Я должна была послать тебя, а ты стукнуть головой меня об стену и изнасиловать, что так тебе нравится, — проговорила я, а наемник заметно напрягся от моих слов, хмурясь. — Почему ты не можешь быть другим? Почему ты не можешь перестать быть извергом? Тебе обязательно унижать меня? Уничтожать? Зачем ты это делаешь? Я ведь видела тебя другим. Тогда, на Охоте… — я запнулась, ощутив, как нервная дрожь расползлась по телу, а паника попыталась пробраться в сознание, но я заткнула ее, все хорошо, все в порядке, они мертвы, все мертвы. — Ты помог мне. Ты спас меня. Ты убил их. Их всех. Каждого из этих ублюдков, — на моих глазах навернулись слезы, и губы предательски подергивались, но я продолжала, мне хватило духу начать этот разговор и я не могла его так просто прервать. — Ты был со мной. Ты помог мне через это пройти. Неужели теперь тебе нужно быть таким выродком? Зачем? Почему ты не можешь быть нормальным? Почему?

— Потому что я ненормальный. Потому что я такой же ублюдок, как и они. Я убиваю, насилую, истязаю, и мне это нравится, Рита. Это моя жизнь. Я купаюсь в крови, — сухо протянул наставник, а в его глазах отразилась столь тяжелое, глубокое чувство, пронимающее меня до глубины души, это отчаянье, невозможность что-либо исправить, даже с желанием, он умирал внутри, хоть и не собирался этого признавать. — Ты права. Начни ты сопротивляться, и я бы взял тебя силой. — Он хмыкнул, ухмыльнувшись, а я насторожилась, отчего-то ощутив тревогу, словно красная лампочка загорелась, оповещающая, что мне нужно бежать, но я не понимала отчего. — Знаешь, это будет самый дорогой секс в моей жизни. И тебе придется отработать то, что я из-за тебя проиграл, — ожесточенно протянул Руслан, грубо сжав мои руки над головой, впиваясь беспринципным взглядом в мои глаза, открывая лик монстра, побуждая к сопротивлению, вызванному страхом перед ним.

***

Я чувствовал кожей ее страх. Видел его в ее мельтешащих зрачках. Она смотрела на меня с испугом, недоверием. Она видела меня насквозь и это раздражало. Мне хотелось придушить ее, заставить перестать питать ко мне надежду. Хотелось отвернуть ее. Избить. Отбросить. Я хотел избавиться от этого назойливого чувства, когда от меня ждут большего. Когда во мне видят большее. Но этого нет. Этого нет во мне!

Я садист, маньяк, убийца. Я монстр, живущий в ночи. Я тот, кто питается кровью, болью, отчаяньем. Я тот, кто несет смерть. У меня нет других сторон, лишь одна, прогнившая до костей. Когда же ты это поймешь? Когда? Неужели минутная слабость с моей стороны заставила поверить тебя в лучшее? Неужели моя поддержка тогда, когда ты была едва не сломлена, вынудила тебя разглядеть во мне что-то, чем я не являюсь? Почему, Рита? Почему ты забыла все, что я с тобой сделал? Почему мой поступок все перекрыл? Ты должна ненавидеть меня. Ты должна не разрешать мне тебя касаться. Никогда. Ты должна обезопасить себя от меня.

Ты не она. Ты не она!

Мне не следовало идти за ней. Не следовало даже приближаться к ней, чтобы не сорваться. Но что я сделал? Я пошел. Я здесь. И я поцеловал ее, потому что мне этого хотелось. Я просрал машину в миллион баксов, и меня это совершенно не волнует, потому что ее тело зажато мной, потому что она в моей власти, потому что я чую ее страх носом, потому что я вижу ее боль, и мне это нравится. То темное, что живет во мне, ликует. Упивается ее эмоциями, и я утопаю в них. Я хотел сделать все по-хорошему, хотел отдать ей одну вещь, сделанную специально для нее по моему заказу, чакру — плоское метательное оружие, выплавленное из лучшего металла со вплавленными в него кристаллами, и незамысловатым рисунком. Но что делаю я? Что я делаю? Прижимаю ее к себе, ощущая, как мой член наливается кровью, как желание заполняет меня. Такое жгучее, дикое, и мне хочется причинить ей боль. Взять ее грубо, жестко, до синяков с подтеками на ее теле. Я так хочу ее.

Мой взгляд метнулся к изголовью кровати, и она проследила за мной, вздрогнув, когда на моем лице появилась властная ухмылка, не сулящая ей ничего хорошего. И вот теперь ее накрыла паника. Она начала выбиваться из моих рук, как птица, загоняемая в клетку. Вот только чтобы она не улетела, ей нужно сломать крылья, и я этим навряд ли побрезгую.

— Заткни пасть! — гаркнул я, когда девушка в моих руках начала изворачиваться, моля меня о том, чтобы я ее отпустил.

Она только что сама отвечала на мой поцелуй, а теперь отталкивала меня, когда я потребовал большего. И плевать, что я был груб. Она должна понимать, с кем имеет дело. Должна это понимать!

Я опрокинул ее на кровать, подавив ее сопротивление хлесткой пощечиной. Ее голова, как у болванчика, дернулась вбок, а я придавил ее к постели, расстегивая свой ремень, намереваясь связать ее руки и фактически приковать к изголовью кровати. Я не хотел, чтобы она мне мешала, иначе все пройдет болезненней, чем я рассчитывал, а мне это было не нужно. Она и так надолго выбывала из строя, завтра она должна продолжить тренировку, а не лежать в постели после полученных от меня повреждений.

— Я вернусь через минуту, веди себя хорошо, иначе я сделаю тебе больно, очень больно, уверенная моя, — жестко сжав ее волосы, болезненно оттянув ее голову назад, проговорил я, сдергивая полотенце, которое уже сползло на талию.

В моей спальне было много интересных вещей, которые я практиковал со своими наложницами, когда мне становилось скучно. Было бы более гуманно пристегнуть Риту наручниками из моей коллекции. Так на ее запястьях не осталось бы кровоподтеков, теперь же они останутся точно, потому что она наверняка дергает руками в попытке снять его с себя. Тем самым лишь затягивая ремень, причиняя себе все большую боль. Глупая девчонка.

Выдвинув нижний ящик тумбы, я скептически осмотрел несколько ярких тюбиков, выбрав запечатанный, содержащий в себе лидокаин, для снижения уровня болевых ощущений. Изначально я не планировал касаться ее подобным образом, но сейчас я хотел это. Я никогда не считал анальный секс чем-то отвратительным или мерзким. При хороших условиях он может доставить удовольствие обоим партнерам, конечно, если в этом заинтересован доминирующий партнер. Я трахал Нелли подобным образом, и она нередко кончала подо мной, конечно, это не было в первый раз или во второй, когда она терпела меня в себе, но позже она сама просила меня об этом. С Ритой я хотел бы быть осторожным, обходительным, даже ласковым, если бы она позволила это мне, но зная ее натуру, я на это не рассчитывал.

Она будет брыкаться, выдираться и причинять себе большую боль, чем ей бы принес я. И все потому, что она не желает подчиняться. Не желает слушаться. А я не намерен терять время, чтобы задурманить ее разум мнимыми сказками о том, каким я могу быть хорошим. Я ненавидел лгать. И не собирался заливать ложь в ее уши. Я заставлю ее подчиниться. Если понадобится, то вырежу свои правила на ее коже, но не стану уподобляться тем, кто брезгует применением силы.

Сила дает власть. Сила дает свободу. Дает выбор. Отречение от нее может лишить в один момент всего. Один раз проявив слабину, ты не застрахован оттого, что проявишь ее снова. И неважно, какой выбор перед тобой стоит: пощадить врага или девку, принадлежащую тебе. Жалость подобна смерти. Ей нельзя уподобляться, иначе она отравит тебя изнутри, и от этого яда не будет антидота.

Как я и предполагал, Рита пыталась освободиться, но лишь сильнее затянула ремень на своих руках так, что ее кожа вокруг побелела. Она рыдала, дергая запястьями, приподнявшись на согнутых коленях, а я опустил голову, на секунду прикрыв глаза. У меня был с собой кляп, который я прихватил перед выходом, он мог бы избавить меня от ее криков, режущих мой слух. И еще наручники, я все же решил прихватить их с собой. Я мог дернуть ее на себя и придавить массой своего тела, подложив под ее живот подушку, давая себе больший простор для действий. Я мог полностью овладеть ей, но если в первый раз, когда я взял ее силой, когда она оказалась нагнутая мной на столе, во мне бурлила ярость, затмевающая собой все, то сейчас этого не было.