Было веселое апрельское утро. Мы с Семеном Семенычем сидели в тесном шалашике на берегу Щадилова пруда и не спускали глаз с небольшой стайки диких уток. Они чернелись на открытой воде шагах в полутораста от нас. Повернув широкие носы в нашу сторону, они покачивались на волнах и словно говорили нам: «А вам в нас не попасть — мы далеко!..»

— Эх, Владим Сергев, кабы у меня сейчас была моя шомполка «дирижабль», я бы и отсюда хватил и, уж как хотите, а тройку бы сшиб! Ну, что ты будешь делать с эдакой фыкалкой! — и Семен Семеныч пренебрежительно щелкнул пальцем по стволам своей легонькой централочки.

— Верите ли, Владим Сергев, сколько я после дирижабля ружей ни испробывал — все дрянью оказались: фык, фык— и больше ничего… Эх, бывало, заложу это я в дирижаблик тройной зарядище, да как садану!..

— Семен Семеныч, зачем вспоминать прошлое! Ваш дирижабль погиб. Он с прошлой осени покоится на дне Ивлевского озера. Пора привыкнуть к мысли, что дирижабля у вас больше нет. Не расстраивайте же себя понапрасну… Стойте, утки, кажись, подплывают…

Мы замолчали. Утки, в самом деле, тихонько приближались к нам. Мы ждали их очень долго. Стайка была уже от нас шагах в девяноста, как вдруг птицы почему-то раздумали плыть к берегу и повернули назад, медленно удаляясь от нас.

— Владим Сергев, давайте саданемте по ним разом. Наводите в середку… Готово?.. Ну, раз… два… три…

Мы выпалили одновременно и осыпали дробью всю стайку. Утки мгновенно сорвались с воды и полетели прочь. Одна лишь кряква оказалась подраненой. Часто взмахивая одним крылом, она быстро уплывала от нас и разом оказалась вне выстрела.

— Нет, Владим Сергев, как хотите, а с такими ружьями — не охота, а официальная порча характера. Без дирижабля я все равно, что без рук. Без дирижабля я вроде как не существую…

Результат утра был плачевный. Уток летало много, а мы взяли лишь пару крякв. Мой друг взгрустил.

— Владим Сергев! — говорил он. — Весь аппетит к жизни у меня пропадать начинает, и охочусь-то я без всякого аппетита. Скучно без дирижабля. Скучно без его милого грома. Достанем его со дна озера!

— Друг мой, да в своем ли вы уме? Чтобы извлечь дирижабль из недр Ивлевского озера, вам, пожалуй, придется выписывать морских водолазов. Дешевле будет заказать тульским мастерам новое ружье на фасон дирижабля.

— Владим Сергев, такого ружья теперь нипочем не сработают. Покойный дирижабль — старинное ружье, и делал его знаменитый турецкий мастер. Больших денег, говорят, это ружье стоило. Помните, как летошний год я из него одним выстрелом шпокнул сразу восемь диких уток? Дирижабль надо достать…

— Сумасшедший, как же вы его достанете?.. Пустое вы говорите!

Семен Семеныч глубоко вздохнул и крепко задумался.

Весна была в полном разгаре. Семен Семеныч окончательно закис и перестал ходить да охоту. Я принужден был охотиться в одиночестве. Когда, возвращаясь. со своих охот, я заходил к другу, чтобы поделиться с ним впечатлениями, то почти всегда заставал его скучным и задумчивым. Мрачное настроение моего друга было не чем иным, как тоской по утраченному любимому ружью.

Настало лето. Я с грустью смазал свою централку и запрятал в пыльный чехол, чтобы вытащить ее оттуда лишь накануне 1 августа, когда наступит открытие сезона охоты… И вот, когда до 1 августа оставалось уже каких-нибудь три дня, я зашел к приятелю, чтобы узнать, не изменилось ли его настроение. Я хотел предложить ему совместно открыть охоту и отправиться в соседний уезд, изобиловавший дупелями.

Семена Семеныча не было дома, а его почтенная супруга оказалась в отвратительном настроении. Она объявила мне, что ее «окаянный» муж теперь целыми днями отсутствует из дому.

— Сеня совсем от рук и от дому отбился. То к доктору Никитскому зачем-то ходит, то в аптеку бегает, а сам все скрытничает.

— Может быть, он болен? — осведомился я.

— Здоровешенек… Разве больные такие бывают?..

В это время в прихожей послышались шаги, и в комнату вошел сам Семен Семеныч.

— Владим Сергев, мое почтение… Давненько я вас не видел!

Мой друг весело улыбался и крепко жал мне руку. Он был в каком-то приподнятом настроении и почему-то имел торжествующий вид.

— Семен Семеныч, я пришел к вам узнать, как вы насчет первого августа соображаете… Поедем ли мы с вами охотиться на дупелей?

— Очень просто, что поедем за утками.

— Значит, хандра ваша прошла?.. Очень рад…

Семен Семеныч весело подмигнул и оглянулся на жену. Она стояла к нам спиной и энергично перетирала грязную посуду. Мой друг быстро наклонился ко мне и тихонько шепнул:

— Владим Сергев, завтра утречком приходите к городскому пруду. Я вас буду поджидать у заливчика… Вы мне до зарезу нужны… дело есть.

Я с удивлением посмотрел на Семен Семеныча. Он не дал мне говорить.

— Тсс… — прошептал он и, подняв, палец к губам в знак молчания, красноречиво указал в сторону Матрены Андреевны.

Меня разобрало любопытство. Мне очень хотелось спросить моего друга, какое это такое было у него секретное дело, которое он скрывал от жены, однако, Матрена Андреевна все время упорно торчала в комнате, а при ней спросить было невозможно.

Я собрался уходить и попрощался. Семен Семеныч проводил меня в сени и, пожимая руку, еще раз напомнил мне:

— Так, значит, завтра, к девяти часам утра я вас жду у заливчика.

— Семен Семеныч, что за таинственность? Скажите, что вы затеваете?

— Владим Сергев, завтра узнаете….

В 9 часов утра я подходил к небольшому заливчику городского пруда, неподалеку от школы 2-й ступени. На берегу лежала лодка Семен Семеныча-Он сидел в ней и с деловитым видом прибивал к скамье какой-то деревянный? вал на подставках… Эта лодка была в свое время сколочена руками моего друга из «подручного матерьяла». На ее постройку пошли дощечки из-под, каких-то ящиков, старый забор и даже ржавое кровельное железо. Когда-то Семен Семеныч мечтал установить на этой лодке двигатель собственного изобретения. По сему случаю мой друг даже назвал свою лодку «Самоторкой». Затея с двигателем почему-то не удалась, но громкое название «Самоторка» так и осталось за этим странным судном.

Семен Семеныч был очень весел.

— Ну, Владим Сергев, за дело!..

Мой друг быстро выскочил из «Самоторки», подбежал к ракитовому кусту, росшему рядом, извлек из-под него кулек, подтащил его к моим ногам и вытряхнул на землю содержимое.

Прежде всего мне бросился в глаза, большой детский резиновый мяч. Мячик был обыкновенный — полосатый, синий с красным. Далее я заметил два самых обыкновенных кирпича с привязанными к каждому из них старыми сандалиями. Тут же валялись велосипедный насос, длинная резиновая трубка и лопата.

Покуда я с любопытством разглядывал эти предметы, Семен Семеныч успел быстро раздеться. Он неожиданно предстал передо мной в том самом виде, в каком он появился на белый свет. Затем взял резиновый мяч. Тут я заметил, что к нему был приделан обрывок старой резиновой автомобильной камеры. Мой друг поднял мяч над головой и с усилием просунул голову в широкий отрезок автокамеры. Я вздрогнул: из полосатого мячика на меня неожиданно выглянули хитрые глаза моего друга. Чуть прищурившись, эти глаза смотрели на меня через два круглых стеклышка, искусно вставленных в тонкие стенки мячика. Шею Семена Семеныча плотно сжимал отрезок автокамеры.

— Семен Семеныч, что все это значит?!

Семен Семеныч не отвечал. Быстрым движением он туго обматывал вокруг шеи поверх камеры длинный и широкий клеенчатый бинт и затянул его шнурком.