И ещё один возникнет прямо сейчас. Потому что иначе можно остаться без ног.
- Слушай, тёзка... Помоги портянки намотать.
Павлуха-длинный ничуть не удивился - видимо, проблема была распространённая. Удивился он, когда Пашка стащил сапоги и остался в чёрных тоненьких носках.
- Чему вас там учат, ленинградские, - проворчал он. - В носочках, как школьники... Внучек, ёлки-палки...
Пашка молча проглотил пилюлю - на этот раз прав был длинный. И не поспоришь ведь. Хорошо, что портянки хоть есть, причём новые.
Под руководством длинного портянки Пашка намотал хоть и не с первого раза, но довольно быстро - минут за пять. Ногам сразу стало уютнее - теперь, кажется, можно и полсотни километров пройти.
Вот только куда?
Бойцы вышли из дома, и Пашка ойкнул: уже достаточно рассвело, и по дороге тянулась вереница людей - видимо, тронулись в путь как раз с рассветом. Скрипели подводы - иногда попадались и они, влекомые понурыми лошадками.
Беженцы...
На реконструкциях они тоже бывали. Но выглядели... и так, и не так.
На тех мирных мероприятиях начала двадцать первого века от бредущих людей не веяло такой тоской и безысходностью.
В основном женщины, мужчин совсем мало. На телегах - старики, дети... Одеты кто во что - в основном в какие-то бесформенные, явно деревенские одежды, замызганные и больше похожие на обноски, женщины почти все в платках, иногда мелькают "городские" пиджаки, какие-то нелепые картузы, ермолки...
Большинство даже не обращало на двух Павлов внимания - некоторые скользили взглядом равнодушно, словно по забору или дереву, и молча продолжали свой путь.
- Мама, смотри, красноармейцы, - раздался детский голосок. Пашка увидел говорившего - мальчик лет семи, в помятом матросском костюмчике и сандалиях - тоже городской, наверное, или приезжий. Его тащила за руку женщина - на вид лет тридцати с небольшим, в ситцевом платье и накинутом на плечи платке, с заплетёнными в недлинную косу тёмными волосами. - Мама, зачем мы уходим? Они же спасут нас от фашистов!
Мать, не останавливаясь, бросила на бойцов беглый взгляд - словно ножом резанула.
Пашке захотелось не то что заорать - завыть от бессилия.
Как? Ну как можно им не помочь?
Но и помочь мы тупо не сможем. Нас всего двое, а фашисты если попрут - то танками и мотопехотой. А они попрут обязательно - может быть, уже чрез полчаса-час. Они в этих местах наступали стремительно - даже странно, что мы ещё не в окружении.
Он мельком взглянул на Павлуху - тот бледный, губ почти не видно, зубы явно стиснуты, по скулам желваки играют.
- Тёзка... у тебя семья есть?
- Жена, сын, годик всего... в Калинине.
Калинин... Это ж Тверь вроде. Дойдут туда фашисты? Блин, не помню... Я ничего не помню! Какой от меня толк - здесь? У меня даже винтовки нет.
- До Калинина фашисты не дойдут, - как можно увереннее пробормотал Пашка.
- Конечно, не дойдут, - процедил Павлуха. - Они и до Минска не дойдут. Встретим их на Линии Сталина. И погоним обратно, - до него вдруг дошёл смысл сказанного Пашкой: - Ты что, думаешь, что они могут дойти до Москвы? Да ты... паникёр! Ах ты... ты не дал мне предупредить сержанта! Питерский! Носочки! Память потерял! Сволочь, белогвардейская, недобитая!
Сбитый с ног Пашка покатился по утоптанной земле брошенного дворика. Павлуха навалился сверху, работая кулаками:
- Вот тебе! Окруженец! Питер! Носочки! Я и поверил! Убью!
Он психовал, а потому бил суетливо, неумело, но несколько раз Пашке прилетело весьма чувствительно. Скула горела, под рёбрами саднило, а удары продолжали сыпаться.
И вдруг сверху обрушился водопад.
Это была женщина - та самая, в ситцевом платье. Отшвырнула в сторону пустое жестяное ведро - то, что оставил Пашка дальше по дороге. Посмотрела так, что тот, предыдущий взгляд показался добрым и ласковым.
- Родину защищайте, а не собачьтесь, как два кобеля...
Голос у неё был сиплый, простуженный. Скорее всего, беженцы ночевали в лесу, в лучшем случае у костра, а в платок небось сына на ночь закутала...
Ответа ждать не стала - повернулась и ушла. Два Павла остались сидеть на земле, мокрые по пояс и чувствующие себя оплёванными.
- Уходи, - первым нарушил молчание длинный. Поморщившись, встал, поднял свою винтовку. Отойдя к дому, подобрал амуницию, брошенную, когда пошли копать могилу. - Пока ты не появился, всё было хорошо.
- Ты называешь это "хорошо"? - не выдержал Пашка. С трудом поднялся - всё тело болело. Скула, скорее всего, скоро распухнет. - Тёзка, мы отступаем, и не потому, что я тут появился. - Он чувствовал, что его начинает нести, но сдерживаться сил не было. - Потому что фашисты нагнули пол-Европы. Потому что у них хорошая техника и организация. Потому что мы не ждали, что они нападут. Потому что... - в памяти сам собой всплыл читанный где-то факт, - ...потому что мы разукомплектовали Линию Сталина, чтобы построить новую, на западе. И так ничего и не построили, а на старой границе укрепления оголены. Они возьмут Минск, тёзка, и до Москвы дойдут, и до Питера, но дальше - ни-ни. И погоним мы их от Сталинграда и до самого Берлина...
Павлуха так и застыл, глядя на Пашку. Впрочем, мелькнувший на мгновение интерес тут же сменился безразличием.
- Ну-ну... пророк, - бросил он, идя к калитке. - Сиди здесь, раз все равно всё будет в порядке... А я пошёл воевать. За эту вот бабу с пацаном, за нашего сержанта, за старшину убитого. И за мою семью. Чтобы эти гады не взяли Минск несмотря на всё то, что ты тут так уверенно наболтал...
Пнув и без того распахнутую калитку, он вышел на дорогу и зашагал в ту же сторону, что и беженцы.
Пашка остался один. Взял со скамьи свою амуницию, привычно накинул плечевые лямки. Толку-то с неё... Патроны в подсумках холостые, в гранатнике - скомканная бумага. Надел тощий вещмешок с нелепо болтающейся на нём каской. Подхватил свою "трёху" с сильной коррозией на стволе - и тоже вышел в поток людей.
На минуту остановился у колодца - тут уже толпились люди, жадно зачерпывающие из вытянутой бадьи жестяными кружками и пригоршнями, под их неприязненными взглядами наполнил флягу. Зашагал дальше.
Смартфон!
Вот он, в кармане. Мокрый, экран разбит - видимо, одним из Павлухиных ударов. Включится? Ни фига, наверное, батарея сдохла окончательно. Ну и чёрт с ним, будет река - утоплю, просто так выбрасывать нельзя... Достал из кармана пригоршню мятых сторублёвых бумажек, скомкал, зашвырнул в чей-то сад - куда они сейчас, только лишние вопросы будут.
Ему было непривычно легко - даже бесполезная винтовка не тяготила. Охватила какая-то весёлая злость. Мокрая гимнастерка и рубаха неприятно липли к телу, всё болело, но он не замечал этого.
Павлуха прав.
Выйти на первый же рубеж обороны, получить приказ и оружие - и задержать фашистов. Пусть на полчаса, на час - всё равно.
Потому что именно те, кто здесь, пусть ненадолго - но отложат и сдачу городов, и продвижение танков Гудериана или кого там ещё... И, может быть, благодаря ему спасётся эта уставшая женщина с пацаном, вон тот старик на телеге, ещё кто-то из тех, кто бредёт по этой дороге...
Главное - найти рубеж обороны.
Идти получалось со средней скоростью - хоть Пашка и был более-менее отдохнувшим, но отбитые в двух стычках с Павлухой части тела давали о себе знать. Впрочем, беженцы, свзязанные детьми и скарбом, шли и того медленнее, кто-то даже вёл жалобно мычащих коров, волок упирающихся коз. После деревеньки начался лесок, и Пашка не сразу сообразил, почему люди, едва войдя в него, словно посветлели лицами. Да место закрытое, с самолётов почти не просматривается. Незнакомого Пашке старшину, ремонтировавшего мотор броневика, расстрелял "стервятник" - значит, и отметины от пуль на машине он оставил. И вряд ли досталось одному лишь броневику - днём по дороге, скорее всего, точно так же тянулись беженцы...
