- И как верно, как верно характеризуют это имя. Все время чем-то жертвующая и скандальная. А как я могу быть спокойной, если чувствую, что меня используют? И не отпускают, и не дают ни шагу пройти вперед...

Солнце заглянуло в комнату уже с другой стороны, и из угла навстречу ему выглянули блестящие безделушки из слоновой кости.

- Ничего нет. Всё иллюзии...

Она долго лежала, бесцельно глядя в одну точку, пока не стала засыпать, и, все еще наполовину ощущая бодрствование, видела возникающие перед нею живые, объемные картины. Ей казалось, что она держит в руках красные нитки и они все время рвутся. То она куда-то шла и в темноте падала в грязную лужу и на ходу снимала платье. Проснулась она за полчаса до обеда и ничего не могла вспомнить из того, что, ей утром казалось, было так важно сделать.

На террасе уже накрывали на стол, и дядя Андрон ходил около, ища, во что бы запустить пальцы. Он сам привез итальянца, и тот был еще под впечатлением от лихой дядиной езды.

- А-а! Вот, знакомься. Это Ольга, а эта ершистая, черненькая - Анна. Остальных ты знаешь, и не делай, пожалуйста, звериной морды. Все и так видят, что ты рад, - представил он гостя.

- Анна Каренина? - улыбнулся тот, несмотря на предупреждение, и действительно стал похож на какую-то многозубую зверюшку.

За обедом было оживленно. Дядя Андрон уминал вареники со сметаной так, что ему еле успевали подкладывать, и рассказывал о своей новой идее запустить примадонну летать по сцене на воздушном шаре.

- А я бы тогда пришел на премьеру с ружьем и в конце третьего акта посадил бы эту пехтерю в полное свое вдовольствие! - закончил он рассуждать.

- Ну и как же она взлетит, если она пехтеря? - вставил Николя и подмигнул сестре.

- Что ты мне сразу свет включаешь? Дай человеку помечтать! Мечта, она... Знаешь, какая у меня мечта?

- Боюсь подумать, дядя Андрон. Как бы мы все на воздушном шаре не полетели.

- И когда это из тебя такой остряк вырос?..

Анна их не слушала. После чая она незаметно встала и пошла прогуляться по саду и вдоль аллеи, обсаженной пышными липами, с одного боку растущими ниже, к другому выше, как матрешки. От них сладко пахло, и на каждой ветке трудились пчелы. Постепенно она дошла до дороги, а по ней до пригородной станции. Вечерело, но летнее солнце стояло еще высоко.

- Каренина... - повторила она слова гостя и направила мысли в другую сторону.

После неожиданного утреннего открытия она чувствовала себя опустошенной и бесцельной. С грохотом подкатил пыльный поезд. Она пододвинулась ближе, к самому краю платформы, и стала лихорадочно соображать, как ей к нему подступиться.

- Как же это у нее получилось? - шептала она в смятении. - Она падала между двух вагонов. Но они идут так тесно...

- Совсем как я в пору своей первой влюбленности, - вдруг услышала она знакомый дядин голос с легкой хрипотцой. - Шальная!

Она обернулась, но на платформе никого не было, кроме старого носильщика с большим, одиноким чемоданом.

Поезд пронесся, не останавливаясь, и снова стало по-деревенски тихо. На станции зажгли фонари, из буфета полетел веселый женский говор. Ей захотелось так же беззаботно сидеть под распахнутым окном, пить чай и разговаривать, и она медленно, а потом все ускоряя шаг, пошла к дому.

- Где ж ты бродила, шальная Анна? - встретил дядя Андрон ее у аллеи. - Заждался. Хотел тебе что-то показать.

- Что, дядя Дрон?

Он поднял голову и показал на небо над холмом. Там, в чистой, ровной синеве вечера, светился тонкий месяц с зазубринками, и в том месте, где дети пририсовывают глаз, висела голубоватая слеза.

- То ли есть такая примета, то ли я выдумал сам, но слезы на молодом месяце - это к концу печалей.

Он дал ей полюбоваться на воздушный простор, открывавшийся перед ними, и, ласково взяв за руку, повел домой, где уже давно пускал пар чайник с петушками и такие же чашки звенели о блюдца, наслушавшись шарад.

Комедия дель арте

От деревенской скуки решили поставить спектакль. Долго спорили о пьесе, хотелось чего-то хорошего, серьезного, со вкусом, или легкого, но от хорошего автора. Басовитый Егор, прикрывавший голову носовым платочком, чтоб не напекло июльское солнце, непременно хотел, чтоб постановка была монументальной, и упирал на это слово каждый раз, как к нему обращались. Пока шли дебаты, все разогрелись, проголодались и очень были рады альтернативному предложению Бори Барянского написать пьесу самим. За такой щедрый дар его таланта Боря просил выдавать ему за чаем двойную порцию абрикосового бабушкиного варенья и именовать отныне не иначе как Бо, что в переводе с французского означало "прекрасный" и "великолепный".

Бо не было видно два дня, и все уже стали волноваться, не уехал ли он с их вареньем в город, но зато на третий он появился при полном параде, с ромашкой за ухом и желтой папкой для бумаг. Выйдя с плетеным стулом на середину веранды, он артистично выбросил одну ногу вперед и объявил, что вернулся к истокам, к итальянским театральным традициям, и написал пьесу в стиле комедии дель арте. Затем последовало чтение сочинения. Учитывая то, что никто из присутствующих писать не умел, это было неплохо, а если взять во внимание, как назойливо приставали мухи и хотелось поскорее растянуться где-то в садовой тени, то даже очень хорошо.

- Погоди-ка, Бо, - прервал его румяный, круглолицый Петя с писательской дачи. - Если я тебя правильно понял, то Пьеро ты списал с меня. - И они воззрились друг на друга.

- Нет, Петя, ты ошибаешься. Может быть, в чем-то вы и похожи, поскольку оба раскрываете рот и из него вылетают слова, но это не ты, - отрезал драматург и для удобства сел.

- Но он произносит у тебя: "Пьеретта, взгляни, какая красота красивая!" - настаивал еще больше разрумянившийся молодой человек.

- Тогда это точно не ты, потому что у тебя бывает только "крысота". - И он продолжил чтение, а разобиженный Петя смешно надул губы и весь ушел в себя.

Когда окончилась сцена вторая и чтец набрал воздуху для нового захода, две сестры в платьях в цветочек переглянулись и одновременно загалдели:

- Это ты ему рассказала про беседку?

- Я?

- Конечно, ты все знала!

- То же самое я хотела спросить у тебя, - перебивала старшая.

- Спрашивай! Тоже мне, доверие называется! - не отступала первая, одергивая "цветочки".

- Мамзели, мамзели! - осторожно вмешался Егор. - Блюдите себя.

- Я хочу, чтоб он это вычеркнул!

- Я тоже! - поддержала Лидочка Ланская и тряхнула завитками. - А то выходит, что я влюблена в какого-то лопуха.

- Это я лопух? - подал голос из дальнего угла ее дачный обожатель.

- А ты тут совсем ни при чем. Тебя в пьесе нет, - успокоил его Егор.

- Почему? Все есть, все играют, все развлекаются, а меня, как всегда, побоку? Федя, подай, Федя, принеси, Федя, пирожное подержи, но не ешь... - Обиделся тот.

- Что ты, ты хороший, а вот он... - стала Лидочка искать глазами импозантную фигуру автора, но ее скрывали надвигающиеся платья сестер.

- Значит, он в письменной форме тебя при всех обидел? Сделай одолжение, отойди на шаг, чтоб мне было сподручней размахнуться...

- И вы заметили, как у него Коломбина "проходит, чуть косолапя и кося глазами"? - процитировал Петя. - Это кого ж он имел в виду?

- Это такой оборот. Это чтоб было понятно, что у нее тонкое чувство юмора! - выкрикнул автор в свою защиту, заходя за стол и заслоняясь папкой.

- Интересный оборот! Крысота, а не пьеса получается! - От волнения "ы" прозвучало еще ярче.

Сестры разразились хохотом, и их пышные, с рыжинкой волосы поднялись вверх, как рисуют ведьм на шабаше.

- Смеется тот, кто смеется последний, - потемнел Петя, плотно сжав кулаки, и двинулся вперед.

- Затерто и неактуально, - успел бросить на ходу Бо, выскакивая в коридорчик и скрываясь от преследующих его слушателей в кухне.